Свитезь

Когда ты держишь в Новогрудок путь,

ПлужинскимПлужины — усадьба Верещаков. Михал Верещака, которому посвящена баллада, — брат Марыли, возлюбленной поэта.[1] проезжая бором,

Над озером дай коням отдохнуть,

Окинь его любовным взором.

 

Ты видишь СвитезьОзеро Свитезь расположено в окрестностях Новогрудка.[2]. Гладь воды ясна,

Как лед, недвижна и блестяща,

И вкруг нее, как черная стена,

Стоит таинственная чаща.

 

Когда в ночи проходишь той тропой,

Ты видишь небо в темных водах,

И звезды — под тобой и над тобой,

И две луны на синих сводах.

 

И не поймешь: вода ли в вышину

Уходит зеркалом бездонным,

Иль опустилось небо в глубину

И там блестит зеркальным лоном.

 

Не знаешь, то вершина или дно

Во мраке берега пропали,

И кажется, с мирами заодно

Плывешь в неведомые дали.

 

Прозрачен воздух, ясен небосклон,

И тот обман отраден взору.

Но если ты не храбрецом рожден,

Не езди тут в ночную пору.

 

Такого начудесит сатана,

Таких накрутит штук бесовских!

И вспомнить — страх! Всю ночь лежишь без сна,

Послушав былей стариковских.

 

То, словно люди в страхе гомонят,

Из бездны шум идет великий,

Валит столбами дым, гремит набат,

Оружья звон и женщин крики.

 

Вдруг дым пропал, стихает гром и звон,

И только смутно шепчут ели,

И, словно над покойником псалом,

В пучине жалостно запели.

 

Что это значит? Кто ж ответ вам даст?

На дне ведь люди не бывали.

Болтают всякое — кто что горазд,

А правда есть ли в том? Едва ли.

 

Плужинский пан, тот самый пан, чей дед

И прадед Свитезью владели,

И сам все думал и держал совет:

Как разобраться в этом деле?

 

С заказом в город он послал людей,

Большие сделал там закупки,

И мастерят уж невод в сто локтей

И строят парусные шлюпки.

 

Тут я сказал: «Бог да поможет вам,

Ему усердно помолитесь».

Пан дал на мессу, в ЦиринЦирин — местечко в окрестностях Новогрудка.[3] съездил сам,

И ксендз приехал с ним на Свитезь.

 

На берег вышел, свой надел орнат,

Все окропил и помолился.

Пан подал знак, гребцы взмахнули в лад —

И с шумом невод погрузился.

 

Уходит вглубь, и поплавки за ним,

Как будто под водой и дна нет.

Канаты напряглись, мы все глядим:

Неужто ничего не тянет?

 

Но невод тяжко из воды идет,

Так тяжко, словно тащит глыбу.

Сказал бы, — да поверит ли народ, —

Какую выловили рыбу.

 

Не рыбу, нет, — болтать не стану зря, —

Из волн красавица явилась.

Уста — кораллы, щеки как заря,

Вода с кудрей льняных струилась.

 

На всех тут страх напал. Иной бежит,

Иной стоит белее мела.

Она под воду скрыться не спешит

И молвит ласково и смело:

 

«О юноши! То знает весь народ:

Никто в задоре безрассудном

Веслом не смел коснуться этих вод —

Он потонул бы вместе с судном.

 

Ты, дерзкий, также и твои челны

Истлели б скоро под волнами,

Но здесь твой дед и прадед рождены,

И ты единой крови с нами.

 

Так знай, хоть любопытство — ваш порок,

Но вы призвали Божье имя,

И быль об этом озере вам Бог

Устами огласит моими.

 

Когда-то здесь, где тростники шуршат,

Где царь-травойНародное название растения «царь-трава» («царь-зелье») поэт переносит на водоросли Свитези.[4] покрыты мели,

Кипела жизнь, стоял обширный град,

Строенья крепкие белели.

 

Красавиц много было в граде том,

Мужей, искусных в деле бранном.

И Свитезью владел тот княжий дом,

Что славен доблестным ТуганомРодовое имение Верещаков называлось Тугановичи; от этого названия и вывел поэт имя князя.[5].

 

Кругом леса в ту пору не росли,

Желтела на полях пшеница,

И Новогрудок виден был вдали —

Литвы цветущая столица.

 

Но русский царь войной пошел на нас,

И осадил он град МендогаМендог (Миндовг) — первый исторически засвидетельствованный князь Литвы, правивший с 30-х годов XIII в. до 1263 г. и объединивший литовские племена. Столицей его был Новогрудок. Упоминание в балладе о войне с «русским царем» — очевидный анахронизм.[6], —

И обуяла в этот грозный час

Литву великая тревога.

 

С гонцом письмо литовский государь

Шлет моему отцу Тугану:

«Ты выручал наш стольный град и встарь,

Спеши, ударь по вражью стану!»

 

Туган прочел — и приказал скликать

Мужей для воинской потехи.

И собралось охочих тысяч пять,

При каждом — конь и все доспехи.

 

Труба гремит — и пыль столбом взвилась:

То скачет рать за княжьим стягом.

Но вижу, вдруг остановился князь

И в замок воротился шагом.

 

Он говорит: «Могу ль губить своих,

Чтоб князю дать подмогу в брани?

У Свитези ведь нет валов иных,

Как только крепость нашей длани.

 

Но если в битву мы не все пойдем —

Друзьям не будет обороны.

А все пойдем — как защитить свой дом,

Где наши дочери и жены?»

 

И я в ответ: «Отец! Послушай дочь:

Ступай! Над нами власть Господня.

Мне снилось, ангел огненный всю ночь

Летал над городом сегодня.

 

Мечом он Свитезь очертил твою,

Златыми осенил крылами

И мне сказал: «Пока отцы в бою,

Не бойтесь, чада, — я над вами».

 

И внял Туган, — за войском он спешит.

Но вот уже и ночь настала.

И вдруг раздался грохот, стук копыт,

И крик «ура», и звон металла.

 

Таранами по стенам замка бьют,

Стреляют ядрами по сводам.

И дети, старцы, женщины бегут —

Весь двор заполнился народом.

 

Кричат: «Скорей ворота на запор!

Спасите! Русь валит за нами!

Пусть лучше смерть, но только не позор!

Убьем! Убьем друг друга сами!»

 

И яростью сменяется их страх, —

Приносят факелы, солому,

Сокровища сжигают на кострах,

Огнем грозят гнезду родному.

 

«Кто убежит — будь проклят!» Я — во двор.

Унять хочу их — не умею.

Благодарят поднявшего топор,

Торопятся подставить шею.

 

Но что преступней: жизнь и честь губя,

Отдаться под ярем кровавый

Иль душу погубить, убив себя?

И я вскричала: «Боже правый!

 

Ты видишь, нам не совладать с врагом,

К тебе взываем, погибая:

Пусть лучше нас убьет небесный гром,

Укроет мать-земля сырая!»

 

И белизна внезапно разлилась,

Закрыла мир, как покрывало.

Я опустила очи, изумясь…

И подо мной земли не стало.

 

Взгляни на луг прибрежный: это Бог

Избавил слабых от расправы.

Он дев и жен безгрешных уберег,

Их обратил в цветы и травы.

 

Подобно белым бабочкам, цветы

Парят над спящею водою.

Напоминают свежестью листы

Зеленую под снегом хвою.

 

Так белый цвет безгрешности своей

Они хранят в веках нетленным.

Не оскорбит их пришлый лиходей

Прикосновением презренным.

 

То был царю и всем врагам урок:

Победу празднуя над нами,

Иной из них хотел сплести венок,

Иной — украсить шлем цветами.

 

Но лишь к цветам притронулись они,

Свершилось чудо правой мести:

В недуге страшном скорчились одни,

Других застигла смерть на месте.

 

Хоть все уносит времени поток,

Но быль народ не забывает:

Поет о чуде, и простой цветок

Он царь-травою называет».

 

Так молвит нам — и прочь плывет она.

И тонут сети, шлюпки тонут.

Летит на берег с грохотом волна,

Деревья в пуще дико стонут.

 

Как бездна, хлябь разверзлась перед ней,

Она исчезла в темном чреве,

И с той поры никто до наших дней

Не слышал о прекрасной деве.