Вот люблю!

Мария! Взгляни: где кончается бор —

Лоза пошла справа в заро́ст,

Налево прелестной долины узор,

А спереди — речка и мост.

 

Там ветхая церковь, где совы живут;

Стоит колокольня гнильем;

Кусты позади колокольни растут,

В кустах же — могилы кругом.

 

Душа ли заклятая тут завелась

Иль черт, — но из живших окрест

Никто без тревоги в полуночный час

Не мог миновать этих мест.

 

Лишь полночь настала — вдруг храм потрясен,

И двери скрипят на петлях;

Дрожит колокольня и слышится звон,

И гик, и шипенье в кустах;

 

Блуждают огни, гром за громом гудит,

И в саванах тени встают,

И бродят, приемля чудовищный вид,

Различные призраки тут.

 

То труп по дороге безглавый вдруг — шасть!

А то голова одна — страх:

Распялены очи, отверстая пасть,

И в пасти огонь, и в очах.

 

То видится волк, как в натуре он есть:

Глядь! — машет орлиным крылом!

И сто́ит лишь «сгинь-пропади» произнесть —

Нет волка: лишь хохот кругом.

 

Не раз тот, кому здесь бывать довелось,

Путь этот порядком ругнул:

То хрустнуло дышло, то на́ бок весь воз,

Не то, так конь ногу свихнул.

 

Хотя ж я и помнил, что старый Андрей

Меня предварял, заклинал —

Смеясь я не веровал в силу чертей

И все тем путем проезжал.

 

Однажды отправился в Руту я. — Ночь.

Вот мостик! Вдруг лошади тут

И стали. Возница бичом во всю мочь

Стегает их с криком — нейдут!..

 

Рванулись — и дышлу аминь моему:

Кррак… треснуло. Чем пособлю?

Вот в поле пришлось ночевать одному!

«Люблю, — говорю, — вот люблю!»

 

Сказал лишь — покойница в этот же миг

Всплывает, гляжу, над водой —

Вся в белом, и бел же как снег ее лик,

Венец вкруг чела огневой.

 

Хотел я бежать, но от страха упал…

Все силы собрав наконец,

«Да славится имя Господне!» — вскричал.

— «Аминь!» — отозвался мертвец.

 

«Кто б ни был ты, слушай, честной человек!

Помог ты мне в тяжкой борьбе.

Дай Бог тебе долгий и счастливый век!

Большое спасибо тебе.

 

Во мне зришь ты грешную душу, но я,

Чай, скоро уж в небо вступлю.

От муки чистилища спас ты меня

Словечком единым: „люблю“.

 

Пока еще звезды глядят с высоты

И первый петух не пропел —

Я все расскажу тебе. Слушай! А ты

Другим возвестишь мой удел.

 

На свете, блистая своей красотой,

Жила я — лет много назад, —

Марией звалась; был сановник большой

Отец мой, был знатен, богат.

 

Хотел он, при жизни его, чтобы шла

Я замуж; но кто ж мне чета?

Искателей много нашлось: их влекла

С приданым моя красота.

 

Их множество льстилось надеждой пустой;

Я ж, гордая, тешилась тем,

Что, став пред поклонников этих толпой,

Могла им отказывать всем.

 

Приехал и Юзя… Вниманья вполне

Достоин он был; но робел

И, юный, при страстном стремленье ко мне,

Любви выражать не умел.

 

Напрасно несчастный себя он крушил

И плакал, любовью томим,

Все ночи и дни он меня лишь смешил

Отчаянным горем своим.

 

„Уеду я“, — мне он промолвил с тоской.

— „Что ж? С Богом!“ — Отправился он

И дни свои кончил — и здесь, над рекой,

В зеленом гробу схоронен.

 

Мне стала с тех пор моя жизнь немила,

Но поздно раскаялась я:

Минувшего я воротить не могла,

И жгла меня совесть моя.

 

Раз в полночь гуляли мы: слышим вдруг гром

И стонов со скрежетом смесь…

Глядь! Юзя явился; был страшен лицом

Утопленник — огненный весь.

 

Он гущу вдыхаемых дымных клубов

В чистилищный ток извергал; —

Ко мне ж тут сквозь стоны и скрежет зубов

Пронзительный голос взывал:

 

„Ты знала, что женщину создал Господь

Для мужа; она из него

Взята, чтоб ему его душу и плоть

Лелеять — не мучить его.

 

А ты, словно с каменным сердцем в груди,

Была недоступна сердцам,

И каждому ты говорила: »уйди!«

Ни чьим не внимая мольбам.

 

За эту жестокость чистилищный дым

С тобой я дотоль разделю,

Пока над тобой из живущих одним

Не скажется слово: »люблю«.

 

И Юзя того же словца у тебя

Просил с горьким плачем своим;

Теперь же он просит, ты видишь, клубя

Устами и пламя, и дым“.

 

Умолк он, — и бесы душою моей

Владели столетье: меня

Днем — в цепи, в огонь, — а потом, без цепей,

Я на ночь из бездны огня

 

К могиле шла Юзи; противно земле

И небу, была я должна

Проезжих пугать здесь в полуночной мгле,

Всем людям вредна и страшна.

 

Я пеших блуждать заставляла; иным,

Кто едет, коня загублю.

Сто лет я внимала проклятьям одним;

Ты первый сказал: „вот люблю!“

 

Зато я грядущее ныне должна

Открыть тебе; вот твой удел:

Марию полюбишь и ты, — но она»…

Вдруг — первый петух тут запел.

 

Вещунья кивнула, с отрадой в очах

Взгляд кинула мне и потом

Пропала. Так облачный пар в небесах

Разносится вдруг ветерком.

 

Смотрю: на мосту колесница моя

Целехонька; страх мой исчез. —

Усопшим в помин помолитесь, друзья,

Марии — Царице небес!