Ежи Гедройц

«Не может быть!» — закричала я при первом телефонном звонке с таким ужасом, с каким узнаёшь о смерти кого-то еще молодого, скончавшегося,как пишут, преждевременно. Но Ежи Гедройцу в будущем году должнобыло исполниться 95 лет — немногие доживают до такого возраста, да и вообще смерть каждый день поджидает нас, а значит, и его. И все-таки не у меня одной была такая реакция, не мне одной он казался вечным — вечно на своем посту, работящий, немногословный, продолжающий дело жизни — «Культуру». Полное значение «Культуры» — самого журнала, книжного издательства при нем, его авторов и целых воспитанных им поколений читателей, но, главное, духа и идей «Культуры» — для Польши, для всей Восточной Европы, включая Россию, и для того мира, который еще недавно был единственным «свободным», надо надеяться, вполне оценят лишь будущие историки.

Из 94 лет его жизни 53 последних были целиком и полностью отданы «Культуре». К его 90-летию я писала, что хочется сказать: «Культура» — это Гедройц, но поправлялась: мол, это все-таки не только он, это и весь ее круг, ее сотрудники, авторы, читатели. Сегодня, однако, как никогда ясно: «Культура» — это Гедройц. Не прибавляю «был», ибо 636 номеров «Культуры», как и все остальные плоды его издательской деятельности, остаются в настоящем времени.

Мне много раз случалось говорить о той роли, которую играла «Культура» и сам Ежи Гедройц (член редколлегии «Континента» с самого его основания) в изменении отношения поляков к русским, поэтому напомню об этом сжато. В своих читателях «Культура» воспитывала (а она не боялась воспитательности) умение отличать народ от режима, умение увидеть общность наших судеб во второй половине ХХ века и не позволить былым обидам лечь камнем на пути будущего сотрудничества свободных стран. Если сегодня на открытии «катынских» кладбищ в самой Катыни, в Харькове и Медном польские государственные деятели и церковные иерархи не преминули напомнить о том непревзойденно большем числе советских граждан, убитых теми же «органами» и лежащих тут, рядом с поляками, или в других местах массового уничтожения, то это один из уроков «Культуры». Последний, сентябрьский номер «Культуры» за 2000 год был разослан подписчикам в день смерти Ежи Гедройца. В его, как всегда, кратких, скромных, но необычайно твердых, местами даже резких «Заметках редактора» на этот раз ничего нет ни о России, ни о «восточной политике» Польши. Случайное исключение? Или, быть может, результат того, что за последние годы «восточная политика» у Польши наконец появилась? Не всегда разумная и последовательная, о чем Ежи Гедройц неоднократно писал, но появилась — и, думаю, в огромной степени благодаря его неустанно подаваемому сигналу тревоги. Вольную и независимую Польшу редактор «Культуры» одарял конкретной или, как говорят, конструктивной критикой. Всегда ли ее выслушивали? Пожалуй, первые лет семь, охваченные эйфорией свободы, непочатыми возможностями действия, многие из тех, кто раньше говорил: «Мы выросли на „Культуре“», — приобрели известное самодовольство и отмахивались от критики, раздававшейся из Мезон-Лаффита. «Ну, — говорили они с высокомерной усмешкой, — князь совсем с ума сошел». Когда не видеть того, что видел «князь», стало невозможно, многие из них возвращались в «Культуру» просить прощения и признавать его правоту.
Я бывала в «Культуре» все годы моей жизни в Париже — почти четверть века. И никогда я не встречала человека более ясного ума и более очевидной мудрости — таким он оставался до конца. Он заслужил кончину «мирную, непостыдную и безболезненную»
и умер во сне. («Русская мысль» No 4433, 21—27.09.2000)