«С одним поэтом "поколения 56" мы столкнулись в первый же мой приезд, в 1963-м. Это был Эрнест Брылль»
39.
VIII пленум ЦК ПОРП в октябре 1956-го проходил после Познанского восстания. Проходил под давлением, с одной стороны, прилетевших внезапно в Варшаву Хрущева, Кагановича, Микояна, Молотова, под угрозой советской интервенции, но, с другой стороны, под мощным давлением варшавских рабочих, уже вооружавшихся, причем поддержать рабочих готовы были и отряды из ближайших к Варшаве польских военных гарнизонов и уже собрались для этого на окраине Варшавы. Прилетевшим из Москвы пришлось улететь ни с чем.
Это объясняет, почему поляки после 1956 года почти не пользовались нашим словечком «оттепель». (Польское слово «odwilż» — «оттепель» и производное от него «odwilżowcy» — «оттепельщики», то есть энтузиасты оттепели или же люди, поддавшиеся эйфории оттепели, употребил в своих стихах апреля 1956-го Александр Ват, особенно внимательно следивший за тем, что происходит в Советском Союзе. Остальные поляки, практически все, от слова «оттепель» почти сразу отказались. Употребляют они его только тогда, когда пишут о Советском Союзе хрущевских лет).
«Оттепели» — явление сугубо российское, «оттепели» в России происходят сверху: выражаясь словами солженицынского Ивана Денисовича, по «ихним приказам», по милости верхов. Поляки же говорят о «польском октябре» 1956-го.
Они сопоставляли свой «октябрь» с нашим октябрем 1917-го. Некоторые — всерьез, как Виктор Ворошильский, опубликовавший 22 октября 1956 года в независимой газете «Нова культура» статью «Четыре дня, которые потрясли Польшу». Некоторые — иронически.
А в национальном польском историческом сознании польский октябрь 1956-го встал в ряд других «польских месяцев»: «ноябрь» — восстание 1830-го, «январь» — восстание 1863-го… А после вспышки забастовок «Солидарности» в августе 1980-го добавился «август», и всю новейшую историю Польши поляки немедленно стали делить на «доавгустовскую» и «послеавгустовскую».
40.
Так что в польском сознании не было «оттепели». Соответственно и в польском литературном сознании не было «поколения оттепели». Плеяду польских ровесников нашего «поколения оттепели» польские критики окрестили «поколением 56». В 1956-м, действительно, вышли первые книги двух-трех первенцев этого поколения, а первые книги остальных (плеяда была многочисленная) выходили в 1957-м и позже, аж до 1963-го.
Так же, как поэты нашего «поколения оттепели», польские поэты «поколения 56» — люди 1930-х годов рождения. «Средний» их год рождения — 1933-й.
Со многими польскими поэтами «поколения 56» мы впервые встретились в 1970-х и 1980-х: с Тадеушем Новаком и Ежи Харасимовичем, с Уршулей Козел, с Лукасевичем и Бальцежаном, со Станиславом Чичем и Ярославом Мареком Рымкевичем, с Анджеем Шмидтом… Все они оказались несколько иными, чем я ожидал. И совершенно иными, чем мои российские ровесники, поэты «оттепели». Я научился ценить польских ровесников такими, как они есть, научился на этом примере не искать чересчур прямых и простых параллелей между нашими литературами, поколениями, отдельными фигурами.
Но с одним поэтом «поколения 56» мы столкнулись в первый же мой приезд, в 1963-м. И в первые же дни. Это был Эрнест Брылль.
В 1963 году в Варшаве было еще в ходу и другое название этого поколения, бытовавшее поначалу: его называли также «поколением „Вспулчесности”».
«Współczesność» («Современность») — ежедвухнедельная литератураная газета польских молодых, выходившая с 1956 года. Наше «поколение оттепели», даже его московскую половину, никому, пожалуй, не пришло бы в голову назвать «поколением „Юности”». Журнал «Юность» молодым не принадлежал. (Хотя для приличия, для показухи власти включили в редколлегию «Юности» Евтушенко и Аксенова. Они бывали активны и настойчивы. В 1966-м, например, они пробили — пробивали полгода! — большой цикл моих стихов в журнале, но именно пробили). А польская «Вспулчесность» действительно какое-то время была рупором польских молодых, но постепенно ее у них отбирали и отбирали, а в 1971-м вообще закрыли.
Поэзией в газете «Вспулчесность» некоторое время заведовал молодой поэт Эрнест Брылль. Талантливый поэт (а позже — и прозаик, и драматург), он был при этом типичный выдвиженец, более того, идеолог и выразитель выдвиженцев.
По-польски слову «выдвижение» соответствует слово «awans». Это слово десятки лет было одним из ключевых в послевоенной Польше, когда поднялись к образованию, к знаниям, к должностям, к самоуважению, поднялись «от станка и сохи» — больше «от сохи» — сотни тысяч людей. Это явление — наряду с отменой в 1945 г. помещичьего землевладения и наделением польских крестьян сразу после войны землей — один из важнейших смыслов польской истории второй половины XX века, и не следует забывать об этом теперь, когда всю польскую действительность 1945—1989 годов принято поливать черной краской.
Выдвиженцев было много. Эрнеста Брылля выделяют среди них вертикальность взлета, скорость и неуклонность подъема. И некая как бы даже запрограммированность карьеры. Дед и бабка были крестьяне. Эрнест Брылль окончил школу в городе. В Гдыне. В 1951-м. Окончил школу шестнадцати лет — случай в те годы редкий. Год он проработал на гдынской электростанции, а в 1952-м поступил на филфак Варшавского университета. Дебютировал как поэт в периодике в 1953 году. Первая книга стихов — 1958, вторая — 1960. С 1960 года член Союза польских литераторов. В 1960-63 получил второе высшее образование — изучал киноведение. С 1966 руководил киностудиями. Позже занимал высокие должности, пока не стал — в 1991-м — послом в Ирландии. Должность посла — высшая мыслимая в Польше должность для поэта. К тому же послом польскому поэту быть не стыдно: прецедентом в первые годы Народной Польши была фигура не кого-нибудь, а самого Юлиана Пшибося, посла в Швейцарии (у нас прецедентом был великий Кантемир, но как давно это было!). То, что Брылль поднялся так высоко, само по себе не поражает. Поражает другое: уже за семнадцать лет до этого, в 1974-м, в Москве, он знал и уверенно говорил, что будет послом. Правда, назвал тогда Исландию. Мощная была в нем пружина. И раскрутилась до конца.
Выходец из «простых людей», из «плебеев», Брылль любил говорить от их имени, постоянно критикуя польскую интеллигенцию за ее подлинные и мнимые грехи. Грехов у нее хватает, но, к сожалению, антиинтеллигентские выпады Брылля особенно громко зазвучали в 1968-м, совпав с травлей и шельмованием интеллигенции, предпринятым тогда частью польской прессы после мартовских студенческих волнений. Тогда-то на мой вопрос: «Каково ваше мнение о Брылле?» один из варшавских поэтов-интеллигентов ответил самым известным польским словом на букву «к»: «kurwa». Но в 1963-м до этого было еще далеко. А после 1968-го тоже много воды утекло. В 1970-х Брылль печатался в самиздате, в тех же самых антологиях оппозиционной поэзии протеста, где публиковались варшавские интеллигенты, в том числе и мой собеседник 1968 года, матерно обругавший тогда Брылля в беседе со мной.
41.
Здесь — отступление. С «плебейством» не так все просто. Плебейская линия в польской литературе всегда была слаба, господствовала линия шляхетская. И это понятно: шляхта в давней Польше составляла восьмую часть населения, один миллион из восьми; почти все поляки — и шляхта, и крестьяне — жили в сельской местности, а в старом польском городе, будь то Львов или Краков, жили не столько поляки, сколько немцы, евреи, армяне, итальянцы, валахи, даже русские. Чего-либо подобного веселой испанской плутовской «Жизни Ласарильо с Тормеса», которой я зачитывался в детстве, в польской литературе XVI и XVII веков не было, сохранившиеся образцы «низовой», «совизджальской» прозы, поэзии, пьесок-интермедий XVII века привлекли внимание исследователей и стали публиковаться в Польше два с половиной столетия спустя, в 1940-х и 1950-х. В польской прозе нашего времени запоздалой компенсацией почти отсутствовавшей вовремя плебейской литературы неожиданно стала яркая, талантливая повесть Юзефа Озги-Михальского «Свентокшиский совизджал» (1972). Как это часто бывает, оба слова польского названия книги объяснять любому не-поляку придется долго.
Свентокшиские горы, горы Святого Креста — это горы на юге Польши, дальние предгорья Карпат. Здесь родился (в 1919) и вырос Озга-Михальский, уже накануне войны активист крестьянской партии, уже накануне войны опубликовавший сборник свентокшиских сказов, не столь великолепных, как уральские сказы Бажова, но обещавших народного писателя. В годы войны Озга-Михальский — партизан в т.н. Крестьянских батальонах, в 1944 году он въезжал, как вспоминает Анна Каменская, в Люблин, сидя на бочке самогона, которую подарили ему крестьяне, в ярко-красных сапогах, которые крестьяне ему сшили.
«Совизджал» — по-старопольски: «совиное зеркало» — калька немецкого слова «eulenspigiel», речь идет о немецких народных рассказах об Уленшпигеле, переводившихся и в Польше. Подобными возмутителями спокойствия, озорниками, балагурами, насмешниками были польские «совизджалы» XVII века: краковские студенты и бакалавры, бродячая и нищенствующая, смеющаяся и кощунствующая богема той эпохи. Образ совизджала рисует в своей полуфантастической книге прозы Озга-Михальский. В лирике Озги-Михальского тоже есть народный юмор, мягкий и добрый, но лирика его — не плебейская, а крестьянская, деревенская. Хотя сам Озга, оставшийся после войны деятелем крестьянской партии Стронництво Людове (партии полубутафорской в годы ПНР, но существовавшей и дававшей тем выходцам из деревни — или даже из провинциального города, — которые не хотели вступить в правящую партию, но хотели что-то делать, возможность что-то делать), Озга, ставший и государственным деятелем (нам с Астафьевой он назначил встречу в столовой Сейма), давно стал горожанином. Кое-что из его лирики я перевел, эти переводы вошли в наш двухтомник 2000 года.
С Озгой мы познакомимся позже. А пока вернусь к Брыллю. Скажу только сразу, что плебейство Брылля, которое в 1968 году было не только антиинтеллигентским, но граничило и с национализмом (тогдашние варшавские публикации Брылля заставили высказаться — и очень резко — даже Милоша, находившегося в эмиграции), позже дозрело до народности. Особенно в его музыкальных драмах по мотивам фольклора. Это нечто вроде народных мюзиклов, один из них — о народном герое Яносике — мы впоследствии видели и слышали с Наташей на сцене в Варшаве. Впрочем, народность была у Брылля и раньше, в некоторых деревенских рассказах 1960-х годов, в тогдашней периодике печатался, в частности, великолепный короткий его рассказ «Мытье ног».
42.
К 1963 году Брылль был автором двух обративших на себя внимание книг стихов, изданных молодежным издательством «Искры». В 1965 году это издательство издаст антологию Яна Спевака «Молодые голоса», о которой я уже говорил выше в связи со Спеваком. Это издательство и пригласило в 1963 г. на встречу с молодыми московскими поэтами, с Астафьевой и со мной, молодых варшавских поэтов. Среди них с наибольшим апломбом высказывался Брылль.
— Вы, русские, никогда нас не поймете, — заявил он, — у вас не было Кохановского!
Действительно, в XVI веке у нас не было Яна Кохановского. Зато в XII у нас было (в 1963 году я не сомневался, что оно было уже в XII веке, да и теперь предпочитаю этого держаться) «Слово о полку Игореве». Были древнерусские летописи. Был Кирилл Туровский. И когда мне нужно будет при переводе верлибра Уильямса с микроцитатой из староанглийского стихотворения о весне найти соответствующую древнерусскую поэтическую микроцитату о весне, я смогу найти ее в поэтической прозе Кирилла Туровского. А в XIV веке у нас был Андрей Рублев. (А в ХХ веке — теперь не могу не добавить — был Андрей Тарковский и его фильм о Рублеве).
Но я благодарен Брыллю. Его пафос заставил меня почувствовать, что путь к пониманию поляков лежит через понимание Кохановского. Что знанием польской литературы двадцатого века или даже двадцатого плюс девятнадцатый не обойдешься. В ближайшие же годы я купил — в московском магазине «Дружба» — двухтомник полного Кохановского и двухтомник поэтов польского барокко (такого барокко у нас в поэзии тоже не было). А в 70-х годах в «Вопросах литературы» появились и моя статья о поэзии польского барокко, и статья о Кохановском, переведенная впоследствии в Варшаве на польский язык в антологии „Polonistyka radziecka” (1985).
Таков был мой несимметричный ответ Брыллю.
