Родителям
Вот видите, что вышло.
Был я как шелест липы.
Имел я имя Кшиштоф
и тело — богач не великий.
Как святой мой, я должен был Бога нести[1],
предначертано было мне,
через реку людей и животных, через пески,
по колено в земле.
Ребенку — такое имя?
И крыльев такой покрой, мама, —
Такая борьба, отец, сознающему вины?
От слез земли мне мокро, кроваво.
«Он сможет — ты думала, мама, —
он назовет, что болит, расслышит,
поднимет то, что во мне упало,
расцветай — говорила — цветок мой, огнем смыслов».
Отец, на войне сурово.
Говорил ты, мечтая, страдая за землю:
«Не вкусишь презренья людского,
выдержишь славы бремя».
Зачем ребенку такая вера,
зачем как пламени дом — наследье?
Выронят жизнь рук хризантемы
раньше, чем минет двадцатилетье.
Зачем же мысль взлетает сосной,
рубят ствол, а вершина парит в небесах.
Зачем же путь такой прямой,
если сердце немощно — прах.
Назвать не умею, мама, такую боль,
слишком сильно смерть отовсюду бьет.
Не знаю, мама, есть ли еще любовь.
Ноздри раздутые издали чуют: Бог.
Любовь — что же родит — ненависть, струны слез.
Отец, под курткой ношу оружье,
воюю, но вянут веры — ночью темно.
Как и тебе, мне не только свобода, может, и дело нужно,
может, и все равно.
День иль ночь — мама, отец — выстою, пусть
в громах пальбы, солдат, поэт, эпохи пыль.
Дальше пойду — это от вас: смерти я не боюсь,
дальше неся, как сожженные розы, стремлений пыл.
