10.03.2022

Польская литература онлайн №10 / Иридион

ИРИДИОН

Часть третья

 

Палатка в лагере загородных преторианцев. Аристомах и Люций Туберон — на первом плане. В глубине, на ложах — Александр Север и Ульпиан тихо разговаривают.

Входит Иридион.

Иридион. Я являюсь, римляне, от имени вашего повелителя. Выскажите ваши жалобы; каждую из них я выслушаю и на каждую отвечу, согласно взглядам Цезаря.

Аристомах. Если ты заинтересовался нашими нареканиями, тебе нужно было посетить нас год тому назад — тогда бы мы говорили с тобой, но теперь, грек, — кто взялся за оружие, тот разучился жаловаться, кто угрожает, тот не отвечает, но приказывает. Проходя, ты видел всех стоящими в латах, готовыми к походу! Иного ответа ты от меня не получишь!

Иридион. Так же ли думает и Люций Туберон?

Туберон. Хотя мой горячий товарищ лучше в строю, нежели на трибуне, все-таки, Иридион, в эту минуту я мало могу прибавить к его словам. Напомни только от нашего имени императору, что долго мы жаловались бесполезно, что обещанный амфитеатр он не соизволил построить и что должных наград он не раздал. От меня припомни императору, что отца моего он принудил открыть себе жилы в ванне, а дочь сестры моей — глотать горячие уголья; повтори ему имена сенаторов, приговоренных им за три года к лишению чести и жизни. Скажи ему, что некогда я насчитывал многих друзей и родных, живших в достатке, — а сегодня у меня нет никого, если же кто и остался — голод раздирает их внутренности. Но зато жив Евтихий, да несколько вольноотпущенников — да несколько наложниц носят пурпур. Прибавишь, наконец, что он опозорил гречанку из древней, из доблестной семьи...

(Иридион вынимает дощечки и стилем пишет на них.)

Что записываешь, сын Амфилоха?

Иридион. Эту минуту, имя твое и смерть твою. Теперь продолжай!

Туберон. Благодарю тебя, данаец! Однако же, доложи своему господину, что если он выдаст Евтихия, чтобы мы распяли его на кресте, и все свои сокровища, чтобы из них мы могли получить жалованье; что если он немедленно сложит с себя власть консула, трибуна и первосвященника — то, быть может, мы еще оставим ему жизнь, как и его любовницу, и отошлем его туда, откуда он к нам прибыл на позор и несчастие города!

Аристомах. Пусть только спешит, потому что завтра на рассвете мы будем у ворот Рима, а часом позже — во дворце Цезарей!

Иридион. И ничего больше, благородные римляне?

Аристомах(обнажая меч). Только это!

Туберон. Ибо только этим в один день можно отплатить за унижение нескольких лет!

Аристомах. Только этим можно расколоть алмазы на голове [цезаря] и охладить язвительную усмешку на губах его друга!

Иридион. Хорошо ты говоришь. Ты угадал! От всего сердца смеюсь я, слыша, как римляне с отвращением говорят о ярме, с негодованием — о позоре! Вы, чьих отцов Тиберий превратил в стадо животных, вы, чьих отцов презирал Нерон, сам презираемый прахом, по которому ступал, — вы смеете жаловаться на унижение! Вы, потомки тех, кто опозорили всю землю, — не обольщайте себя напрасно! Род ваш во все времена, всегда был храмом подлости. Иначе под потоками, вышедшими из него, не увяли бы и Азия, и Греция, и весь мир, равно великий и несчастный, — до самых Гирканских степей и пустынь язигов! Да, да, я смеюсь, римляне, но вы не знаете, что этот смех предрекает. (Выходит на несколько шагов вперед.) Если вы немедленно не сложите оружия, если не падете к ногам Гелиогабала, если каждого десятого из рядов своих не обречете мести его — горе вам всем! Вот все, что поручено мне сказать.

Аристомах. Прочь отсюда — возвращайся к сирийцу. Пусть он умастит волосы к пиру Плутона.

Иридион. С тобой я уже покончил. Вот к тому у меня есть еще несколько слов. (Приближается к Александру.)

Ульпиан(Александру). Отделайся от него презрительным молчанием.

Александр. Не могу!

Иридион. Брат напоминает тебе — спрашивает, почему ты исчез ночью из дворца Цезарей; зовет тебя назад и смертную казнь заменяет тебе изгнанием.

Александр(вскакивая с ложа, Ульпиану). Еще раз — нет, под этим кроется что-то; оставь меня с ним, прошу тебя — удалитесь, друзья. (Все уходят.) Сын Амфилоха, не мстительные ли боги разделили нас каким-то обманчивым облаком? Я не понимаю тебя. Ты, быть может, не узнаешь Севера. Иридион, не ты ли клятвенно обещал гекатомбу Фортуне, если она день возмездия зажжет над Римом?

Иридион. И до сих пор я то же обещаю богине. Если бы она могла хоть одну минуту возмездия подарить мне — кто знает, может быть, в благодарность за это самый Рим, как гекатомбу, я бы понес к ее алтарю!

Александр. Сын Амфилоха, не оскорбляй меня двусмысленными словами: благодарностью обязан ты мне за то, что я не верю глазам своим, хоть и ясно показывают они мне твое вероломство. Ах, сам я не знаю, почему так жаждал всегда верить тебе!

Иридион. Благодарю тебя, Север! Если бы судьба создала меня человеком и сердцу моему захотела бы принести прекрасный дар дружбы, я бы просил у нее тебя. Но теперь разве только в железо одетые груди наши столкнутся на поле битвы!

Александр. Есть еще время, брось дело тирана; взгляни сквозь туман, которым ты окружил себя, скажи мне единое слово дружбы — и я не буду сомневаться в твоей верности! Иридион, где сестра твоя?

Иридион. Там, где приковал ее Рок!

Александр. Но она чиста, как моя мысль о ней. Иридион, я взываю к тебе!  Иридион, остановись: она его ненавидит, в ее глазах я прочел невыносимые мучения — и ты станешь сражаться в защиту его?

Иридион. Зачем так коротки дни твои, юный цветок лета! От стремлений твоих к красоте и добродетели следа не останется; прейдешь, как звук, не услышанный людьми, ведомый только богам!

Александр. Зачем таким печальным взором вглядываешься ты в меня? Ах, я слышал, что мать твоя где-то, когда-то могущественного носила бога в сердце своем!

Иридион. Добрый после злых получает в наследство — кару! Сын Маммеи, час твой близится!

Александр. Ты хочешь запугать меня?

Иридион. Ошибаешься, я только говорю тебе правду. Если проиграешь — погибнешь от рук победителя; если победишь — от руки тех, для кого лозунгом служит теперь твое имя.

Александр. Позор тому, кто бы стал думать о смерти пред часом или в час смерти! Будь что будет: останься со мной. Я Эльсиною вырву из пасти тигра, и Рим снова станет расцветом мощи, вооруженной бессмертными громами. Отчего ты вздрогнул? Что так горько тебе в моих надеждах?

Иридион. Я вспомнил, что пришел от Цезаря за твоим ответом!

Александр. Не напоминай мне о нем, но если хоть малейшую искру чувства дали тебе боги, пусть обида сестры и память об отце превратят ее ныне в пожар. Ведь предки твои пели персам, что месть — наслаждение богов!

Иридион. Многого ты не знаешь! (Жмет его руку.) В последний раз — в последний, ибо мы оба стоим над могилой и прежде, чем взойдет третья заря, один из нас будет в Эребе. (Уходит.) 

Зал во дворце Цезарей, украшенный колоннами, резьбой, драгоценной утварью. Посредине — алтарь, посвященный Митре. В глубине — занавес, расшитый драгоценными камнями, висит между двумя золотыми колоннами. Эльсиноя, одетая в пурпур Цезарей. Иридион входит в шлеме и панцире.

Иридион. Где проклятый?

Эльсиноя. Там, там, тело его лежит на фиалках, душа его — в объятиях Фурий. Я вышла, чтобы отдохнуть минуту!

Иридион. А перед тем как уснуть, он говорил обо мне? Подготовила ты его, как я велел?

Эльсиноя. Он согласился на все, плача и ударяя себя по голове. Призвал Евтихия, бросился ему на шею, жал его руки, но не смел еще объявить ему, что ты примешь на себя предводительство над преторианцами; повторял только, что надеется, что мягкими словами и обещаниями ты убедишь взбунтовавшихся. Мне поручил, чтобы я его своим поручила Богам, — потом вскочил, лег на цветы и ползал но ним, как потревоженный змей.

Иридион. Надо его разбудить.

Эльсиноя. Иди за мной. (Идет и раздвигает занавес, за которым виден Гелиогабал, спящий на розах и фиалках.)

Иридион. Подожди еще! Этот раскрытый рот хочет что-то сказать.

Эльсиноя. Проклятье ему! Спящему или бодрствующему, живому или в могиле!

Гелиогабал. Иридион, Ирндион, зачем ты меня оставил?

Эльсиноя. Он видит тебя во сне.

Гелиогабал. Эльсиноя, Эльсиноя моя, зачем ты меня оставила?

Эльсиноя. Ах, дочь Гримгильды никогда не была твоей!

Иридион(дотрагиваясь до Гелиогабала). Император!

Гелиогабал. Кто зовет — что — где? (Вскакивает.) Ах, это вы! Ах, мои розы, любимые мои треножники! (Берет их за руки и делает несколько шагов вперед.) Я умирал уже, когда твой голос меня воскресил!

Иридион. Что же такое страшное ты видел?

Гелиогабал. Ужас охватил меня. Сперва, когда я уснул, мне казалось, что весь народ наш и все народы превратились в бессильного карлика, опутанного цепями; нога моя блестела на его волосах, как прозрачно-белая раковина. Трон мой горел блеском Олимпа. Рим также пылал уже вокруг, как ты обещал мне, и людей не было нигде, потому что всех живых я попирал единой своей стопой!

Иридион. Итак, хорошее предзнаменование послали тебе боги!

Гелиогабал. Слушай, слушай. Казалось мне, что из мавзолеев вышли мертвые: Туберон, Люций, Виктор, двое Апулеев и другие; знаешь, все другие, — и вдруг на краю неба, [покачиваясь на облаках праха,] явился отец мой, Каракалла, с головой, обвитой змеями, с человеческими черепами в руках, огромный, — явился и исчез, восклицая: «О, сын мой»! Тогда они начинают подступать ко мне; карлик засмеялся и сбросил мою ногу. А они идут, [смотри,] идут... Ты стал рядом со мной, а с другой стороны — она. А те всё идут, идут, закинув тоги на левую руку, а в правой сжимая кинжалы. Тогда сказал ты, предавая меня: «Вот Цезарь», — и Эльсиноя сказала, предавая меня: «Вот ваш убийца», — и сто внезапных молний сверкнуло перед моими глазами, сто рассекающих громов впилось в мою грудь!

(Отскакивает и закрывает глаза.)

Опять он, он, мой отец!

Иридион. Стряхни обманчивые зерна, которыми Морфей, пролетая, осыпал твой разум. Теперь больше, чем когда-либо, не отчаивайся и будь силен, ибо преторианцы навсегда порвали с тобой, а Александр поклялся не вкусить отдыха, пока твоей диадемой не увенчает чела своего!

Гелиогабал. О, я несчастный! Может быть, ты не сказал им всего, не обещал прощения и наград?

Иридион. Не золота жаждут они, но крови твоей!

Гелиогабал(обнимая руками жертвенник). О, Троица наслаждений! О, Владыка халдейский!

Эльсиноя. До той поры, пока станешь у ног Митры, ты будешь замкнут в кругу страха и смерти. Молись Одину, и слетят священные вороны, и победят орла.

Гелиогабал. Голос твой, Эльсиноя, голос твой хочу слышать в последний час; руки твои положи мне на грудь, как перевязь смерти. При жизни я любил тебя, хотя ты меня не выносила.

Эльсиноя. Не умирай раньше смерти — встань, прикажи позвать Евтихия и стражу свою. Брату моему дай власть, а он тебе даст победу.

Гелиогабал (вставая). Ах, если бы можно было еще...

Иридион. Нет — не дóлжно, как в кости, играть жизнью и смертью на алтаре Фортуны! Еще сегодня ночью загорится город, не бойся: при этом свете замрут песни на устах Аристомаха. Где сокровища твои?

Гелиогабал. Часть я переслал уже в Сирию, остальное под охраной Евтихия.

Иридион. Что осталось, прикажи раздать дворцовым преторианцам.

Евтихий(вбегая). Божественный, Божественный, плохо нам приходится. Народ отогнал солдат от ворот курии. Сенаторы забрались туда. Сидят и совещаются — а о чем, дорогой Анубис? О смерти Божественного!

Иридион. Спеши, Цезарь!

Гелиогабал. Старый товарищ, дай мне руку. Так, хорошо, опираюсь на тебя, как в давние времена; вместе кадили мы в храмах Митры, пили вместе. Ах, ведь были же у меня в прошлом вкусные почки попугаев и горячие уста дев; но теперь враждебной судьбе уступим вместе: отдай меч свой Иридиону — прошу тебя. Ты останешься при мне, а он будет префектом претории! Евтихий. Кто? я?.. Те хотят головы моей, этот моего сана... без головы, без меча... как же это будет? Я приготовил тебе последнюю чашу Сильвия, а...

Гелиогабал. Молчи и отдай! Евтихий (снимает меч). Грек, не утруждай моего дитяти: оно у бедра моего всегда качалось в медной колыбельке.

Гонец(вбегая). Господин, я только что, переодетый, вышел из сената; и когда я уходил, Канулей уже внес предложение о том, чтобы ты погиб смертью Нерона, а брат твой получил государство!

Гелиогабал. Ах! ах! Эти же люди склонялись вчера к следам моим на песке.

Иридион. Еще раз — не бойся. Ты, солдат, пробеги по нижним этажам и созови сколько можешь преторианцев; пусть они ждут меня в атриуме Домициана; потом беги в мой дворец. Там ты найдешь готовых гладиаторов под предводительством Сципиона; пусть они сию же минуту двинутся к базилике, в которой устроил совещание сенат; проходя, пусть кричат мое имя! (Гонец уходит.) Сын Соэмии, я разгоню этих болтунов, а народ рассеку на две бессильных волны. Но чтобы победить Александра, мне нужно еще нечто большее.

Гелиогабал. Говори.

Иридион. У тебя нет времени провозгласить меня на несколько дней государем перед войском и народом; дай мне на время свой перстень; кто взглянет на него, тот признает меня наместником Цезаря и пойдет за мной, если верен тебе.

Гелиогабал. Разве ты не знаешь, что Гений государства вырезан на этом камне? Что святотатствует Император, доверяющий его чужим рукам?

Евтихий. Отдай — прошу тебя, отдай Иридиону. Я останусь с тобой, а он будет Цезарем!

Гелиогабал. Не смейся над господином своим; смотри на эту обоюдоострую штуку, отравленную гетулийским ядом; пришла мне охота воткнуть ее в сердце твое.

Евтихий. Золотой клинок! Золота твой слуга никогда не боялся. (Гелиогабал бросается на него.) Предсказано во храме Озириса, что через три дня по смерти Евтихия Цезарь испустит дух.

Гелиогабал. Что ты говоришь, друг? Ах, положи руку под бедную мою голову — не верь злым языкам. Я никогда не переставал любить тебя. Евтихий. Как пьяный македонец — старого Клита.

Иридион. Знак нужен мне — знак!

Гелиогабал. Прочь! Не отдам тебе этих золотистых змей, ни этого бриллиантового бога. Бери все мои сокровища, чаши, шелка — этого довольно, довольно. Издали доносятся крики.

Иридион. Слышишь начало триумфальной песни Севера?

Эльсиноя. Почти сына жрицы, исполни волю сына жрицы!

Гелиогабал. О, Эльсиноя! Иридион. Ты слышал пророчество? Твою руку!

Гелиогабал. Сам сними с пальца Гелиогабала... нет, подожди еще минуту... когда-то и я сражался с легионами Макрина. День был изумительно ясный; серебряная моя колесница неслась по трупам, и я метал золотые копья, словно стрелы второго солнца. Сегодня я снова хочу... Ах! видите? над треножником? Ах! теперь за колонной. Он сам — и манит меня рукой. Облекается пурпуром собственной крови... Отец! (Падает на руки Евтихия.) Плохо мне, друг; грудь моя — как покинутый дом; не сжимай мне так руки, грек: оскорбление величества...

Иридион. Где сила, там да будет и знак! (Срывает перстень.) Иди спать; когда вырвется пламя, приду тебя разбудить!

Гелиогабал.Eheu! Он теперь Цезарь. Веди меня, Евтихий. Сядешь у изголовья моего. Почистишь мой щит. Во время пожара хочу еще раз посмотреться в него. Ах! дурно, холодно, темно Гелиогабалу. Eheu! Eheu! О, Эльсиноя!

Эльсиноя. Спешу за тобой.

Евтихий. Доблестный Амфилох! Когда будешь грызть песок и запивать собственной кровью — вспомни обо мне. В молодости я был поваром. Занавес опускается за ним и за Цезарем.

Эльсиноя. Свершилось. Безумие дала я ему в последние товарищи на берегу адских вод, над которыми стоит он теперь. Говори, должна ли я еще что-нибудь сделать, о, брат, — ибо сегодня ночью, ибо завтра утром придет, быть может, преторианец — быть может, ворвется огонь или грудь сама не захочет дальше терпеть и презрит воздух!

Иридион. Стереги его, пока я не вернусь: тогда покинешь обреченный порог и пойдешь за мной.

Эльсиноя. А с ним что будет?

Иридион. Мало мне дела до его смерти, мало — до его жизни. То, что им было, блестит на пальце моем, то, что он есть, — не стоит единой мысли моей.

Эльсиноя. Если так, приблизься ко мне, еще, еще — а теперь, слышишь тихий голос мой?

Иридион. Чего ты хочешь, сестра? Рука твоя дрожит в моей, биение сердца твоего отдается в этом панцире.

Эльсиноя. Так пусть погаснут глаза, под которыми я увяла; пусть руки, охватившие мою шею, упадут, как две мертвых змеи. Уста, первыми прикоснувшиеся к моим устам, пусть исчезнут и обратятся в пепел!

Иридион. На общем костре, в одну и ту же минуту — он и Север...

Эльсиноя. Нет, нет! Дай мне высказать последнюю волю. Знаю, Иридион, мощь руки твоей и потому к тебе приношу последнюю просьбу. Щади Александра на поле битвы, не бросай смертельных теней на чело грека. Он один [взором утешал меня в отчаянии моем — он один] догадывался!.. Ах, почему ты отвернул лицо от меня?

Иридион. Не думай о нем! Уже один только он вырывает Рим из объятий ненависти моей. Боги позавидовали из-за него людям: жребий его брошен уже давно.

Эльсиноя. Что же, прижми еще раз сестру свою к груди! Чувствуешь, как бьется это сердце? Прежде чем вернешься, оно разорвется, сын Амфилоха. Но помни: крови ничьей Эльсиноя не требовала от тебя. Живите все, все: и он, и сириец (и он, мерзкий, пусть живет): кончая жертву, белых рук и белоснежной одежды не запятнает дева! Ах, долго стояла она перед алтарем. День и ночь ее сны, ее желания, ее весна — сгорали на угольях! Смотри: от нее — только дым в воздухе, но час уже близок, и тело развяжется, как ремни котурна; только щепотка пепла останется на земле — и дух станет тенью! Голоса вокруг дворца. Вперед! За счастье Иридиона Грека!

Иридион. Прочь с неуместной печалью, когда Немезида в каждой руке держит уже для нас по венцу мщения. Победа нисходит мне в душу [— в этом бряцании, в этих криках возрождается жизнь моя]. Я родился в эту минуту, а ты хочешь умереть? Нет, будь счастливой и гордой! Что твой отец призывал, о чем богов со слезами молили долгие века, — как молния, близится. Удары громов слышишь ли уже в отдалении?

Голоса. Иридион, Иридион!

Иридион. Прощай! Эльсиноя. Иди. Будь счастлив и велик, а если когда будешь плыть по Эгейским водам, горсть пепла моего брось на берег Хиары! 

Самая возвышенная терраса во дворце Иридиона, окруженная балюстрадой и статуями греческих богов. Масинисса в кресле из слоновой кости. Сзади слуги, варвары, солдаты Иридиона.

Масинисса. Посмотрите еще!

Пилад. Очевидно, около базилики теперь что-то происходит, но что — отгадают разве только сфинксы. Арка Септимия выглядит отсюда, как дитя на песке. Один только Капитолий кажется, как всегда, огромным! Один из варваров. В двухстах шагах укажите мне ветвь орешника, и я пробью ее стрела за стрелой. Но этот проклятый форум слишком далек!

Масинисса. Хотя многие годы отягчают мои веки и много различных солнц портило мне глаза — взор мой достигает дальше вашего, юноши. В эту минуту шлем его, как ястреб, парит над толпой, перед ним идет обнаженный меч Сципиона — за ним черные головы ваших братьев! Другой варвар. И мне один раз что-то блеснуло в глаза.

Пилад. Не показалось ли мне, братья, — или я слышал замирающий отклик тысячи голосов? Некоторые. Вот! Гремит снова.

Масинисса. С ним ничего не случится; прошел и уже исчез в прихожей. Гладиаторы сели на ступенях, а чернь, как усталое море, лижет подножие здания. Эй! Веррес!

Веррес. Я здесь. Масинисса. Много ли у тебя людей?

Веррес. Сын Амфилоха доверил мне рабов из Сикиона и отряд германцев, вчера перебежавших к нам из цисальпийского легиона.

Масинисса. Лишь только взойдет Геспер, выступишь с ними к Самнитским воротам. Там жди, когда огненный столб взовьется над вышкой, где мы разговариваем, — и тогда начинай с виллы Рупилия и, распространяя пожар влево, направляйся прямо к форуму.

Веррес. Положись на меня, как на Катилину!

Масинисса. Ах! верю древнему патрицию, что кубок мести он опрокинет до дна.

Веррес. И снова наполнит его до краев.

Масинисса. Альбоин!

Альбоин. Что угодно сыну пустыни?

Масинисса. Отцу, скорее. Где твои герулы?

Альбоин. Они уже возвратились, остановив один водопровод за городом, а в городе — фонтан Гальбы и источники Манлия.

Масинисса. Ночью ты станешь у пруда Нерона; не забудь исполнить долг, в котором ты поклялся.

Альбоин. Мне не нужно напоминать: цезарь Каракалла сжег деревни моего рода на берегах Рейна, а мне приказал служить, и наконец я дослужился до сегодняшней награды! Даже слепого старца с ведром оттолкну я, даже малое дитя с рукой, протянутой за каплей воды!

Масинисса. Ты хорошо говоришь. Благословение старца не повредит тебе!

Веррес (к Масиниссе). Прошу тебя, взгляни: сердце мое болит от ожидания.

Масинисса. Пусто уже везде. Только один Сципион летит на коне.

Все. Откуда?

Масинисса. От курии Гостилия; вот — одним скачком скрылся среди дворцов.

Пилад. Может быть, нужно пойти на помощь нашему господину?

Масинисса. Вы ничего не слышите?

Все. Ничего. Ничего.

Альбоин. Какой-то обрывок звука кружится у меня в ухе.

Масинисса. Я вам говорю, что стучат копыта.

Веррес. Похоже, похоже.

Пилад. Смотрите. Он, он показался.

Веррес. Теперь обелиск и портик заслонили его.

Альбоин. Как стрела, пронизал он храм.

Масинисса. Сципион!

Голос Сципиона. Победа!

Хор. Да здравствует внук Африканца!

Голос Сципиона(на лестнице). Не теряйте времени. Солнце уже в луже крови тонет за Тибром. Несите из подвалов пни и ветви кипарисов, и, прежде чем взойдут звезды, нужно сложить из них костер над домом.

(Входит.)

Веррес, Масинисса, друзья, — сената уже нет!

Пилад. А где господин мой?

Сципион. Отправился во дворец Цезарей, чтобы проверить преторианскую стражу. Через минуту увидите его здесь.  рабам, входящим с дровами и [кувшинами].) Здесь, посредине, между Минервой Афинской и Дианой из Эфеса; каждый слой пересыпать корой алоэ, полить струей нефти!

Масинисса. Люблю голос твой, Люций! Говори нам, как ты прогнал братьев с курульных кресел.

Сципион. Иридион вдвоем со мной вошел в курию. [Сенаторы —] отцы города — сидели здесь, как в добрые старые времена; статуя Гелиогабала лежала на земле с головой у ног, с руками у шеи, а Волерон-старший ногой попирал ее грудь и ораторствовал, представляя Катона!

Веррес. Сын торгаша.

Сципион. И он умолк, когда увидел Грека, ибо на челе Грека темная ночь, как бы ночь прошедших веков, лежала в тот миг. Максимин Уксор спросил, по какому праву мы оскорбляем пороги сената; в ответ сын Амфилоха прислонился к колонне и, скрестив руки на Медузе панциря своего, сказал: «Разойдитесь и оставьте город». Крики заглушили эти слова. Жрец Юпитера Вентидий зовет ликторов, другие вскакивают с кресел и хватают кинжалы. Иридион тогда отозвался с насмешкой, холодным голосом: «В том же месте, где отцы ваши надругались над Грецией, я опозорю вас навсегда, если меня не послушаетесь». Волерон бросился с трибуны, но кинжал его скользнул по латам Грека, и сам он упал к подножию статуи Калигулы; из лба, раскроенного об острый угол, брызнула кровь, и сенатор лишился чувств. Грек не удостоил даже обнажить меч и обратился ко мне: «Отдаю их тебе, Сципион», — и ударил в ладоши; наши сорвали бронзовые двери, оттеснили ликторов, ворвались в курию — перед острыми их мечами отступали отцы города; кто противился, тот лежит рядом с Волероном, кто мог, проскочил в боковые выходы; убегая, клялись Юпитером, а я клялся победой под Замой, Веррес! Веррес. Ах! Меня не было там!

Масинисса. Успокойся: зато нынче ночью сядешь за лучший пир!

Xор. Вот идет господин наш; голос его мы слышим.

Входят гладиаторы, за ними Иридион.

Пилад. О, сын Амфилоха, ты невредим возвратился к нам.

Иридион. Встань, мой добрый Пилад, — благодарю тебя! А! костер уже сложен, нет только савана из амианта для праха Рима. Поздравьте меня все. Старик, раздал приказанья?

Масинисса. Все сделано согласно желанию сына моего.

Иридион(садясь рядом с Масиниссой). Отдохнем минуту, сними с меня шлем,

Пилад. Люций!

Сципион. Я слушаю, вождь!

Иридион. Слушай внимательно каждое слово, чтобы запомнить его и беречь, как месть свою! В дворцовых садах стояли преторианцы в замешательстве и страхе, одни — пьяные, другие — без оружия, некоторые без значков своей центурии. Я дал им выкричаться, а когда утих шум, поднял руку: при виде перстня они постигли большую опасность. Трибуны окружают меня с вопросами; я кратко объяснил им дело; евнухи сирийца принесли полные блюда серебра; со всех уст загремели страшные клятвы: «До последней капли крови, до последнего дыхания», — и другие, которые прекрасны сегодня, но увянут до завтра. Поэтому ступай и возьми на себя наблюдение за ними: я предупредил, что пришлю одного из своих; как знак, возьми меч Евтихия, а на помощь захвати гладиаторов Эльсинои. Все время держи их в ожидании; говори, что за стенами видны уже манипулы Севера; когда по городу начнут распространяться крики, говори, что это манипулы Севера [; когда зарево достигнет садов, говори, что это манипулы Севера]. Они не выйдут навстречу неистовым братьям своим; а если бы под утро пришли загородные, тогда сначала обманывай Александра, изыскивай какие хочешь условия, отрекайся от них и повторяй снова, пока у него будет хватать терпения; а потом — сражайся, пока он не падет. «Гелиогабал и Каракалла!» — да будет твоим ложным лозунгом. Наконец увидишь огни на вершинах Капитолия и огни на форуме — тогда знай, что сын Амфилоха близко!

Сципион. А если бы сириец выполз из глубины дворца и захотел расстроить наши планы?

Иридион. За сирийцем следит сестра моя. Впрочем, щади его жизнь до конца, ибо преторианцы служат нам, только пока он дышит.

Сципион. А ты куда отправишься?

Иридион. Может быть, еще ночью навещу тебя. Теперь спеши: сумерки уже легко набегают на небо.

(Сципион уходит.)

И тебе время идти, Веррес!

Веррес. За мной! (Уходит с некоторыми.)

Иридион. И Альбоин за ними туда же!

Альбоин. До встречи, Сигурд! (Уходит.)

Иридион(к рабам). Скоро и вам пора отправляться. Но сперва в нижних перистилях сядьте за приготовленный пир. В последний раз ешьте и пейте в доме моем. Завтра этот дом рассыплется. Завтра будете богатыми и свободными!

Хор рабов. Ты был нашим отцом и матерью нашей. Принимая хлеб из руки твоей, мы живем до сих пор, а голые кости других белеют в цирках и по полям. Если кто не вернется, не спрашивай о нем. Он погиб во славу твою, благословляя тебя!

Иридион. Ступайте! А когда заблещет кипарисовый этот костер — от храмов, от терм, от ворот города ответьте ему пламенем и дымом. (Уходят. Он встает и прислоняется к костру.) Чем ближе час, тем жесточе безумствует кровь моя. Не ложная ли это тьма? Не вечная ли жажда сердца моего создала эти звезды перед моими глазами? Нет, нет теперь увижу последнюю ночь Рима. Ты видишь, Масинисса, как там крадутся люди? В стороне видишь ли этот одинокий факел, подвигающийся на холме садов? Ах, кони заржали — это кони Верреса — тише, тише, люди мои!

Масинисса. И под нами дворы начинают пустеть; все меньше голосов; еще раз пьют за твое здоровье.

Иридион. Имя мое прозвучало под сводами.

Масинисса. Теперь одни за другими выходят из портиков и, согнувшиеся, безмолвные, — пропадают во тьме.

Иридион. Все сдержали слово, все из дома Амфилоха идут на погибель Рима. Только еще назареев не видно. Но Симеон поклялся, что в три часа сам приведет их ко мне.

Масинисса. Не долго ждать тебе. Геспер взошел уже над Капитолием и Волосы Вероники поднимаются из-за Сабинских гор.

Иридион. О, ночь! Не жалей для меня туч и ветров; впоследствии целые века будешь ясно и тихо светить над развалинами. Время тянется медленно, время тяготит меня, старик.

Масинисса. И меня также. Но я жду дольше, чем ты, падения врага — и жду в молчании.

Иридион. Ах! Голос твой показался мне голосом отца. Разве в эту минуту статуя Амфилоха не ощутит в себе крови и жил, и бьющегося сердца? Во тьме, на этом белом кресле, ты напоминаешь мне его. (Идет к нему.) И тога его так же была переброшена в день смерти! Дай обе руки; произнеси над головой моей слово благословения, как сделал бы он перед сигналом к бою.

Масинисса. Знак мой да будет на челе твоем до самого конца веков. Ты перенесешь с ним превратности, каких не увидят эти звезды!

Иридион. Весь город в пламени! Нет, только в глазах моих вспыхнул пожар. Где они? где христиане? Все чернее, все тише внизу, все крепче ветер вверху — а их еще нет?

Пилад(входит). Ты звал меня?

Иридион. Не тебя. Стой – не слышно ли шороха в подземельях? Не близятся ли шаги от катакомб?

Пилад. Я пришел из залы Амфилоха; я нигде ничего не слышал.

Иридион. Принеси факел. (Пилад уходит.) Этого быть не может; через минуту они будут здесь. Масинисса. А если б они не пришли?

Иридион. Не укоряй меня. На них опирается вся моя сила. Во главе их пройду по городу и римскому народу припомню Бренна. Гладиаторы и солдаты мои без них не устоят перед толпой. Если они изменили мне — я погиб!

Масинисса. Они кончают петь свои гимны — будь терпелив, сын. Пилад возвращается с факелом.

Иридион. Поставь его над костром! Умираю, как Прометей, в цепях, от пира богов отделенный одною тучей. Зачем ты молчишь? Отзовись, Масинисса: да здравствует Эллада!

Масинисса. Молчу потому, что условленный час минул в эту минуту, и каждое перо его крыльев протяжным смехом шумело в полете. Теперь уже ничего не слышно.

Иридион. Наперекор судьбе и людям, да исполнится воля отца моего! (Схватывает факел.) Слава земле Греческой, слава! А ты, тройственная Геката, прими эту жертву. Эй! Кто идет? Ответь, черный призрак! Если ты мой злой гений, приходи позже! Теперь не удержишь меня! Посланный. Мир тебе во имя Иисуса Назарея!

Иридион. Так-так — что же дальше? Где пустынник? Где братья? Посланный. Симеон призывает тебя в отчаянии. На пороге Элоима епископ задержал всех, когда они, вооруженные, спешили к городу!

Иридион. Благодарю тебя, слуга святых. Смотри! Я спокоен: я не убью тебя. (Топчет факел.) Только ты один умирай! (Масиниссе.) Если вернется кто из моих, пусть сидит и ждет!

Масинисса. Еще далеко до зари. Пилад. Господин, господин, твой шлем!

Иридион. Чтобы победить, довольно меча — чтобы умереть, не надо шлема. Вперед, назареи! Уходят.

Масинисса(вставая и вознося руки). О, город мой мирный, благословляю тебя! О, Рим, в тени этих рук будь спокоен! Ты спасен ради подлости своей! Спасен ради жестокости своей! Живи и угнетай — чтобы тело исказилось от мук, а дух усомнился в Боге! (Исчезает за костром.)

Часовня Элоима в катакомбах. Виктор на ступенях алтаря. Позади него священники и старцы. С одной стороны – Симеон преклонил колена; с другой стоит Метелла. Дальше вооруженные христиане, на коленях; на алтаре среди горящих кадильниц [дарохранительница] и крест, увитый розами.

Виктор. Как от этого тающего дыма, так и от вас не будет следа ни на земле, ни в небе! О! если бы сон ваш мог быть каменным, без воспоминаний, без пробуждения! Но в пределах смерти жить будете вы, там, где мщение Господа вечным гремит громом! Вы вечно будете жить!  Симеону.) Беги, как первый убийца бежал от лица Иеговы!

Симеон. Выслушай меня еще раз!

Виктор. Посмотри на эту женщину, к которой уже не обращаюсь, ибо рука осуждения легла на чело ее. Ответь. Кто убил эту душу, а телу позволил стать посмешищем среди живущих? Разве не узнаешь ты голоса бесноватой на этих несчастных устах?

Корнелия. Зачем гоните меня, жрецы моего народа?

Хор священников. Молчи, дочь мятежа. Тебе предстояло быть ангелом, но ты не терпела до конца. Ты проклята, проклята!

Корнелия. Он сказал надо мною: «Бедная», — он знал, что позор буду терпеть за Него. Но, Симеон! не сомневайся! Он придет — только не отпадайте от него, братья, — Он придет! Из огней Он вырвал меня, когда они уже спорили о теле моем, и от вас Он избавит меня. Он придет, Он придет! Симеон. Виктор, слушай меня в последний раз. Я всегда был послушен тебе — кто станет свидетельствовать против меня? Не дважды ли принял я мучение: один раз в подземельях Антиохии, другой раз — на рынке в Тарсе? Не спасался ли я многие годы в пустыне? Чем я когда-нибудь нарушил закон или соблазнил братьев моих?

Виктор. Ты соблазняешь их в эту минуту, похваляясь, как фарисей, проклятый Сыном Человеческим!

Симеон. Я говорю правду. Кто из вас глубже размышлял о мучениях Господа, в ком горячее любовь пробудила память Голгофы? Сам Бог, чтобы спасти мир, облекся плотью — а мы, чтобы мир научить, не так же ли должны облечься ею? До сих пор мы только бессильные духи. Где дом, где церковь, где могущество наше?

Виктор. Софист коринфский, кого же ты пытаешься обмануть? «Царство Мое не от мира сего». Слышите, вы?

Симеон. Зачем я покинул горячие пески мои? Там я любил несотворенного — здесь ненавижу сотворенных!

Виктор. Сын мой!

Симеон. Голос, слышимый по ночам, гонит меня. Пустое ли это предчувствие?

Виктор. Недавно ты еще был избранным сыном церкви — а ныне Господа твоего хочешь распять вторично.

Корнелия. Ниже склоните головы! Слышу отзвуки сошествия с неба!

(Выходит Иридион.)

Это он, с бессмертною юностью на лице! (Бросается к его ногам.) Я говорила им, что придешь ты, о Господи, Господи!

Хор священников. Прочь отсюда, отступник!

Виктор. В сей час чаша милосердия иссякает в руке ангела твоего.

Иридион. Кровью римлян снова наполню ее. Кто поклялся и не сдержал клятвы? Симеон из Коринфа. Кто до земли склонился и роняет меч из руки? Вы, братья, — а в городе теперь Цезарь и боги города ждут лишь воскресения праведников, чтобы умереть. Эй, оставьте расслабленных на могилах, идите за мной: там — победа, там увидите звезду, какую видели волхвы в день рождества Иисуса. Там архангелов пение!

Симеон. Иероним! Иероним, к тебе, к нашим надеждам простираю руки!

Xор. Проси Виктора!

Иридион. Отец!

Виктор. Сегодня ты лишился отца в небесах!

Иридион. Старец!

Виктор. До седины моей не доживешь, безбожник!

Корнелия(Иридиону). Прости ему, Господи. Он не ведает, что творит. К оружию, к оружию!

Иридион. Только ты одна, ибо и тебя покинула судьба.

Виктор. Сыны народа моего, смотрите! Знамение будет дано вам, чтобы вы сокрушались о грехах ваших, чтобы спаслись заступничеством пастыря вашего! Ты, некогда первая, ныне последняя за столом Господина, — приблизься. Руку свою возложу на чело твое!

Корнелия. Прежде ты любил дочь Метеллиев. Чего ты теперь хочешь от нее?

Виктор(поднимая чашу).Склонись перед кровью Господней. Корнелия (оборачиваясь к Иридиону). Склонюсь перед Господом! Священники подают Виктору святую воду.

Виктор. Дух Святый, в Отце и Сыне зачатый! Это заблудшее сердце сделай снова домом Своим! Так же, как в час крещения, освящаю чело твое, Корнелия!

Xор. Не сон ли охватил деву, ибо она закрыла веки и склонила голову?

Виктор(священникам.) Окружите ее, подайте ей руки!

Корнелия. К оружию!

Виктор. Умолкни, злой дух, говорящий ее безумием. Знамением креста осеняю тебя, словом Иисуса повелеваю тебе. Лжец, каково бы ни было имя твое, каково бы ни было могущество твое, — выйди и исчезни!

Корнелия. В груди сто чуждых стонов, сто стонов слышу!

Виктор. Отыди!

Корнелия. Помогите!

Иридион. Сюда, дорогая, сюда, в объятия мои!

Корнелия. Земля, расступись: сокрой меня от смертельного взгляда его!

Иридион. Корнелия, ты моя, моя! Корнелия. Где она? Не зови ее этим именем! Она поверила тебе, она погибла навеки! Ха! Хохот, хохот разрывает воздух! Черные призраки окружают тебя прочь прочь!

Иридион. Расступитесь! Отдайте мне ее – братья, вырвем деву из рук палачей!

Корнелия. Чей это голос? Я слышала его столько раз. Ах! она была проста и невинна, она любила тебя когда-то — и ты был прекрасен, да — и ты говорил ей: «Слава моя будет твоею!»

Виктор.ApageSatanas!Изыди, сатана! (Лат.)[1]      

Корнелия. Не приближайся, беги от меня: разве не видите эту тысячу черных крыльев над ним? Где Бог мой?

Виктор(указывает ей на крест). Здесь, дочь моя!

Корнелия. Приложи его к устам моим. (Целует крест.) Прости мне, прости!

Виктор. Отрицаешься ли злого духа?

Корнелия. Отрицаюсь. (Падает.)

Виктор. Братья, он соблазнил ее, он соблазнил вас всех!

Хор. Почему ты побледнела так страшно, почему ты не можешь встать?

Корнелия. Суд Господа совершается надо мною. Умираю но слушайте, слушайте. Я в Господе умираю! (Бросается к ногам Виктора.) Отец, благослови. Отец, прижми к сердцу. Отец, защити умирающую — уже холодно, уже страшно — уже не вижу тебя!

Виктор. Будь спокойна: раскаянье твое спасло тебя!

Иридион. Оторвись от этой груди, в которой нет сердца; ко мне, ко мне, Корнелия!

Корнелия. Ах! (Оборачивается к нему.) Прощаю тебя, Иероним.

Иероним, молись Христу! (Падает.)

Виктор. Слышишь ли ты еще меня? Дочь, ответь, Корнелия!

Корнелия. Слышу запах росы и цветов. (Умирает.) Хор христиан. Отец, заступись за нас пред Невидимым. Что разрешишь на земле, там разрешено будет. Тот, кто сманил нас, сам бледнеет теперь!

Иридион. Позор вам! Слова ли женщины будут единственной верой вашей? По ее ли только приказу схватитесь за оружие? Потому ли, что негодные убили ее, покинете дело мое? Глухое молчание. Тяжкий стыд замкнул уста ваши, тяжкий, как камень саркофага!

Симеон. Я разорвал одежду — рази меня. Сон и жизнь да кончатся вместе.

Иридион. Не обращайся ко мне, раб старцев! Это ты выдал ее старцам! Будь проклят!

Виктор. Исключаю тебя из числа сынов народа моего; кто коснется руки твоей — осужден будет. Кто  остановится, чтобы слушать слова твои, извержен будет. Иди. Имя твое было Иероним!

Входит посланный.

Xор священников. Господь с тобою — что приносишь нам, Юлиан?

Посланный(становясь на колени перед епископом). Августа Маммея поручает себя молитвам вашим, ибо сын ее только что вошел в город и начал бой на Форуме!

Иридион. Я упустил время. Люди меня предали. (Вырывает из-под панциря крест и бросает.) Отдаю вам знак вечной жизни. Смотрите, как разлетелся он на ступенях алтаря! Живите, подлые! Несколько варваров. Стой! Верные нашему слову, идем за тобой — Иисус пусть судит нас потом!

Иридион. Кричите: «Один и Гримгильда!» (Уходит с ними.)

Виктор. Молитесь за Александра Севера — он будет Цезарем.

 

Улица гробниц у стен Рима. Солдаты вносят раненого Верреса. В глубине временами мелькают убегающие люди. Веррес. Твой факел то двоится, то троится перед моими глазами. Читай надпись, грек! Солдат (читает). DiisManibusAttilliVerris, bisconsulis...Богам Манам Аттилы Верреса, дважды консула... (Лат.)[2]

 

Веррес. Довольно. Положите меня у ног прадеда — и скажите: покойной ночи, ибо хотя близок день, я не увижу солнца. С противоположной стороны из-за развалин гробницы выходит из катакомб Иридион; за ним несколько вооруженных людей.

Иридион. Эта заря, подобная зареву пожара, смеется надо мной. Оторвите, оторвите топоры от поясов, товарищи! (Делает несколько шагов вперед.) Кто вы, стоящие у гробниц?

Веррес. Снится ли это мне, умирающему, — или я слышу голос Иридиона Грека?

Иридион. Это я сам, Веррес! Что с тобой?

Веррес. Подойди ближе — знаешь — помнишь — должен был быть подан знак; я ждал, как голодный зверь, и ничего, ничего не видел; наконец начал сам. Посмотри за эту пирамиду, прошу тебя; там, там клубы дыма еще вьются налево. Рупилия я задушил на пожарище, и потом народ напал на нас, и отовсюду гремело: «Да здравствует Север». Я получил то, что мне режет внутренности; все светлее становится, а Рим стоит до сих пор, а я, последний из рода Верресов, — я под ножницами Парки. (Умирает.)

Иридион. Да, последний! Напрасно пытаетесь разбудить его, греки мои; он заплатил то, что был должен судьбе. Постройтесь вы, германцы, соединитесь с братьями, которых я привел. (Появляется убегающий раб.)

Стой! Откуда бежишь?

Раб. С римского форума, пустите!

Иридион. Некогда я подарил тебя сестре моей. Не раз ты мне пел Гомера, вчера еще ты застегнул фибулу хламиды моей во дворце Цезарей — и не узнаешь меня.

Раб. Ах! Благородный господин мой!

Иридион. Что слышно? Не бойся причинить мне боль!

Раб. Плохо, очень плохо, господин мой, потому что немного еще прошли звезды по ночному пути, как внезапно, неизвестно откуда, закричали легионы Севера и толпою кинулись на Палатинский холм. Сципион защищался яростно. Всю ночь я слышал его голос, словно вой рассвирепевшего волка. Видишь ли, господин, я стоял на страже возле покоев Цезаря. Евтихий приходил и уходил, совершенно бледный. Сестра твоя вышла только раз и сказала: «Евфорион». «Что угодно божественной Эльсиное?» Но она ни слова не сказала больше: отошла медленно, прекрасная, как всегда. Но на челе ее был странный холод, словно плеснула уже на него волна Стикса. А крик и шум снаружи все сильнее. Евтихий не выдержал, высунулся у порфирового крыльца — и кричит, как безумный: «Грек изменил», — потом: «Гречанка изменила», — потом: «Император хочет разрушить город» — и наконец: «Простите меня, квириты». Слышу, как с другой стороны Аристомах говорит о наградах, о благородстве Александра... Умолкнет — и тотчас раздаются стоны из-под меча его, а отдыхая — вновь обольщает наших обещаниями; наконец преторианцы взбунтовались. Трибунов и центурионов не хотят слушать; угрозы Сципиона бесполезно носятся в воздухе; битва в садах прекращается — все вместе врываются к нам. Тогда, господин, я вошел туда, где была сестра твоя, ибо поклялся тебе охранять ее. Цезарь лежал с безумным взором, к диадеме прицепил повязку первосвященника, в одной руке держал жертвенный нож, в другой — чашу с ядом; но не мог убить себя и стонал, потом вздыхал, осторожно, тихо, то вдруг напевал любовную песню, словно в каком-то страшном сне! Она сидела поодаль, на золотом кресле, завернувшись в пурпур, молча. Первая, вторая, третья дверь затрещала и разломилась; шаги, голоса, бряцанья — все ближе, я загородил ее своим телом...

Иридион. Дай руку!

Раб. Копий двадцать разорвало занавес, отделявший нас от перистиля. Ворвались; их вел Аристомах, крича: «Рубите, убивайте!» Император, как тигр, подскочил вверх и опять потонул в розах, облитый кровью; тогда заслонили его живою стеной мечей — но потом я видел где-то его руки, в другом месте его голову!

Иридион. А Эльсиноя, Эльсиноя?

Раб. Плохо, плохо, господин, потому что когда входил Александр Север, крича изо всех сил: «Кто тронет гречанку, тому не жить завтра!» — она сама, откинув пурпурное покрывало, ударила себя кинжалом. Блеск стали и ручьи крови — только это я и увидел, да несколько последних слов запечатлелось у меня в памяти!

Иридион. Ничего, ничего — каменную душу дали мне боги.

Раб. «Иридион, врага твоего я не стану любить». И еще сказала: «Я сделала все. Теперь, мать, прими меня к себе». Тогда, в толкотне, я споткнулся о труп Евтихия и побежал; по дороге встретил Сципиона; он отступает с когортами херусков, которые одни не захотели перейти к Северу. Вот, он уже идет, господин!

Иридион. Солнце, ты, восходящее так ненавистно, так ясно, ответь мне, где сестра, где бедная сестра моя? (Отходит в сторону и прислоняется к гробнице.) Там, на западе, оплаканная, последняя мгла ночи задержалась еще над вершиной вулкана! Эльсиноя! Ты ли это прощаешься со мною? Мать говорила когдато, что тени любят качаться на черных тучах. Эльсиноя! Сципион входит с когортами и останавливается у тела Верреса.

Сципион. Первым из нас ты уснул, брат! Окостеневшую руку твою дай пожать еще раз! Sittibiterralevis!

Раб. Смотри! Это он среди колумбариев стоит и борется с горем.

Сципион. Кто?

Раб. Разве не видишь? Сын Амфилоха!

Сципион. Ах, вождь, — напрасно ждал я твоего огня!

Иридион. Я знаю об этом.

Сципион. Фортуна изменила нам всюду.

Иридион. Я знаю об этом.

Сципион. Ульпиан и Туберон гонятся за нами. Что делать?

Иридион. Лицом повернемся к ним, Сципион! Крови римской, крови римской немного еще!

Сципион. Нет слабости в тебе; отчаяние — другой меч твой! Живи, вождь: такими некогда были патриции Рима. Мне лучше погибнуть с тобой, чем пасть в цирке. Вперед!

Иридион. Ножны пусть идут прочь вместе с надеждой — а ты, рукоятка, прирасти к руке.

Смерть Александру! Вперед! (Уходят.)

При копировании материалов необходимо указать следующее:
Источник: Красинский З. Иридион // Польская литература онлайн. 2022. № 10

Примечания

    Смотри также:

    Loading...