09.11.2022

«Томик Стаффа вышел весной 1973 года...»

98.

Томик Стаффа вышел весной 1973 года. Чуть раньше, в феврале, вышел в «Иностранной литературе» большой цикл моих переводов из Херберта. Я уже составил поэтический раздел большого однотомника Ивашкевича, он должен был выйти к концу года. А главное, ожидалось, что выйдет в течение 1973 года американская антология, где у меня было больше тысячи строк переводов (вышла она двумя годами позже, в 1975-м).

В этот момент я и рискнул бросить геофизику, в которой продолжал работать после окончания Горного института шестнадцать с половиной лет, в том числе двенадцать лет, уже будучи членом Союза писателей. Теперь я перешел на литературную работу, так это называлось. А прежде, начиная с весны 1966 года, я брал, когда удавалось и когда позволяли наши нерегулярные литературные заработки, длительные отпуска за свой счет, от двух до шести месцев. С отпусками становилось все сложнее, последний раз мне пришлось ходить по поводу отпуска к заместителю министра геологии, отпуск он мне дал, но сказал, что следующего раза не будет. Последние года три-четыре моего «совместительства» я работал особенно плотно, занимался и геофизикой (правда, на бумажной работе, обобщая результаты геофизических работ, вылетая изредка в короткие командировки по бумажным делам в Новосибирск, Алма-Ату, Улан-Удэ, Читу, Хабаровск, Владивосток), и переводил с обоих языков, и писал статьи.

99.

Цикл из Херберта был первой моей большой польской публикацией. К тому же из поэта, которого я особенно много, особенно охотно переводил (переводил  — подчеркну здесь еще раз — для себя). К 1973 году Херберт оставался автором первых четырех книг стихов и объединившего их «Собрания стихотворений» (1971). Оставался, главным образом, античным, греко-римским Хербертом. В той моей журнальной публикации собственно греко-римских стихотворений было три из десяти: «Тамариск», «Тускулум», «Классик». Остальные посвящены воспоминаниям Второй мировой войны: «Пролог», «Шли по ущельям бывших улиц...», «Красная туча», а в какой-то мере и «Мона Лиза», где герой, с трудом возвращающийся к «нормальной» мирной жизни, к истории культуры, к шедеврам прошлого, чувствует себя, оказавшись в Лувре, как бы посланцем от всех погибших в Польском Сопротивлении ровесников и товарищей. Особо выделяется в этом журнальном цикле шекспировское стихотворение «Трен Фортинбраса» (к тому времени уже знаменитое в странах английского языка). Если, однако, приглядеться, то «Трен Фортинбраса» тоже связан с античностью — и самим жанром «трена», т.е. плача, и своей драматургией: греческая трагедия поначалу заканчивалась именно плачем («Персы» Эсхила). Связан с античной драматургией и «Пролог» Херберта, где на протяжении всего стихотворения ведут диалог и спорят «Он», т.е. герой стихотворения, отчасти альтер эго автора, и «Хор». А стихотворение «Шли по ущельям бывших улиц...» — это часть триптиха Херберта «О Трое», где трагической судьбе древней Трои уподоблена трагическая судьба Варшавы.

В то же время все эти стихи Херберта — современны. В стихотворении из цикла «О Трое» — среди руин послевоенной Варшавы «поет гармоника // инвалида»; а годом позже, весной 1974-го, на выставке польской фотографии в московском Манеже я запишу на память и положу в папку Херберта клочок с записью: снимок Эдварда Фальковского «Варшава. Год 1945»: инвалид с гармошкой в темных очках (слепой?) среди руин.

Современны размышления об отказе интеллектуала от участия в политической жизни в стихотворении о Цицероне «Тусклум». И уж куда как современным остается «Трен Фортинбраса». Еще Казимеж Выка обратил внимание, что даже при самой поверхностной ориентации в германских языках можно догадаться, что Фортинбрас — имя (или прозвище?) значимое и означает оно: Сильнорукий. Разговоры о «сильной руке» (а у многих, увы, и тоска по «сильной руке») перевалили и в двадцать первый век.

Журнальную публикацию Херберта предваряло большое мое предисловие. Я писал его, как всегда, таким образом, чтобы верхний слой был понятен каждому, а более глубокие слои содержали и нечто любопытное для знатоков. Публикацию прочел мой сослуживец, инженер-геофизик, выписывавший «Иностранку», но к поэзии равнодушный. Заметив мою фамилию, эту публикацию он решил все же прочесть. Прочел предисловие, прочел стихи и, как признался, ничего не понял. Потом прочел еще раз предисловие и еще раз стихи — и понял.

 

100.

Томик Стаффа был первым книжным изданием наших с Астафьевой польских переводов. Тираж книги — 25 тысяч экземпляров — был распродан очень быстро. Но книга эта долго еще сопровождала нас. Сопровождал нас и сам полюбившийся нам обоим Стафф: как воображаемый молчаливый собеседник, с которым приятно помолчать.

Среди переводов Натальи Астафьевой из Леопольда Стафа в книге 1973 года львиную долю составляли сонеты. Почти все сонеты Стаффа — силлабические. Силлабический тринадцатисложник у нас традиционно принято было переводить силлаботоническим стихом, как правило, ямбом. Астафьева реализовала в переводах силлабики стаффовских сонетов почти весь набор силлаботонических решений: дактиль (сонеты «Эхо» и «Чувство вершины»), амфибрахий («Начало весны»), анапест («Молитва нищего», «Сонет о свободе», «Память детства»), разумеется, ямб, шестистопный и пятистопный, но также цезурованный дольник или, если угодно, логаэд («Стена»), и пеон третий, здесь неожиданно обернувшийся своеобразным качающимся ритмом и метром, как бы имитирующим качание морской волны (в переводе «Возвращения к морю»).

Здесь, однако, я хочу вспомнить не какой-либо перевод из той коллекции ее силлаботонических переводов польской силлабики Стаффа, а единственный стаффовский сонет, который в оригинале написан 4-стопным ямбом («Zachodnia zorza nieboskłonu…») и таким же ямбом Астафьевой переведен:

***

Закатный отблеск небосклона

Лег на поля и на дубравы,

Как будто отзвуками звона

Облек их благовест медовый.

 

А за оградою терновой,

На золотой стерне загона,

Огнисто светятся коровы,

Словно большие листья клена.

 

Как мир твой прост! Какой усладой

С небес плывет неторопливо

Твой свет, снимая боль недуга!

 

Сердце с доверьем и отрадой

В тебе покоится счастливо,

Словно ладонь в ладони друга.

Перевод — феноменально точный, почти дословный, оригинал и перевод удивительно просты и при этом совершенны. Грех тут что-нибудь говорить. Но я все же ткну пальцем в хориямбы: «...Лег на поля и на дубравы...», «...Словно большие листья клена...», «...Сердце с доверьем и отрадой...», «...Словно ладонь в ладони друга...».

Эти хориямбы Астафьевой в сонетах Стаффа, как и хориямбы в публиковавшихся ранее ее переводах из Слободника, прошли незамеченными. Замечены оказались мои хориямбы в циклах из Херберта и из Берримена в феврале и в июле 1973-го в «Иностранной литературе»: сработал эффект удвоения.

При копировании материалов необходимо указать следующее:
Источник: Британишский В. «Томик Стаффа вышел весной 1973 года...» // Читальный зал, polskayaliteratura.eu, 2022

Примечания

    Смотри также:

    Loading...