Солдат

Возвратился солдат по весне издалече,

Только весь был изранен, был весь изувечен.

 

Пулей так был исхлестан, такой стал хромыга,

Что ходить уж не мог, не ходил он, а прыгал.

 

Стал он горя шутом, акробатом недоли,

Встречных болью смешил он, подскоками боли.

 

Пляской муки смешил и притопом калецким,

И глухого страданья внезапным коленцем.

 

Он до дому добрел: «Убирайся с порога,

Нам в работе такой попрыгун не подмога!»

 

К звонарю поспешил он, что был ему кумом,

Тот признать не хотел, палкой вытурил с шумом.

 

Он к зазнобе — та хохот сдержать не сумела,

Плечи, бедра тряслись, хохотало все тело.

 

«Мне с таким дрыгуном танцевать на матрасе?

Колыхаться до смерти в таком недоплясе?

 

Тела разве что треть, а подскоков две трети!

Спать с подпрыгой с таким дур не сыщешь на свете!

 

Больно ты мне подскочлив, до неба подскочишь!

Не бранись, не ругайся, ступай куда хочешь!»

 

И пошел он к фигуре, что возле дороги:

«Иисус мой сосновый, мы оба убоги!

 

Чья рука тебя, будто бы на смех, тесала?

Красоты маловато и дерева мало.

 

Твои ноги увечны, одна и другая,

Верно, скачешь, не ходишь, дорог избегая.

 

Ты такой никудышный, такой захудалый,

Что на пару мне будешь ты добрым скакалой».

 

Иисус, это слыша, сошел, скособочен,

Тот, кто вытесал Бога, был в темя колочен!

 

Две руки было левых и две ноги правых,

Деревянной ступней продырявливал травы.

 

«Я ходок не худой, хоть соснина худая,

Вечность пеший пройду я, дойду хоть куда я.

 

Мы пойдем неразлучно, одна нам дорога,

Будет чуть человека и чуточку Бога.

 

Мы поделимся мукой — делимы и муки! —

Нас обоих людские калечили руки.

 

Ты смешной, я смешной, мы смешны будем людям,

Увидав, рассмеются, — смеясь, нас полюбят.

 

Подопрешь меня телом, тебя я сосниной.

А что будет, то будет, для нас все едино!»

 

Тут же за руки взявшись, пошли не помешкав,

Нога за ногу в скоках цепляя потешно.

 

Сколько шли, неизвестно, в той вечности лютой, —

Ибо где ж те часы, что пробьют те минуты?

 

Миновали дни-ночи, желавшие минуть,

Миновало безлесье, безлужье, безнивность.

 

Только тьма без конца, только вихрь в ней несется,

Только ужас отсутствия всякого солнца.

 

Кто там из ночи в полночь, где вьюгою веет,

Кто там так человечеет, как божествеет?

 

То идут два хромца, два шаляя-валяя,

В мир не абы какой абы как ковыляя.

 

Шел в веселье один, а другой в беспечали,

Путь держали, друг в друге души уж не чая.

 

Бог хромал с человеком, шли много ли, мало,

И никто не узнает, что в них так хромало.

 

И скача, как умели, скача неумело,

Наконец доскочили до самого неба!