Я все еще слышу стук его трости

Данута Новицкая: Мы встре­ти­лись в кра­ков­ской квар­ти­ре по­эта. За ок­ном его ком­на­ты — сте­на, уви­тая ди­ким ви­но­гра­дом, ко­то­рый пе­ре­ли­ва­ет­ся все­ми цве­та­ми осе­ни. Труд­но не ис­пы­тать вол­не­ния при мыс­ли, что еще два го­да на­зад он каж­дый день на нее смот­рел…

Агнешка Косинская: Мне зна­ко­мо это чув­ст­во, тем бо­лее что ок­тябрь был лю­би­мым ме­ся­цем Ми­ло­ша. Он вы­ра­зил это во мно­гих сво­их сти­хах. Но я пом­ню и то, как в по­след­ние го­ды жиз­ни он про­сил: «Не го­во­ри­те мне ни­че­го об осе­ни».

Она на­ча­ла «риф­мо­вать­ся» ему с осе­нью его жиз­ни?

На­вер­ное, и это то­же. А еще — со вре­ме­нем, ко­гда че­ло­век раз­мыш­ля­ет о на­ча­ле и кон­це. Это бы­ло хо­ро­шо вид­но по его ли­цу, ко­гда он не дик­то­вал. А дик­то­вал он по­чти всё: пись­ма, мей­лы, эс­се, за­мет­ки, со вре­ме­нем сти­хо­твор­ные про­из­ве­де­ния, — хо­тя, при­ни­мая ме­ня на ра­бо­ту, за­яв­лял, что не нуж­да­ет­ся ни в ка­кой сек­ре­тар­ше.

Ко­гда он из­ме­нил свое мне­ние?

При пер­вой же встре­че. В этом весь Че­слав — пол­ный про­ти­во­ре­чий, весь­ма им­пуль­сив­ный, хо­тя не­ве­ро­ят­но сдер­жан­ный, что вид­но по его твор­че­ст­ву. Поч­ти в каж­дом тек­сте, в каж­дой «со­ба­чон­ке» (из сбор­ни­ка «При­до­рож­ная со­ба­чон­ка»), то есть не то в про­зе, не то в по­эзии, он вы­ра­жа­ет свою стран­ную, про­ти­во­ре­чи­вую при­ро­ду. В од­ном из сти­хо­тво­ре­ний он пря­мо го­во­рит, что сам не мо­жет по­нять свою жизнь.

При ка­ких об­стоя­тель­ст­вах вы впер­вые встре­ти­лись с Ми­ло­шем?

В но­яб­ре 1993 г. он стал по­чет­ным гра­ж­да­ни­ном Кра­ко­ва, и в свя­зи с этим ему пред­ло­жи­ли при­об­ре­сти квар­ти­ру — ту са­мую, где мы раз­го­ва­ри­ва­ем. Он очень ее лю­бил — она ста­ла во­пло­ще­ни­ем его меч­ты о мес­те.

В ок­ру­же­нии зе­ле­ни, в цен­тре, не­да­ле­ко от Плант и в то же вре­мя в сто­ро­не.

Со­вер­шен­но вер­но. Лю­ди, ко­то­рые сю­да при­хо­дят, час­то го­во­рят: «Бо­же, как здесь ти­хо!»

Вы то­же так от­реа­ги­ро­ва­ли, ко­гда при­шли на улицу Бо­гу­слав­ско­го по­го­во­рить о ра­бо­те?

Это про­ис­хо­ди­ло не здесь. Кэ­рол Тиг­пен-Ми­лош, вто­рая же­на Ми­ло­ша, ска­за­ла мо­ей пре­по­да­ва­тель­ни­це по­эти­ки из Ягел­лон­ско­го уни­вер­си­те­та, что Ми­лош ищет сек­ре­тар­шу, что­бы вес­ти пе­ре­пис­ку по-поль­ски и по-анг­лий­ски, а так­же для ре­ше­ния ад­ми­ни­ст­ра­тив­ных во­про­сов. Позд­ней вес­ной 1996 г. в ка­фе «У ли­те­ра­то­ров» на Ка­но­ни­чей, 7 — я ра­бо­та­ла то­гда на вто­ром эта­же это­го до­ма, сна­ча­ла как сту­дент­ка, по­том как ас­пи­рант­ка, в Сою­зе поль­ских пи­са­те­лей, в «Де­ка­де ли­те­рац­кой», в Кра­ков­ском фон­де куль­ту­ры — Кэ­рол про­ве­ла со мной об­стоя­тель­ную, но сим­па­тич­ную бе­се­ду. А спус­тя не­сколь­ко дней я по­яви­лась у Че­сла­ва (как мы с Кэ­рол его на­зы­ва­ли); то­гда-то он и ска­зал: «Carol, I don’t need any secretary». <...>

А по­том?

Ра­бо­та за­ки­пе­ла сра­зу же. Я об­ща­лась с ним на про­тя­же­нии по­след­них вось­ми лет его жиз­ни, ко­гда че­ло­век, ес­те­ст­вен­но, при­об­ре­та­ет бо­га­тые зна­ния о дру­гих. Он знал, как на мне па­хать. А я... Ну что ж, да­же ес­ли я че­го-то не уме­ла, что-то делала не так, то на­хо­ди­ла ре­ше­ния ме­то­дом проб и оши­бок. Ме­ня ра­до­ва­ла эта ти­ра­ния.

Ему слу­ча­лось спра­ши­вать ва­ше­го мне­ния?

Да, но для ме­ня это бы­ла ка­тор­га. Ма­ло то­го, что я долж­на бы­ла об­ра­щать вни­ма­ние на сам про­цесс ра­бо­ты, сле­дить за бу­ма­га­ми, за пись­мен­ным сто­лом по­эта, ре­дак­ти­ро­вать и за­пи­сы­вать в ком­пь­ю­тер, а в пе­ре­ры­вах от­ве­чать на звон­ки и пом­нить о гра­фи­ке дня, так еще и это «мне­ние»... В 2000 г. Поль­ша бы­ла по­чет­ным гос­тем на Ме­ж­ду­на­род­ной книж­ной яр­мар­ке, ко­то­рую долж­ны бы­ли от­крыть Ми­лош и Шим­бор­ская. В свя­зи с этим Ми­лош дол­жен был на­пи­сать что-то вро­де ре­чи, а по­сколь­ку он не вы­но­сил дав­ле­ния вре­ме­ни и на­вя­зан­ных тем, то му­чил­ся и тер­зал­ся с этой ра­бо­той ужас­но. Мы пе­ре­де­лы­ва­ли текст не­сколь­ко раз. Ра­бо­та не шла. Он вор­чал, брюз­жал, бро­сал ис­пи­сан­ные лис­ты на пол. «Ну и как? — спро­сил он ме­ня. — Что бу­дем де­лать?» — «А мо­жет, про­чи­тать сти­хи? — пред­ло­жи­ла я. — По­то­му что, знае­те, этот текст так се­бе...» Ми­лош при­шел в бе­шен­ст­во. Кэ­рол вы­зва­ла ме­ня к се­бе: «Ты что, не зна­ешь, что так го­во­рить нель­зя?! По­смот­ри, как он вы­гля­дит, как у не­го под­ско­чи­ло дав­ле­ние!» Но глав­ное, что речь мы пе­ре­де­ла­ли еще раз и, ка­жет­ся, дей­ст­ви­тель­но вста­ви­ли сти­хо­тво­ре­ние.

Это со­бы­тие сви­де­тель­ст­ву­ет о том, ка­кое ог­ром­ное зна­че­ние он при­да­вал сло­ву.

О, да! Ко­ли­че­ст­во ма­те­риа­лов, пред­ва­ряв­ших на­пи­са­ние эс­се или ка­ко­го-ни­будь дру­го­го тек­ста Ми­ло­ша, все­гда бы­ло ог­ром­но.

А сти­хи? Как они со­зда­ва­лись?

Обыч­но с ут­ра он вста­вал и за­пи­сы­вал сти­хо­тво­ре­ние. Ино­гда это бы­ла стро­ка, ино­гда лишь идея, а ино­гда по­чти за­кон­чен­ное про­из­ве­де­ние. Сти­хи при­хо­ди­ли к не­му, он во­ро­чал их в уме или за­пи­сы­вал то, что яви­лось ему во сне, в свои зна­ме­ни­тые тет­ра­ди. Ес­ли он одоб­рял текст, то за­но­сил его в ком­пь­ю­тер. Рас­пе­чат­ку он клал в ящик сто­ла, че­рез не­ко­то­рое вре­мя еще раз вно­сил не­боль­шие или зна­чи­тель­ные ис­прав­ле­ния, опять за­пи­сы­вал в ком­пь­ю­тер, а рас­пе­чат­ки от­кла­ды­вал в пап­ку. Ко­гда он на­чал те­рять зре­ние, да и ру­кой уже не так хо­ро­шо вла­дел, то по­сту­пал точ­но так же, толь­ко в тет­ра­ди сти­хи за­пи­сы­ва­ла я, и я же чи­та­ла их ему вслух. Он дик­то­вал ис­прав­ле­ния. По­том мы сно­ва чи­та­ли. Сти­хи от­кла­ды­ва­лись в пап­ку. Жи­вя в куль­ту­ре спеш­ки и пе­ча­та­ния все­го, что взбре­дет в го­ло­ву, мы не от­да­ем се­бе от­че­та, чтó зна­чит по­эти­че­ское ре­мес­ло для че­ло­ве­ка, ко­то­рый боль­ше се­ми­де­ся­ти лет под­ряд пи­шет сти­хи. Ми­лош це­нил сти­хи боль­ше все­го. От­кро­вен­но го­во­ря, толь­ко они его и за­ни­ма­ли.

Вас не убе­ж­да­ет вы­дви­ну­тый Ежи Иль­гом те­зис об эс­киз­но­сти не­ко­то­рых про­из­ве­де­ний в сбор­ни­ке «По­след­ние сти­хо­тво­ре­ния»?

Во-пер­вых, что та­кое «эс­киз­ность» в кон­тек­сте твор­че­ст­ва Ми­ло­ша, ко­то­рое за­клю­ча­лось в об­ра­бот­ке од­них и тех же тем с раз­ных сто­рон? И что та­кое «эс­киз­ность» в слу­чае не­ко­то­рых сти­хо­тво­ре­ний из это­го сбор­ни­ка? Этот те­зис не убеж­да­ет ме­ня глав­ным об­ра­зом по­то­му, что он вво­дит в за­блуж­де­ние со­вре­мен­но­го чи­та­те­ля. Бо­лее тре­ти сти­хов из сбор­ни­ка ав­тор сам опуб­ли­ко­вал в пе­ча­ти. Ос­таль­ные я пе­ре­пи­са­ла и оп­ре­де­ли­ла их окон­ча­тель­ный ва­ри­ант, как де­ла­ла при жиз­ни ав­то­ра. Из­да­тель­ских му­че­ний с вы­бо­ром в этом сбор­ни­ке во­об­ще не бы­ло. Есть не­сколь­ко ва­ри­ан­тов не­сколь­ких строк, ко­то­рые не влия­ют на мощ­ное зву­ча­ние кни­ги в це­лом. Толь­ко один про­ект сти­хо­тво­ре­ния я со­бра­ла из раз­роз­нен­ных не­про­ну­ме­ро­ван­ных стра­ниц: это «Пан Сы­руть», сти­ли­за­ция шля­хет­ско­го ска­за. Всё ос­таль­ное Ми­лош на­пи­сал с пол­ным осо­зна­ни­ем фор­мы. Это во­все не объ­ед­ки со сто­ла ве­ли­ко­го по­эта.

«Знак» из­дал «По­след­ние сти­хо­тво­ре­ния» спус­тя два го­да по­сле смер­ти ав­то­ра. По­че­му так позд­но?

Та­ко­ва бы­ла его во­ля. За не­сколь­ко ме­ся­цев до смер­ти Ми­лош по­ру­чил мне со­брать во­еди­но со­дер­жи­мое па­пок и ком­пь­ю­те­ра. Он до­ско­наль­но знал из­да­тель­ский про­цесс и ап­пе­ти­ты из­да­тельств, по­это­му пре­крас­но по­ни­мал, что по­сле его смер­ти у его стар­ше­го сы­на, на­след­ни­ка, бу­дут с этим про­бле­мы. Он по­про­сил, что­бы я на­пи­са­ла, что ни од­но из сти­хо­тво­ре­ний не пред­на­зна­че­но для не­мед­лен­ной пе­ча­ти, а из раз­го­во­ра сле­до­ва­ло, что «не­мед­лен­ная» оз­на­ча­ет сра­зу же по­сле... Воз­вра­ща­ясь к эс­киз­но­сти: как я уже го­во­ри­ла, Ми­лош не­на­ви­дел дав­ле­ние и спеш­ку. У не­го был свой внут­рен­ний ритм, и, ко­гда он был го­тов, это оз­на­ча­ло пол­ную го­тов­ность. Он гос­под­ст­во­вал над стро­ка­ми, ин­тер­ва­ла­ми, аб­за­ца­ми, у не­го бы­ла своя пунк­туа­ция, не все­гда со­впа­дав­шая с ре­ко­мен­да­ци­ями сло­ва­ря.

Ка­кое из «По­след­них сти­хо­тво­ре­ний» стало дей­ст­ви­тель­но по­след­ним?

«Доб­ро­та», над ко­то­рой мы ра­бо­та­ли в де­каб­ре 2003 г., и окон­ча­тель­ный ва­ри­ант ко­то­рой Ми­лош одоб­рил 22 де­каб­ря. Пом­ню, ме­ня уди­вил в ней порт­рет че­ло­ве­ка-чу­да­ка. Ко­неч­но, я его ни о чем не спро­си­ла — я ни­ко­гда его не спра­ши­ва­ла, та­кое мы при­ня­ли не­пи­сан­ное пра­ви­ло. Доб­ро­ту он пред­ста­вил как со­стоя­ние, ко­то­рое мо­жет спа­сти лю­дей.

Как вы ду­мае­те, по­че­му он умолк?

Не знаю. Про­сто он так ре­шил, но всё это бы­ло свя­за­но с его точ­но рас­счи­тан­ным ars mo­ri­en­di, то есть со вре­ме­нем, ко­то­рое он от­вел се­бе — и, мо­жет быть, преж­де все­го дру­гим — на то, что­бы уме­реть. Ко­неч­но, нель­зя ис­клю­чать, что я еще най­ду в его бу­ма­гах ка­кую-ни­будь сти­хо­твор­ную фор­му, но она точ­но не бу­дет от­но­сить­ся к по­след­не­му, 2004 го­ду. Прав­да, он еще дик­то­вал мне в боль­ни­це, но это уже не бы­ли сти­хи.

Чте­ние по­след­не­го сбор­ни­ка — трав­ма­ти­че­ское пе­ре­жи­ва­ние. Здесь нет «цвет­ных ми­со­чек», ко­то­рые Ми­лош так лю­бил ста­вить пе­ред свои­ми чи­та­те­ля­ми. «Мне бы хо­те­лось, чтоб Ты был», — об­ра­ща­ет­ся он к Бо­гу. И всё.

По­жа­луй, не­мно­го боль­ше. При­сут­ст­вие Бо­га по­сто­ян­но ок­ру­жа­ло его, о чем мож­но уз­нать из та­ких сти­хо­тво­ре­ний, как «При­сут­ст­вие» или «Я мо­люсь». Ка­жет­ся, что по­эт го­во­рит: «Я чув­ст­вую Те­бя те­перь и чув­ст­во­вал рань­ше, ко­гда был ма­лень­ким».

А как вы чув­ст­вуе­те се­бя те­перь в квар­ти­ре Ми­ло­ша на Бо­гу­слав­ско­го? В ван­ной ви­сит ха­лат Ми­ло­ша, мы пьем чай из бо­ле­слав­ских ча­шек, ку­п­лен­ных Кэ­рол...

Мне все­гда ка­за­лось, что Ми­лош не был мне слиш­ком бли­зок, но по­сле его смер­ти, по­сле двух­лет­них по­пы­ток от­стра­нить­ся от то­го, чтó я здесь пе­ре­жи­ла, я по­ня­ла, что на са­мом де­ле все об­стоя­ло ина­че. Это ста­ло для ме­ня не­ожи­дан­но­стью.

На­вер­ное, вас не­ред­ко спра­ши­ва­ют, как ра­бо­та­лось с но­бе­лев­ским лау­реа­том?

Я от­ве­чаю, что ра­бо­та­ет­ся не с ве­ли­ким по­этом, лау­реа­том важ­ных пре­мий, а с че­ло­ве­ком. Ты ви­дишь его вме­сте со все­ми его ка­че­ст­ва­ми, со­зна­вая, что вы­ше сво­ей че­ло­ве­че­ской кон­ди­ции он не под­ско­чит. Это ме­ня спа­са­ло. Я ду­маю об этом, ко­гда си­жу в ка­би­не­те Кэ­рол, за ее пись­мен­ным сто­лом, за ее ком­пь­ю­те­ром — она умер­ла рань­ше, хо­тя бы­ла на три­дцать лет млад­ше му­жа, — и ино­гда лов­лю се­бя на том, что жду, ко­гда Ми­лош ме­ня по­зо­вет. По­том я при­хо­жу в его ком­на­ту, в ко­то­рой всё ос­та­лось по-преж­не­му: его пись­мен­ный стол у од­но­го из двух окон, сде­лан­ные на за­каз книж­ные пол­ки, кро­вать, сто­лик из «Икеи», не­боль­шой ста­рый те­ле­ви­зор с на­клей­кой, при­кле­ен­ной Кэ­рол, с но­ме­ром мое­го мо­биль­но­го те­ле­фо­на, лю­би­мые кар­ти­ны и фо­то­гра­фии. Саб­ля (ко­гда-то он по­лу­чил ее в по­да­рок) и трость ле­жат в при­хо­жей. С тростью он хо­дил по до­му. Ино­гда мы шу­ти­ли, что он ме­ня ею ог­ре­ет, ес­ли я сде­лаю что-ни­будь не так. Стук этой тро­сти, ко­то­рый я слы­ша­ла на про­тя­же­нии вось­ми лет, слы­шит­ся мне до сих пор.

По­сле смер­ти Кэ­рол роль сек­ре­тар­ши не­сколь­ко из­ме­ни­лась. На­вер­ное, вы ни­ко­гда не до­га­ды­ва­лись, что вам при­дет­ся вес­ти дом?

Нет. Прав­да, по боль­шо­му сче­ту это не бы­ло для ме­ня ни­чем но­вым. Я де­ла­ла это в от­сут­ст­вие Кэ­рол — хо­тя бы ко­гда она вы­ез­жа­ла за по­куп­ка­ми. Она лю­би­ла ез­дить по ма­га­зи­нам — для нее это был сво­его ро­да от­дых от ста­ро­го муж­чи­ны, к то­му же еще зна­ме­ни­то­го, тре­бую­ще­го тер­пе­ния. Она са­ди­лась в свою крас­ную «Той­о­ту-Ко­рол­лу» и гна­ла, ино­гда про­тив дви­же­ния. За­ез­жа­ла в «Же­ан», «Кар­фур», «Тес­ко» — все те су­пер­мар­ке­ты, ко­то­рых не бы­ло то­гда в Аме­ри­ке. Дом был на ней, а это не­лег­кая за­да­ча, ко­гда не зна­ешь язы­ка и обы­ча­ев стра­ны, толь­ко вхо­дя­щей в ка­пи­та­лизм. Она долж­на бы­ла по­за­бо­тить­ся о каж­дой до­маш­ней ме­ло­чи, за­ка­зать книж­ные пол­ки, рас­те­ния и за­на­вес­ки (Ми­лош пло­хо пе­ре­но­сил сол­неч­ный свет, и их сши­ли из оби­воч­но­го ма­те­риа­ла) — ведь Че­слав всем этим не ин­те­ре­со­вал­ся. Она при­ве­ла в по­ря­док и об­са­ди­ла рас­те­ния­ми за­пу­щен­ный га­зон на се­ре­ди­не дво­ра. По­сле ее смер­ти в 2002 г. я во­шла в эту роль лег­ко — Ми­лош по­мог мне, не ме­шая. Зав­трак дол­жен был быть во­вре­мя, обед... Ни­че­го изы­скан­но­го, хо­тя он обо­жал блю­да, ко­то­рые в его воз­рас­те уже за­пре­ще­ны, — вся­че­ские клец­ки, ва­ре­ни­ки, мяс­ное. Он не был тре­бо­ва­тель­ным. Квар­ти­ре, ко­то­рая, как вы ви­ди­те, бы­ла скром­ной, он не при­да­вал зна­че­ния. Важ­но бы­ло, что­бы хо­ро­шо ра­бо­та­ли ком­пь­ю­тер, лу­па, ма­ши­на для чте­ния, прин­тер, те­ле­фон и лю­ди из его до­маш­не­го ок­ру­же­ния: па­ни Го­ся и па­ни Ага, па­ни Влад­зя и па­ни Кры­ся, и я.

Про­изош­ла оче­ред­ная сме­на ро­лей. Те­перь нуж­но при­вес­ти в по­ря­док на­сле­дие.

Ко­гда-то я смея­лась, раз­го­ва­ри­вая с жи­ву­щим в Аме­ри­ке Ан­то­ни­ем, стар­шим сы­ном Ми­ло­ша и его на­след­ни­ком: «Зна­ешь, я ведь, соб­ст­вен­но, не пе­ре­ста­ла при­хо­дить на ра­бо­ту…»

2006

Интервью из книги: Agnieszka Kosińska. Rozmowy o Miłoszu. Warszawa: Świat Książki, 2010.