Польская литература онлайн №2 / «Говорить по-польски я научился в 1963-м...»

ШЕСТИДЕСЯТЫЕ ГОДЫ

3.

Говорить по-польски я научился в 1963-м, к концу месяца моей первой поездки в Польшу. Подруга Наташиной матери, пани Ядвига Недзвецкая, шутила, что у меня — польская гортань. Польская гортань была у моей матери, Францишки, урожденной Осинской, дочери обедневшего шляхтича. И не только польская гортань, но и три класа польской начальной школы при польском костеле в Гатчине, где до революции была довольно большая польская колония. Но в годы революции мама подростком уехала в Петроград, жила всю жизнь среди людей, говоривших только по-русски, польский совершенно забыла, и говорить по-польски я учился от нуля.

4.

Читал я по-польски к 1963 году уже свободно. Учился по польским газетам, потом по журналам. На 1961 год мы с Наташей подписались в Москве на газету «Трибуна люду». Лексика и фразеология этой газеты в 1961 году не чересчур отличалась от наших газет (хотя все же отличались — и тогда, и всегда), так что учиться языку по ней было просто. А на 1962-й мы выписали уже литературную газету — варшавскую газету «Нова культура». Недавнее ревизионистское руководство этой газеты (в 1957-58-м главным редактором газеты был Виктор Ворошильский) польские власти уже разогнали, «Нова культура» уже не была той независимой газетой (неслыханно независимой по нашим тогдашним меркам!), какой была в конце 1956-го и еще года полтора потом. Но оставалась живой и не очень догматичной. В 1963-м власти ее прикончили и вместо нее организовали другую газету: уже не «Нова культура», а просто «Культура». Некоторые польские литераторы года два бойкотовали вновь созданный официоз, потом —  кто как. Впрочем, постепенно «Культура» перестала быть официозом, стала газетой националистической формации, контуры которой забрезжили в польской литературной жизни уже к 1965 году. На 1964-й выписали краковскую литературную газету «Жиче литерацке», но и от «Культуры» не отказались, для полноты спектра. С 1963-го мы выписывали, кроме того, уже и журналы: великолепный, чуть элитарный варшавский журнал «Твурчость» («Творчество»). Он продолжал оставаться великолепным еще многие годы, покуда жив был его великолепный главный редактор Ярослав Ивашкевич.

5.

Польшу, страну, что и говорить, «роковую», я впервые посетил в минуты совсем не роковые. 1963 год, одинаково далекий от уходившего в прошлое бурного 1956-го и от предстоявшего — о чем никто еще не подозревал —  бурного 1968-го, выглядел временем спокойным, бесконфликтным, стабильным. «Наша малая стабилизация» —  даст вскоре иронический подзаголовок одной из своих пьес Тадеуш Ружевич. А один из моих польских ровесников, Станислав Гроховяк, поэт очень талантливый, без всякой иронии, всерьез восхвалял в 1963-м стабильность польской жизни в уже упомянутой газете «Культура», членом редколлегии которой он согласился стать.

Впрочем, «поколение 56» в Польше уже расслаивалось. Другой поэт того же поколения, Уршуля Кóзел, еще оставалась «бодучей», как ей и положено при ее «мужицкой» фамилии. Именно к 1963 году относится стихотворение, принесшее ей известность у молодежи, но и репутацию строптивой у начальства: «Рецепт мясного блюда»:

Нужен лишь острый нож

нужен лишь гладкий камень

................................................

Все что потом —  несложно

Доска. Щепотка соли

Зелень услада глаз

Еще листок лавровый

Все что потом —  обычно

Ведь главное приправы

(С каким подать гарниром как сочетать цвета)

С огнем теперь легко спасибо Прометею.

Были бы нож да камень.

И покорная шеяИностр. Лит. 1995 № 8; Польские поэты ХХ века т. II; Польские поэтессы.[1].

                 Перевод Натальи Астафьевой  

Уршуля Козел ощущала тенденцию движения времени: власти будут отбирать завоеванные свободы, нация должна сопротивляться этому.

Но к 1963 году кредит доверия Владислава Гомулки, недавнего политзаключенного, вынесенного наверх — буквально на руках поляков — событиями октября 1956-го, еще не был исчерпан.

Помню констатацию какой-то газеты летом 1963-го, что очередное выступление Гомулки «интеллигенцией и католической Церковью было принято спокойно».

Сейчас, зная всю последующую историю Польши, можно прочесть в этой фразе, объединяющей интеллигенцию и Церковь, начало ощущения властей ПНР, что интеллигенция является для них столь же чуждым, столь же инородным телом, как католическая Церковь. Но тогда акцент в этой фразе был на слове «спокойно». Впрочем, я помню не газетный текст, не зрительно страницу, а на слух —  интонацию кого-то из варшавских литераторов, говорящих об этом в кулуарах Дома литературы.

Говоря о стабилизации в Польше 1963-го, нужно добавить, что стабилизировалось и отношение Москвы к Гомулке: если в 1956-м Москва пыталась яростно сопротивляться тому, чтобы польский ЦК поставил во главе партии и страны недавнего политзаключенного Гомулку, то потом Москва к нему привыкла. Привык к нему Хрущев. В январе 1964-го приезжал в гости к Гомулке, первую страницу газеты «Трибуна люду» украшала фотография: Гомулка и Хрущев на охоте. На фотографии они похожи. Они и в самом деле во многом похожи, похожи и в том, что оба они были обречены. Гомулка продержался гораздо дольше, зато Хрущев гораздо больше сделал. Гомулка не стал и не мог стать такой крупной исторической фигурой, как Хрущев. Не был он и фигурой столь же колоритной. Но в области культуры он —  до 1968 года —  не наломал столько дров, как наш Никита, и долгое время польская интеллигенция —  куда более строптивая и «капризная», чем наша, —  на него не ворчала.

Продолжение следует