Польская литература онлайн №15 / «С Марианом Гжещаком Вачков познакомил нас почти сразу же, как мы познакомились с ним самим».

С Марианом Гжещаком Вачков познакомил нас почти сразу же, как мы познакомились с ним самим. Они дружили. Гжещак, как и Вачков, переводил чешскую поэзию, он богемист по образованию, в этой области они бывали партнерами. Но главное, что они были товарищами по студенческому движению. Их объединяла общая память о польском 1956 годе.

К 1963 году, когда мы познакомились с ними обоими, студенческое движение в Польше, после всплеска 1954-56-го, сходило постепенно на нет, но существовало. Оно не уйдет окончательно в песок, а наоборот, даст мощный всплеск в 1968-м, студенческие волнения весной 1968-го станут самым главным и самым экстремальным событием польских шестидесятых. В «стабильном» 1963-м Гжещак и Вачков все еще что-то делали в руководстве Союза Студентов. Гжещак — состоял и в редколлегии студенческого журнала «Itd», еще продолжавшего выходить, а Вачков вскоре именно как деятель студенческого движения переместился выше, на международный уровень, в пражский студенческий журнал.

Впрочем, оба они двигались все выше, оба продвигались и выдвигались, были выдвиженцами. Гжещак по ходу движения и выдвижения уже поднялся из Познани, где учился в университете и опубликовал первую книгу, в столичную Варшаву. А до этого он уже поднялся из сельской местности, где отец его был рабочим на маслобойне, а мать — поденщицей, в город, в университет.

В Гжещаке‑1963 еще продолжали действовать напор и энергия студенческих лет, времени, которое было — или казалось — временем обновления. Гжещак принимал то время всерьез. В 1955-м, еще студентом Познанского университета, он основал в Познани студенческий клуб «OdNowa» (формально надо было перевести — «заново», но для самих молодых это было скорее «По‑новому»). Он стал художественным руководителем клуба, проводил поэтические вечера, создал при клубе галерею молодых художников под тем же названием. В конце 1955-го, вместе с несколькими товарищами, он организовал поэтическую группу «Вежбак» (по названию речки в Познани). По окончании университета продолжал сотрудничать с познанскими студенческими театрами. В 1959-м перебрался в Варшаву. Однако его первая книга стихов вышла в 1960-м еще в Познани. Одной из культурных и поэтических столиц Польши Познань стала постепенно, с годами, но энергия и напор молодого Гжещака второй половины 1950-х помогли этому городу на взлете.

В своей поэзии молодой Гжещак был урбанистом. «Arsurbis» — назвал он первый раздел своей книги 1965 года. Он сам проектирует и строит — стих за стихом — свой город. Его поэзия первых книг сродни утопиям советских архитекторов‑конструктивистов 20-х годов. В польской поэзии 20-х годов его предшественником был Юлиан Пшибось, тогдашний утопист, певец авиации, урбанизации, индустриализации. Когда Гжещак начинал, Пшибось был жив, активно участвовал в литературной жизни, приезжал и в Познань, Гжещак с ним встречался.

Урбанистом молодой Гжещак, как некогда молодой Юлиан Пшибось, стал — вопреки. Вопреки сельской патриархальности тех мест, где вырос. Вопреки руинам войны. Первый город, который он увидел, в 1946-м, был Вроцлав, но это был не город, это были сплошные руины, зараставшие бурьяном и кустарником. Бурьян, кустарник и деревца торчали и на многочисленных варшавских руинах в 1959-м, когда он переехал в Варшаву.

Город — единственная среда, где он может жить. Он вспоминал, что среди монотонных равнин родной Познанщины его радовали в детстве лишь ветряные мельницы, их крылатость, их движение, их вертикальность. Вопреки равнинам, плоским ландшафтам своего детства, он любил высоту. Одно из стихотворений его первой книги называлось «Поднятый ввысь»: поднятый ввысь, «в цветущей фиолетовой пустыне», он мысленно смотрит сверху из космоса на панораму планеты: «Земля — планета городов».

В студенческие годы Гжещак снимал комнаты в мансардах:

              Наконец я нашел мансарду на улице яна матейко

              Мог бы здесь умирать словацкий или даже лотреамон

              Пещера как пещера во чреве кафель

              И вдоль дощатой стены две батареи…«Из современной польской поэзии. Гроховяк. Харасимович. Посвятовская. Гжщак» М. 1979, с. 220; «Поэты», т. II.[1]

В 60-х годах он получил квартиру на самом верхнем, 24-м этаже одного из четырех новопостроенных самых высоких тогда зданий в Варшаве. Дело в том, что навязанный варшавянам в сталинские годы Дворец Культуры и науки имени Сталина, воздвигнутый в центре столицы, раздражал варшавян.

— Хороший Сталин дал нам хороший дворец! — иронически показал нам на него варшавский таксист, везший нас летом 1963-го с вокзала. Чтобы этот дворец не торчал как перст, варшавяне построили четыре небоскреба по четырем углам квадрата. На вершине одного из этих небоскребов и поселился Мариан Гжещак.

            Будучи, в отличие от молодого Пшибося, поэтом 60-х годов ХХ века, Гжещак уже не мог не видеть угроз, которые таят города, новые кварталы, высотные дома, надвигающиеся на равнину, как кони завоевателей, как «троянские кони»:

              …Останавливаются где не надо

              Зелень загородных лугов

              Стынет от их копыт

 

              Парк устрашенный слушает шелест стекла

              Дерево ждет дрожа

              Вот-вот посыплется визг из коней троянских

              Варвары заверещат…«Поэты ХХ века», т. II, с. 267.[2]

И все же современный город рождал у молодого Гжещака не столько ужас, сколько пафос.

            Мы поднимались к ним на лифте ввысь, на верхний этаж. Он жил там с женой‑художницей. Кристина Гавронская‑Гжещак в 1965-м окончила Академию Художеств, выставлялась. Рано умерла, и Мариан остался вдовцом с двумя детьми в этой квартире. После посмертной выставки Кристины (1979) Мариан подарил нам одну из ее работ. Она писала, в частности, картины на дереве, круглые и квадратные. Одна из «круглых» ее работ, полуабстрактная, но экспрессивная, с намеком на какие-то экстремальные события (осада города? штурм?), и напоминает теперь нам в Москве о Кристине. Книга Гжещака 1980 года состояла, в основном, из стихов памяти Кристины. Вилла, которую он теперь, под старость, купил себе за городом (отказавшись от культа большого города, и от вертикализма, и от стремления ввысь), превращена им в музей живописи покойной Кристины (я заехал к нему туда в июне 2005‑го). А когда мы бывали у них, при ее жизни, Мариан совершенно заслонял Кристину и крупной фигурой, и темпераментом.

            Он получил возможность реализовать и свою энергию, и общественный и политический темперамент. Какие‑то годы руководил Польским культурным центром в Братиславе. По возвращении — Варшавским Союзом литераторов.

            В 1963 году мы видели его и в его студенческом журнале, и в студенческом кабаре (о котором — ниже). И даже в моей записной книжке 1963 года остался след его активности: он тут же написал на одной из страничек кратчайший список из нескольких свежих польских и переводных книг, которые мы должны в первую очередь и как можно скорее прочесть или даже купить и увезти в Москву. Было в его списке, в частности, имя Юлиана Стрыйковского, которого мы оба с Наташей, действительно, должны были, по разным причинам, прочесть и прочли, но позже.

33.

            Одним из желаний, с которыми я ехал в Варшаву в 1963-м, было желание познакомиться с моими ровесниками — польскими поэтами «поколения 56». Гжещак вполне отвечал мему воображению об этом поколении. Продолжатель польского авангарда 1920-х: уже название его первой книги, «Люмпенезии», 1960, демонстративно соотнесено с названием первой книги Анатоля Стерна, «футуризии», 1919. Интересующийся — как когда-то поэты авангарда — современной архитектурой, современным искусством, современным театром. Современностью.

            «Поэты бывают антеннами-чувствилищами общества, они улавливают колебания, еще не зарегистрированные социологами. Я думаю, что таким дебютом является томик Мариана Гжещака», — писал в 1960 году о первой книге Гжещака Пшибось. Пшибось назвал свою рецензию о Гжещаке: «Один из разгневанных молодых».

            Именно Гжещак, выпускник Познанского университета 1956 года, написал потом — единственную в польской художественной литературе — книгу о Познани 1956‑го: «Одиссея, одиссея» (1976). Герой Гжещака, бывший студент Познанского университета, в 1953‑м исключенный и арестованный, летом 1956‑го выходит на свободу и примыкает к демонстрации рабочих. Он тяжело ранен. Действие повести охватывает три дня. День самих событий занимает в повести немногим больше места, чем революция 1848 года в романе Тургенева «Рудин». Но участие героя в событиях — концовка и кульминация повести Гжещака.

35.

            28 июня 1956 года забастовка рабочих Познани переросла в демонстрацию, в которой участвовал 1 миллион человек. Выстрелы из здания областного Управления государственной безопасности вызвали ответные выстрелы из рядов демонстрантов. В городе начали строить баррикады. Власти применили танки. Были убитые и раненые. В следующие дни начались облавы, аресты, процессы. 29 июня по радио в Познани выступил премьер Циранкевич: «Каждый провокатор или безумец, который отважится поднять руку против народной власти, пусть будет уверен, что ему эту руку народная власть отрубит». Тем не менее 30 июня студенты и преподаватели Познанского университета приняли резолюцию о том, что они солидаризируются с рабочими и требуют, чтобы правительство приступило к глубоким и принципиальным переменам в экономической жизни.

35.

            Познань 1956-го мы увидели — почти сорок лет спустя — на фотоснимках. Фотовыставка «Познань-Будапешт 1956» открылась в октябре 1994-го в Венгерском культурном центре в Варшаве на Маршалковской. Виктор Ворошильский, уже тяжелобольной, не смог на нее выбраться, но сказал, чтобы мы обязательно пошли. Мы пошли. Снимки событий в Будапеште и в Познани смотрели друг на друга с противоположных стен нескольких комнат. Снимки производили впечатление. (Впечатление производил и открывавший выставку венгерский культурный атташе, который молодым человеком бежал из раздавленной Венгрии не в Австрию, не на запад, как другие, а в Польшу. Был, оказывается, и такой вариант. Пока не узнаешь историю во всех ее нюансах, во всех вариантах судеб людей, не поймешь историю до конца).

            Но и голые цифры Познани производят впечатление. 100 убитых. Более 1000 раненых. Арестовано было около 200 человек.