Она — попросту совершенная
«Случиться могло. / Случиться должно было. / Случилось раньше. Позже. / Ближе. Дальше. / Случилось — да не с тобой». Это из стихотворения Виславы Шимборской «Всякий случай» и — конечно — не о Нобелевской премии.
И однако Краковская Поэтесса нобелевскими лаврами была увенчана. Случилось!
Лет пятьдесят назад Ахматова переложила три ее стихотворения
В сопредельных поэзиях — польской и русской — схожие дарования обнаружить легко, но есть голоса одинокие. Шимборская — из них. Никого созвучного ей у нас нет.
Начав публиковаться в конце сороковых, первыми книжками она никого не поразила. Но потом что ни сборник — шедевр и событие. Увы, в СССР печатать ее не торопились. Не советовали «польские друзья» — штатные холуи, евшие с руки в советском посольстве. Да и поэтесса вела себя в ПНР строптиво, так что кураторы из ЦК, взвинченные «друзьями», при ее имени каменели, а журнал «Иностранная литература», публикуя смутьянку, совершал прямо-таки подвиг.
Она же о себе говорила: «Биология трактует человека как творение неспециализированное, видя в этом залог дальнейшего развития. Позволь мне, друг-читатель, думать, что и я поэтесса неспециализированная — не очень склонная к какой-то одной теме и одному способу выражения того, что для меня важно».
В том, что она «неспециализированная», сходилось и сходится большинство ее польских коллег. Литературовед Ежи Квятковский, общепризнанный для своего времени дока: «...Пять маленьких томиков... Около ста стихотворений. И при этом — одно из важнейших явлений в современной польской поэзии... один из поэтических миров с интереснейшими формами бытия...» Артур Сандауэр, авторитет хотя и не общепризнанный, но умевший, как никто, толком рассудить: «Она не традиционно-морализаторская, не авангардистско-пластическая, она — попросту совершенная...»
Мы с ним согласны и вынесли эти слова в заголовок. Мы тоже изумлены поразительным поэтическим мышлением, редкостным интеллектом и не часто наблюдаемой у поэтов высокой ученостью (между прочим, пани Вислава штудировала в Ягеллонском университете филологию и социологию) плюс особой тягой к истории, археологии и естественным наукам.
Вдобавок рука ее безошибочно узнаваема, ибо она хозяйка единственной в своем роде интонации — между авторским «так ли это?» и читательским «это так!» время не успевает опустить свой пыльный занавес. И всегда ей хватает надежных слов для сложнейших поэтических идей, и этот сплав намерений и осуществлений поразителен, а поэтического материала, расходуемого на несколько строк, иному поэту хватило бы на несколько добротных стихотворений (Ежи Квятковский утверждает, что — на тома).
Скульпторы и художники часто разглядывают свои труды отраженными в зеркале и в пространстве стеклянного вакуума, поменявшими правую с левой стороны. Шимборская озирает свои творения в зеркале Зазеркалья, то есть удесятеряет возможности, позволяет смыслам и образам многократно сменить знак в парадоксах иной логики, наделяет их непривычной перспективой, смещения которой сотворяют новую природу метафор — когда метафора не финал сочинительства, а его стимул. Казалось бы, все это должно стих перенапрячь — но нет! Текст Шимборской близок и доступен, а творения ее интересно читать, ибо в них всегда наличествует счастливая и редкостная мысль. Несостоявшаяся встреча («Вокзал») оборачивается состоявшейся невстречей (состоявшейся встречей? несостоявшейся невстречей? — координаты приема прихотливы): «Мое неприбытие в город Н. / прошло по расписанию. / Ты был предупрежден / неотправленной телеграммой. / Успел не явиться / в назначенное время...»
Решая загадки Сфинкса и трехходовки бытия, Шимборская не церемонится с разрушительной и неправомерной спесью homo sapiens: «Счастья ему захотелось, / правды ему захотелось, / вечности захотелось, / вот ведь!». Однако ее моральный максимализм не инвектива, а добрая весть, ирония же — не цинична, а усмешка — не ухмылка.
И еще вот о чем: наши поэтессы, начиная с рано овдовевшей, рано умершей Надежды Тепловой, с небрегаемой друзьями Ростопчиной или стареющей в нужде Каролины Павловой, не говоря уже о великомученицах Серебряного века, непредставимы вне мрачных картин судьбы, надрыва, надсады или хотя бы постахматовской челки, а тут — обаятельнейшая женщина с превосходными манерами, и хотя, конечно, грустная, но на удивление свойская и добрая...
Касательно же премии, учрежденной почтенным фабрикантом динамита Альфредом Нобелем, она словно бы придумана специально для нее, для Виславы Шимборской.
