31.08.2022

Книги народа польского. От начала мира до мученичества польского народа

            В начале была вера во Единого Бога, и существовала в мире свобода; и не было законов, но была только воля Божия; и не было ни господ, ни рабов — были только патриархи и дети их.

            Но с течением времени люди отреклись от Единого Бога и сотворили себе кумиров, и поклонялись им, принося кровавые жертвы и ведя войны во славу кумиров своих.

            И за это Бог ниспослал идолопоклонникам тягчайшую кару — порабощение.

            И стала одна половина рода человеческого рабою другой, хотя все люди произошли от Единого Бога. Но отреклись они от своего происхождения и измыслили себе разных отцов: одни сказали, что происходят от земли, другие — от моря, а иные — от иных.

            И когда, ведя войну, одни брали в рабство других, тогда случилось, что все вместе они подпали власти Римского Императора.

            Император Римский назвал себя Богом и провозгласил, что нет в мире иного закона, кроме его воли: то, что он признает достойным, будет названо доблестью, то, что осудит — преступлением.

            И нашлись философы, доказывавшие, что Император, делая так, делает хорошо.

            И Римский Император, ни вокруг себя, ни над собою не имел ничего, что бы он чтил.

            И вся земля стала невольницей; и не было никогда подобного рабства в мире ни раньше, ни после, кроме рабства в России наших дней.

            Ибо и Султан, владыка турок, сам должен чтить закон Магометов и не осмеливается толковать его, ибо есть на то турецкие священнослужители.

            В России же, напротив, Император есть глава веры, и в то, во что он прикажет верить — верить дóлжно.

            И когда рабство взяло силу в мире, случилось так, что дошло оно до крайнего предела своего; так наступает крайний предел рабства в дни римского порабощения.

            И в те дни пришел в мир Сын Божий Иисус Христос, научая людей и возвещая, что все они братья, дети Единого Бога.

            Что тот наибольший из людей, кто служит им и посвящает себя добру, и чем лучше человек, тем полнее его жертва. И так как Христос был совершеннейшим, то надлежало Ему принести в жертву кровь Свою в тягчайшей муке.

            И Христос учил, что нет ничего земного достойного достижения, — ни мудрость, ни могущество, ни богатство, ни венец — одно лишь достойно — посвящение себя добру.

            И посвящающий себя служению ближним найдет мудрость и богатство, и венец повсюду на земле и в небесах.

            Но тот, кто других заставляет служить себе, дабы иметь мудрость, почет и богатство, найдет безумие, нищету и гибель на земле, в преисподней и на каждом месте.

            И еще сказал Христос: кто пойдет за Мною, спасен будет, ибо Я Истина и Справедливость.

            Но когда Христос учил так, устрашились судьи, судившие именем Римского Императора, и сказали: «Мы изгнали справедливость на земле, но вот она возрождается, убьем ее и погребем в земле».

            И вот умертвили они в мучениях святейшего и невиннейшего из людей и положили Его во гроб и воскликнули: «вот уже не будет Справедливости и Истины на земле, и кто же теперь дерзнет восстать на Римского Императора?»

            Но этот выклик стал безумием, ибо не знали они, что, свершивши наибольшее преступление, они переполнили меру беззаконий своих, и окончилось их могущество в день, когда более всего они им гордились.

            Ибо Христос воскрес из мертвых и, изгнавши Императоров, воздвигнул Крест свой на их столицах, и тотчас же господа освободили рабов своих и познали в них своих братьев, а цари, помазанные на царство во имя Божие, познали над собой Божественный закон, и возродилась на земле Справедливость.

            И все уверовавшие народы, будь то Немцы или Итальянцы, будь то Французы или Поляки почли себя единым Народом, и Народ этот назвался Христианством.

            И цари разных народов почли себя братьями и вместе шли под единым символом крестным.

            А кто был благородным рыцарем, тот шел в Азию на войну с язычниками, на защиту Христиан азиатских, на битвы за Гроб Господень.

            И эту войну в Азии назвали крестовым походом.

            И хотя Христиане воевали не для славы и не для завоевания земель, но ради освобождения Святой Земли, все же Бог дал им в награду за эту войну славу, земли, богатство и мудрость, и просветилась Европа, и пришла в стройный порядок, и обогатилась. И за то наградил ее Господь, что она посвятила себя служению ближним.

            И мало-помалу, но беспрерывно и стройно свобода ширилась, воцаряясь в Европе. От королей шла свобода к высокой знати, и знать, становясь свободной, простирала свободу на дворянство, от дворян изливалась вольность городам, и вот уже сходила к народу, и все христианство должно было стать свободным, и все христиане равными как братья.

            Но короли все извратили.

            Ибо короли исполнились зла, и дьявол вошел в душу их, и сказали они в сердце своем: «Взгляните, как народы достигают мудрости и богатства, в каком достатке живут: и вот мы уже не можем карать их, и меч уже ржавеет в руках наших, а вольность народов растет по мере ослабления власти нашей, а когда она дозреет, и все станут свободными, наше могущество разрушится».

            Но, думая так, короли думали безрассудно, ибо, если короли подобны Отцам для народов, то народы, как возрастающие дети, выходят из-под наказания и опеки.

            И все же при доброте Отца, дети, пришедшие в возраст и созревшие, не отрекаются от Отца, но чтут и любят его, пришедшего в старость, горячее, чем прежде.

            Но короли захотели уподобиться Отцам дикарей, обитающим в лесах, впрягающим детей своих в повозки, как животных, продающим детей, как невольников, купцам.

            И вот короли решили: «Направим заботы наши на то, чтобы народы застыли в неведении своих сил, чтобы враждовали друг с другом и, благодаря вражде, не могли соединиться против нас».

            Короли обратились к рыцарям и сказали: «Зачем ходить в Святую Землю, она далеко, сражайтесь лучше одни с другими», а философы вслед за этим обращением стали доказывать, что войны за веру — безумие.

            Тогда короли отреклись от Христа и сотворили себе новых богов — идолов, и воздвигли их перед лицом народов, приказывая им воздавать поклонение и сражаться во имя их.

            Так создали они для французов идола Почета[1], того самого, который в языческие времена назывался Золотым Тельцом.

            Для испанцев король создал идола, которого назвал Политическим Превосходством, или Политическим Влиянием, или могуществом и властью, и это был идол тот самый, которого ассирияне чтили под именем Ваала, а филистимляне под именем Дагона, римляне — под именем Юпитера.

            Англичанам же король провозгласил кумира, названного Морским Владычеством и Торговлей, и то был идол, называвшийся прежде Мамоной.

            Немцы же сотворили себе кумира из сытого благополучия, возродив того самого идола, коему имя было Молох или Ком.

            И поклонялись народы своим кумирам.

            И приказал французский король: «Подымитесь и сражайтесь для славы и Почета».

            И поднялись французы и вели войну пятьсот лет.

            И король Англии провозгласил: «Вставайте и бейтесь ради Мамоны».

            И встали и бились пятьсот лет. И другие народы повели войну каждый ради своего кумира.

            И уже забыли народы свое происхождение от Единого Отца, и англичанин говорил: «Мой отец — Корабль, а мать — вода, превращенная в пар», а француз говорил: «Мой отец — Материк, моя мать — Биржа», в то время как немец называл отцом своим Промысел, а матерью — Пивную Лавку.

            И люди, говорившие, что безумно сражаться с язычниками за веру, эти же самые люди сражались из-за лоскута бумаги, именуемого трактатом; они бились за гавань, за город, как холопы, дерущиеся кольями из-за земли, которой владеют не сами они, но их господа.

            И те же люди, которые называли безумством походы в чужие земли на защиту ближних, переплывали моря по приказу королей и сражались за фактории, за хлопковый тюк, за мешок перцу. И короли продавали их за деньги в страны, лежащие за морями.

            И развратились народы до предела: среди Немцев, Итальянцев, Испанцев и Французов только один нашелся человек-христианин, мудрец и рыцарь. Родом он был из Генуи.

            Он призывал всех прекратить внутренние войны и отвоевать Гроб Господень и Азию, ставшую пустыней, но сулившую стать страной прекрасной и многолюдной в руках христианских. Но все смеялись над генуэзцем и говорили: «он бредит и безумствует».

            И вот этот благочестивый человек один выехал на войну. Но, будучи одинок и беден, он стремился сначала найти страну, где родится золото, и тогда, достигнув богатства, набрать войско и отвоевать Святую Землю. Но люди назвали его помешавшимся.

            И все же увидел Бог чистоту желания его и осенил его благословением; и тот человек открыл Америку, ставшую страною свободы, — Святою Землею. Имя ему было Христофор Колумб, то был последний крестоносец в Европе и последний рыцарь, поднявший поход во имя Божие, а не для себя.

            Тем временем идолопоклонство в Европе возрастало. И, как у язычников чтут первоначально всевозможные доблести в образе идолов, а потом разные пороки и далее уже людей, животных и, наконец, деревья, камни и разнообразные начертания фигур, так произошло и в Европе.

            Ибо Итальянцы измыслили себе нового кумира-богиню и назвали ее Политическим Равновесием. И этого идола не знали язычники древности, Итальянцы первые установили у себя его почитание, и, ведя войны во имя его, они ослабли, отупели и пали в руки тиранов.

            Тогда короли Европы, видя, что служение этому кумиру истощило силы итальянского народа, поспешно учредили почитание его в своих владениях и приказали вести войну во имя его.

            А после этого прусский король начертал круг и сказал: «Вот Бог новый». И поклонялись Кругу тому, и поклонение ему нарекли культом «Политического Округления».

            На народы, сотворенные по Образу Божию, повелено было смотреть, как на камни и глыбы, и отесывать их так, чтобы один весил столько же, сколько весит другой. И владения, родину и народы приказано было рассматривать, как кружок монеты, которую опиливают для округления.

            И нашлись философы, восхвалившие все, что измыслили короли.

            Из таких лжемудрых священников Ваала, Молоха и Равновесия двое прославились более всех.

            Первому имя было Макиавелли, что значит по-гречески «жаждущий войны»; и его учение привело к длительным войнам, подобным войнам, бывшим между языческими греками.

            Второй жив еще поныне, имя ему Ансильон[2], что значит по-латыни сын рабыни; и его учение ведет к рабству такому, каким было оно у латинян.

            В последнее время были в языческой Европе новые три короля: имя первому было Фридрих II Прусский, другое королевское имя Екатерина II Российская, и третье имя Марии-Терезии Австрийской.

            То была сатанинская троица, извращенное отражение Троицы Божественной, сплошная насмешка и издевательство над всем, что есть святого.

            Фридрих, чье имя значило «миротворец», измышлял войны и разбои в течение всей своей долгой жизни. И был он как сатана, вечно дышащий враждою, издевательски называвшийся Христом, Богом Тишины.

            И этот Фридрих, в насмешку над древним рыцарским уставом, учредил нечестивый Орден или знак отличия, которому дал в насмешку девизом suum cuique, что значит «воздавай всякому то, что ему принадлежит»; и этот знак носили слуги его, отнимавшие и грабившие чужое имущество.

            Этот Фридрих, издеваясь над Мудростью, написал книгу, которую назвал «Anti-Machiavel» или «Противник Макиавеллиев», сам же он поступал согласно науке макиавеллиевой[3].

            А Екатерина в переводе с греческого значит — «чистая», но была она самой распутной из женщин, бесстыдна, как Венера, назвавшаяся непорочною девою.

            И эта Екатерина созвала Совет для составления нового уложения, что было посмеянием всякому законодательству, ибо все законы ближних своих она извратила и упразднила.

            И провозгласила себя поборницей свободы совести и веротерпимости, ибо миллионы своих ближних она принудила насильно к измене из Веры.

            А Мария-Терезия носила имя смиренной и непорочной Матери Спасителя, как бы в насмешку над смирением и святостью.

            Ибо она была демоном гордости и вела войны, дабы отнять владения, ей не принадлежащие.

            И была она безбожницей, ибо молитвы и исповедь не помешали ей поработить миллионы ближних своих.

            Был у нее сын Иосиф, носивший имя Патриарха — того Патриарха, который не дал жене Пентефрия увлечь себя.

            А братьев своих, продавших его в неволю, освободил от рабства.

            Но этот Иосиф австрийский своей же матери внушил злое дело, и братьев Поляков, спасших его империю от турецкой неволи, он захватил в рабство.

            Три имени этих властителей, Фридриха, Марии-Терезии и Екатерины, были три кощунства, три жизни их — три преступления, а память о них — три проклятия.

            В те времена эта троица, видя, что народы не так обезумели и развратились, как ей того хотелось, сотворила нового кумира, гнуснейшего из всех, и назвала его Корыстью. Этого идола еще не знали язычники древности.

            И все более и более развращались народы, и лишь один нашелся среди них человек — гражданин и воин.

            Он убеждал прекратить борьбу ради Корысти и предпочесть защиту Свободы ближних, он сам пошел на войну, в страну свободную, в Америку. Имя его было Лафайет[4]. То был последний из стародавних людей Европы, он дышал еще духом самоотречения, тем, что осталось от Христианского духа.

            В те времена Корысти служили все народы. И сказали короли: «Если мы широко разольем почитание этого кумира, то скоро город будет биться с городом и человек с человеком так же, как теперь народ бьется с народом.

            И снова одичают люди, и снова мы захватим такую власть, какую имели некогда короли дикарей и язычников, какую теперь имеют цари эфиопов и цари каннибалов, поедающие своих подданных».

            Только один народ Польский не поклонялся этому новому кумиру и даже в языке своем не нашел имени, чтобы окрестить почитателей его, которые имели французское имя и назывались эгоистами.

            Народ Польский чтил Бога, зная, что чтущий Бога воздает честь всему, что добро.

            И был тогда Народ Польский от начала до конца верен Богу предков своих.

            Короли и рыцари его ни разу не напали ни на один верующий народ, но стояли на защите Христианства от язычников и варваров, несущих неволю.

            И Польские короли шли на защиту христиан в далекие земли: Король Владислав под Варну и Король Иоанн под Вену на защиту востока и запада[5].

            Но никогда короли и мужи-рыцари не захватывали насилием соседних земель, но принимали народы в свое братство, связывая их с собою благотворящими узами Веры и Вольности. И наградил их Господь, ибо великий Народ Литовский сочетался с Польшей, как муж с женою, две души в едином теле. И не было никогда дотоле подобного союза народов. Но позже будет.

            Ибо этот брачный союз Литвы и Польши есть прообраз союза всех Христианских народов во имя Веры и Вольности.

            И дал Господь Польским королям и рыцарям Свободы называться Братьями — всем, и самым богатым, и беднейшим. И такой Свободы не было никогда перед тем. Но она настанет потом.       

            Короли и мужи-рыцари привлекали в братство свое все больше и больше людей, привлекали целые легионы и целые поколения. И число этих братьев стало велико, как целое Племя, и ни в одном Народе не было столько людей свободных и братьев нареченных, как в Польше.

            И наконец король и рыцарство в день третьего мая[6] задумали всех поляков сделать братьями, сначала горожан, жителей сел за ними.

            И назвали братьев шляхтою, так как они возвысились, то есть побратались с Ляхами, людьми свободными и равными.

            И хотели сделать так, чтобы вяский христианин в Польше облагородился и назвался Шляхтичем в знак того, что он обязан обладать доблестною душо. И быть всегда готовым умереть за свободу.

            Так называли некогда Христианином всякого человека, принимающего Евангелие в ознаменование того, что он готов пролить кровь свою за Христа.

            Тогда Шляхетству надлежало быть крещением Свободы, и всякий, готовый принять смерть за Свободу, крестился мечом и законом.

            И сказала наконец Польша: «Всякий, кто придет ко мне, будет свободным и равноправным, ибо я — Свобода».

            Но короли, прослышав об этом, содрогнулись в сердце своем и сказали: «Мы изгнали свободу на земле, и вот она возвращается снова в лице правдолюбивого народа, не чтущего кумиров наших. Пойдем на него войною». И замыслили злодеяние в сердце своем.

            И пришел прусский король, и целовал Народ Польский, и приветствовал его словами: «Союзник мой», но уже продал его за тридцать городов Великопольских, как Иуда продал Христа за тридцать серебреников[7].

            И два других властелина ринулись и связали Народ Польский, и галл судил судом и нарек: «Воистину не нахожу вину в народе этом, а жена моя Франция, пугливая жена, тераземая злыми снами; но все же возьмите его и предайте пыткам». И умыл руки.

            А правитель Франции сказал: «Мы не можем выкупить ни кровью, ни золотом этого неповинного, ибо кровь моя и мое золото только мне и принадлежат, кровь же и золото моего народа принадлежат народу моему».

            Так изрек этот правитель последнюю хулу на Христа, ибо Христос учил, что кровь Сына Человеческого принадлежит всем людям-братьям.

            И когда произнес правитель свои слова, упали все кресты с башен и храмов нечестивой столицы, ибо знамение Христово не могло уже сиять народу, поклонившемуся кумиру Корысти[8].

            Тому правителю было имя Казимир Перье[9]; назывался он славянским именем, но фамилия его была романской. Имя его значило исказитель или разрушитель мира или тишины, а фамилия происходит от слова «pе́rire» или «pе́rir» и означает губителя или сына погибели. И это имя, и это прозвание есть имя антихристово, и равно будет проклято как среди славянского племени, так и среди племен романских.

            И разорвал этот человек мирный союз народов, как тот иудейский первосвященник, что разорвал одежду на себе, слыша голос Христов.

            И был предан пыткам Польский Народ и положен в гробницу. И воскликнули короли: «Свобода убита нами и предана погребению».

            Но безумно воскликнули, ибо, довершая последнее злодеяние, они переполнили меру нечестия своего, и кончилось могущество их в то время, когда они больше всего ликовали.

            Ибо не умер Польский Народ: тело его лежит во гробе, и душа его покинула землю, она ушла от жизни общей в страну, где ждут искупления[10], она вошла в домашнюю жизнь народов, несущих иго неволи в своем краю и вне своей страны; она ушла, чтобы видеть их страдания.

            И на третий день душа вернется в тело свое, и Народ восстанет из мертвых, и все народы Европы выведет из неволи.

            И вот уже два дня протекли: один день кончился с первым взятием Варшавы, и второй день кончился со вторым взятием Варшавы; третий день начался, но он не кончится.

            И как с воскресением Христовым прекратились на всей земле кровавые жертвы, так прекратятся войны во Всем Христианстве по воскресении Народа Польского.


[1]  Владислав Мицкевич, указывая в примечаниях к французскому переводу «Книг Народа Польского и Польского Пилигримства», Изд. 1864 г., значение этого «идола» Франции, дает в объяснении историческую справку, которую мы приводим, оставляя ее на ответственности автора:

«Французская революция отвергла все почетные степени и различения. Наполеон Бонапарт их восстановил. Когда к первому консулу явился прусский посланник, увешанный орденами, Бонапрат, принимая его и указывая на ордена, сказал: "Это внушает почтение, эти вещи нужны для народа". При учреждении ордена Почетного Легиона Берлие говорил: "Кресты и ленты — игрушки Монархии". Наполеон возражал: "Это называют игрушками, что же, — при помощи игрушек управляют людьми. Я не скажу этого с трибуны, но в совете, среди людей мудрых и государственных, мы должны говорить всё. Я не верю тому, что французский народ любит свободу и равенство: французы нисколько не изменились в 10 лет революции, они, как галлы горды и легкомысленны. У них есть лишь одно чувство — почет. Надо же дать пищу этому чувству, отличия нужны их честолюбию". Говоря однажды с генералом Дюма, Наполеон выразил это мнение не менее сильно: "Вот вам пример Массена; ведь, казалось бы, довольно на его долю выпало и почестей, и славы, а он все еще не удовлетворен, хочет быть принцем, как Мюрат и Бернадот; завтра он пойдет на смерть, чтобы стать принцем, таково основное побуждение французов"».

[2]  Ансильон (1767—1837), член академии наук и королевский историограф, глава министерства иностранных дел с 1832 года. Его сочинения носят отпечаток либерализма, но, как министр, он поддерживал все реакционные меры, примыкая всецело к тому направлению политики во Франции, вдохновителем которого был Меттерних. Его политическая теория известна под именем «системы противовесов»: наука администратора и правителя, по мнению Ансильона, должна состоять в том, чтобы «Противополагать силу силе, уравновешивать действие противодействием, стараться водворить равновесие быстрыми комбинациями всевозможных притяжений» общественных сил.

[3]  Граф Сегюр в своих мемуарах дает характеристику автора этой книги: «Фридрих в молодости написал книгу "Анти-Макиавелли", но первым актом его царствования был акт макиавеллиевой политики: без причины объявленная война, быстрое вторжение в Силезию и пять одержанных побед возвестили Европе одновременно о герое и честолюбце. Как только союзники делались ему бесполезны, он их бросал. Немного позже он завладел Богемией, Вена ожидала его вторжения. Однажды ему изменила судьба, эта капризная судьба, которая всем управляет и которую он сам философски назвал "Его Величество Случай"».

[4]  Маркиз Лафайет родился в Оверни в 1757 году. Когда дело Американской независисмости казалось безнадежным, он отправился двадцатилетним юношей на собственном корабле в Америку, где два года сражался в рядах восставших. Из Америки он вернулся на противоположную сторону Аталантического океана и бился в этот раз во французских полках. Впоследствии он взял на себя инициативу декларации прав человека и гражданина по образцу американских деклараций. После августа 1792 года долго был в австрийском плену. После 1830 года он проявил себя самым настойчивым и горячим защитником Польши и Италии. Лафайет умер 30 мая 1834 года.

[5]  В 1444 году Владислав III, «Король Польский и Венгерский», решив изгнать турок из Европы, собрал до двадцати тысяч польских, венгерских и трансильванских солдат и в начале ноября подступил к стенам Варны. Султан Амурат II находился в малой Азии, но, узнав о вторжении христиан, быстро переправил через Босфор около ста пятидесяти тысяч войска. В последовавших боях король Владислав был убит и главнейшая армия, предводимая Иоанном Гуниади, была разбита.

Король Иоанн Собесский в 1683 году в сентябре месяце сильным ударом своих армий оттеснил турок, обложивших Вену.

[6]  3 мая 1791 года четырехлетний сейм, пользуясь отсутствием оппозиции, провел проект конституции, в котором власть законодательная поручалась сейму, разделенному на две палаты: Посольскую и Сенаторскую. Liberum veto и конфедерация отменялись. Престол устанавливался избирательным по фамилиям, т.е. в сущности наследственным. Особа короля считалась священной, но министры ответственными перед народом, и сейму предоставлялось право предавать их сеймовому суду. Король назначает министров по собственному выбору, но если сейм большинством двух третей пожелает перемены министерства, то король подчиняется решению сейма. За шляхетским сословием утвержджаются льготы преимущества и первенства в частной и общественной жизни, ему вручается охранение «вольностей и народов святыни конституции». Мещанское сословие в семи городах каждой из трех провинций получало право посылать на сеймы по одному уполномоченному с решающим голосом во всех делах, касающихся городов, и с правом совещательного во всем остальном. Крестьянское сословие объявлялось состоящим под покровительством законов, в круг договоров с помещиками входили все льготы и наделы, которые помещики установили для крестьян. Конституция обеспечивала свободу и покровительство гомударства всем исповедяниям и религиям. Эта конституция возбудила не столько недовольство партий магнатов, сколько страх соседних держав. В Тарговице недовольные, подстрекаемые Пруссией, составили конфедерацию и объявили конституцию упраздненной. Согласно новой конституции, Станислав Понятовский признал конфедератов простыми бунтовщиками. Конфедеративное движение шло на убыль, и вскоре в стране могло бы наступить спокойствие, но Екатерина приняла сторону конфедератов и послала для усмирения Польши Каховского и для успокоения Литвы Кречетникова. Фридрих Вильгельм II принял сторону Екатерины, и «патриоты конституции 3-го мая» потерпели поражение. В период борьбы Костюшко был объявлен диктатором республики; вскоре после Гродненского сейма, в молчании выслушавшего отмену конституции 3-го мая, армии Костюшко были разбиты. 24 октября 1794 г. Суворов штурмовал Прагу. 25-го октября Варшава капитулировала. Французская конституция 1791 года датирована 29-м сентября, следовательно польский акт 3-го мая является первым на континенте Европы, и, как отмечают польские писатели, преимущественным по достоинсту, ибо он поднимал все сословия до высоты дворянства, в то время как во Франции равенство достигалось истребелением знати.

[7]  Фридрих II заключил союзный договор с Речью Посполитою. После возвращения из Петеребурга принца Генриха, брата прусского короля, хватсливо заявлявшего, что он первый подал мысль о разделе Польши, прусский король писал Вольтеру: «Вы увидите развязку, которой никто не ожидает». Прусский король в письме к Станиславу Августу от 11 апреля писал: «Я считаю за честь быть главным союзником народа полного такого благородства и смелости». Союзный договор о совершенной дружбе Фридриха с Польшей был подписан 29-го марта. Шестая статья этого договора гласила: «Если бы какая-нибудь иностранная держава захотела на основании каких бы то ни было предшествующих актов и договоров присвоить себе право вмешательства во внутренние дела Речи Посполитой или отдельных ее частей когда бы то ни было и каким бы то ни было способом, Его Величество Прусский Король приложит старания путем самых действительных доброжелательных отношений предупредить такие враждебные притязания, но если таковые доброжелательные сношения не возымеют действия, и результатом их все же будут проявления враждебности по отношению к Польше, Его Величество Король Прусский окажет помощь Речи Посполитой, согласно четвертой статье договора», то есть пришлет тридцать тысяч человек на помощь Польше. Предательство прусского короля не замедлило сказаться в том, как он провел Польский раздел и как через год после подписания договора ввел свои войска на территорию Польши вовсе не с целью помощи. Так некоторое время он талантливо играл роль друга Польши лишь для того, чтобы с бóльшим успехом ее предать.

[8]  Здесь идет речь о народном волнении в париже 14 февраля 1831 года. В этот день толпа сбила крест на Saint-Germain IAuxerrois, разрушила алтарь, разбила в щепки кафедру и исповедальни и перебила изображения святых. 15-го февраля толпа хлынула во владение архиепископства и разрушила несколько зданий. Затем скопище ринулось к собору Notre-Dame. Франциск Араго с отрядом 12-го легиона защитил собор от разгрома. Луи Блан сообщает, что одним из деятельных сбивателей крестов с храмов в эти дни был Тьер, он же один из самых деятельных недоброжелателей Польши во Франции, впоследствии министр, возбуждавший в Мицкевиче самую искреннюю ненависть.

[9]  Казимир Перье (17771832), основатель крупного банкирского дома в Париже, был членом муниципальной комиссии, призвавшей Людовика-Филиппа, и президентом палаты депутатов. 13 марта 1831 года после падения министрества Лафита сформировал новый кабинет, заняв в нем пост министра внутренних дел.

Казимир Перье при обсуждении польского вопроса в своих речах 18-го и 28-го марта, а также 13 апреля 1831 года высказался как сторонник строгого национального эгоизма и, в сущности, был только бестактен: «Мы приняли систему мира; в основу нашей политики мы полагаем лишь интересы Франции. Франция может начать войну только в чисто французских интересах. Франция не может быть слугою какого бы то ни было восстания... Настало время, когда Франция принадлежит только Франции. Вам предлагают отдать ваши армии на службу повстанцам всех стран, то есть сделать из них гвардию, состоящую на жаловании инсургентов». Поляки упрекают Францию в том, что в течение целого столетия она умывала руки перед распятием Польши, подобно Пилату, и с равнодушием смотрела, как «разбирают ее ризы» в годы последовательных дележей польских земель. «Галл Людовик XV и галл Робеспьер омыли руки, и галл Людовик Филипп сделал так же». Еще герцог Шуазель сохранял по крайней мере традиционное чувство связи, соединяющее Польшу с Францией, но его преемник герцог д’Эгильон заверил прусского министра, что «Версальский кабинет безразлично отнесется ко всему, что произойдет в Польше», когда речь шла о польском разделе, о гибели целого государства, имевшего свой язык и давшего свою культуру. Впрочем, Людовик XV, услышав от австрийского посланника о состоявшемся разделе, не без горечи заметил, что Шуазель не допустил бы этого раздела. Характерно  все  же выражение  Наполеона: «Le partage de la Pologne est la cause première de la Revolution française».

[10]  См. главу XII предисловия.

При копировании материалов необходимо указать следующее:
Источник: Мицкевич А. Книги народа польского. От начала мира до мученичества польского народа // Читальный зал, polskayaliteratura.eu, 2022

Примечания

    Смотри также:

    Loading...