20.01.2022

Польская литература онлайн №3 / Пан Тадеуш, или Последний наезд на Литве | Книга первая:  «ХОЗЯЙСТВО»

Пан Тадеуш, или Последний наезд на ЛитвеПриводить судебные приговоры в действие во времена Речи Посполитой было весьма непросто, ибо исполнительная власть не имела, по существу, полиции, а магнаты содержали придворные полки, иные, как, например, князья Радзивиллы, едва ли не пятнадцатитысячное войско. И потому истцу, получившему на руки приговор, приходилось обращаться к рыцарскому сословию, то есть к шляхте, которая располагала исполнительной властью. Родственники, соседи и друзья истца собирались и с приговором в руках, сопровождаемые возным и вооруженные отнимали, часто не без кровопролития, присужденное судом имущество, которое возный передавал истцу во временное или постоянное пользование. Подобное исполнение приговора именовалось наездом. В давние времена, пока закон был в уважении, магнаты не смели еще противиться приговорам, вооруженные нападения были редкостью, а бесправие почти никогда не оставалось безнаказанным. История помнит печальный конец князя Василия Сангушки и Стадницкого по прозвищу Дьявол. Падение общественных нравов в Речи Посполитой увеличило число наездов, непрестанно возмущавших спокойствие Литвы. Все сноски авторские. Комментарии переводчика см. в конце.[1]

Шляхетская история 1811—1812 годов в двенадцати книгах стихами

 

       Книга первая

 

       ХОЗЯЙСТВО

 

Содержание:

 

Возвращение юноши. — Две встречи: первая в комнатке, вторая за столом.  — Поучения Судьи касательно учтивости. — Политичные рассуждения Подкомория о модах. — Начало спора о Куцом и Соколе. — Сетования Войского. — Последний Возный трибунала. — Беглый взгляд на тогдашнее политическое положение Литвы и Европы.

 

             Литва! Отечество! Целебных сил исток!

             Кто потерял тебя, тот оценить лишь мог

             Всю красоту твою. В чужой стране, в недоле

             Я о тебе пою, и рвется грудь от боли.

 

             О Матерь Божия, Твой в Ченстохове храм,

             Над Острой Брамою Ты льешь сиянье намВсем в Польше известна чудотворная икона Пресвятой Девы на Ясной Горе в Ченстохове. На Литве, в Вильне, славится чудесами образ Богородицы в Острой Браме, образ Замковой Богородицы в Новогрудке, а также Жировицкая и Борунская иконы.[2]

             Ты Новогрудок мой спасаешь, по преданью.

             (Я в детстве мертвым пал, но Ты своею дланью

             Мне веки подняла, прислушалась к мольбе

      10   Страдавшей матери. И в тот же час к Тебе,

             Очнувшись, я пришел, у храма на пороге

             Стал с благодарностью и с мыслями о Боге).

             Верни ж нам Родину, как жизнь вернула мне,

             И чудом унеси к родимой стороне!

             Холмы там пущами покрыты. Неман синий

             Средь зелени лугов скитается в долине.

             Поля привольны так и так земля щедра!

             Пшеница — в золоте, рожь — в брызгах серебра.

             Горчица, как янтарь, снегов белее греча.

      20   Краснеет дятлина, как девушка при встрече.

             Перепоясаны межами там поля,

             В них груши тихо спят, листвою шевеля.

 

             Среди таких полей когда-то над потоком

             Стоял шляхетский дом в березняке высоком.

             Верх деревянный был у дома побелен,

             А низ был каменный, и дом со всех сторон

             Сиял побелкою, хранимый тополями

             Перед осенними холодными ветрами.

             Хоть и не пышен дом, а все-таки красив.

      30   Вон рига, вон скирды — дары обильных нив.

             Как видно, урожай не уместить под крышей,

             И оттого скирды становятся все выше.

             Полоски пахарей все в копнах, все в снопах,

             Их много, их не счесть, как звезд на небесах.

             В полях помещичьих ведут плуги лошадки,

             Распаханная зябь, как на огромной грядке,

             Пластами тучными уходит вдаль к лесам.

             Как все ухожено, какой достаток там!

             Всегда открытые ворота возвещают:

      40   В усадьбе путников с радушием встречают.

 

             Глядите, юноша приехал в этот дом.

             На бричке выписав дугу перед крыльцом,

             К ступеням бросился, а два коня смышленых

             Бредут щипать траву меж бугорков зеленых.

             Однако дом был пуст и на засов закрыт:

             Снаружи колышек над скобкою торчит.

             И все же юноша не поспешил в людскую,

             А вырвал колышек и в дом вбежал, ликуя.

             Учился в городе, познать он ездил свет,

      50   Он был так далеко, прошло так много лет!

             Теперь, растроганный, он в стенах, в окнах, в ставнях —           

             Повсюду узнает своих знакомцев давних.

             Обивка прежняя, как некогда стоят

             Диваны и шкафы, и те же стулья в ряд.

             Портреты прежние, хоть прежние едва ли:

             Не столь красивые и словно меньше стали.

             Костюшко в краковской чемарке смотрит ввысь,

             Но руки гневные в тяжелый меч впились.

             В тот год пред алтарем поклялся он из Польши

      60   Изгнать трех деспотов (ни дня не медлить дольше!)

             Иль пасть на этот меч. Вот Рейтан. Взор угас.

             Утратой вольности он сломлен в страшный час.

             Кинжал нацелил в грудь, чтоб умереть без стона.

             Две книги перед ним: «Федон» и «Жизнь Катона».

             Ясинский. Этот хмур, зато собой хорош.

             С ним Корсак. Верный друг. Вернее не найдешь.

             Сражают москалей среди редутов Праги.

             Пожары. Груды тел. Они полны отваги.

             Куранты старые наш юноша узнал:

      70   В футляре-шкафчике стоят у двери в зал,

             И с детской радостью за шнур тяжелый тянет:

             Пускай Домбровского мазурка громче грянет!

 

             По дому носится: нашел! Ах, как он рад!

             Вот комнатка, здесь жил он десять лет назад.

             Вошел, попятился и удивленным взором

             Блуждал по мебели, по стенам и по шторам.

             Жилище женщины?.. Но старый дядя вдов.

             А тетушка... а та живет в конце концов

             Там, в Петербурге. Иль... иль спальня экономки?

      80   Рояль однако же... А ленты и тесемки

             С небрежной прелестью раскиданы вокруг.

             Во всем присутствие беспечных юных рук.

             Вот платье белое. Не с вешалки ли снято?

             На подлокотнике раскидано, не смято.

             Растенья на окне — природе пестрой дань:

             Фиалки с астрами, с левкоями герань.

             А под окном внизу? Немыслимое диво:

             Там, где репейник был, росла одна крапива —

             Дорожки с клумбами, видны из-за листвы

      90   И мяты кустики, и английской травы,

             Еще из римских цифр сквозная загородка

             И маргариток ряд, сияющих так кротко.

             Весь садик крохотный был только что полит —

             У клумбы леечка, и в ней вода дрожит.

             Но где садовница? Ах, сколь глаза ни зорки,

             Он видел дверок лишь колеблющихся створки.

             Ушла, безвестная, но след босой стопы

             Остался все-таки среди витой тропы,

             Чуть обозначенный ее легчайшим бегом

    100   И сохраняемый, казалось, белым снегом —

             Песком, насыпанным в аллейках меж травы.

             О ножки резвые, куда умчались вы?

 

             Был путешественник безмолвен, размышляя

             И благовония ее цветов впивая.

             К фиалкам медленно он наклонял чело,

             Воображение его вперед влекло.

             Хоть долго думал он об этом отпечатке,

             О ножке маленькой, но не нашел разгадки.

             Вдруг видит — девушка: там, на заборе, там...

    110   Льнет юбка белая к ее босым ногам.

             И он любуется запретною картиной:

             И плеч покатостью, и шеей лебединой.

             Что ж, втайне от мужчин ходили иногда

             В небрежной простоте литвинки в те года.

             Хоть девушка одна, но руки поднимает.

             Как бы от чьих-то глаз себя обороняет.

             А голова ее вся в маленьких стручках.

             Не папильотки ли белеют в волосах?

             И высвеченная, как нимбы на иконе,

    120   Головка светится на солнце, как в короне.

             Она, отворотясь, глядит туда, где мгла

             Вдали колеблется, кого-то там нашла.

             Смеется, хлопнула в ладоши и с жердинки

             Слетела птичкою. Помчалась без тропинки

             По травам, вот она уже невдалеке,

             По клумбам пронеслась, взбежала по доске,

             Приставленной к окну. Скользит ли отсвет лунный

             Быстрей, беззвучнее? Смешался друг наш юный.

             Взяв платье, к зеркалу бросается она,

    130   Глядит, и ужасом внезапным сражена,

             Роняет платьице и сделалась бледна.

             А у приезжего зашлись румянцем щеки, 

             Так вспыхнет облако под утро на востоке.

             Прикрыл глаза рукой и сам-то поражен.

             Хотел все объяснить, отвесил ей поклон,

             Попятился. Она вскричала. Так спросонок

             Кричит испуганный виденьями ребенок.

             Вновь глянул, но ее уже и след простыл.

             И сердце стукнуло. Тревога, странный пыл... 

    140   В смятенье вышел он, несло его порывом.

             Досадовал ли он? Смеялся? Был счастливым?

 

             Меж тем заметили, что гость приехал в дом,

             И, стало быть, ему готовили прием.

             В конюшню слугами уведены лошадки:

             И сена, и овса им зададут в достатке.

             Судья не дозволял В завоеванных странах русское правительство никогда не отменяет сразу законов и гражданских установлений, но постепенно указами лишает их смысла и влияния. В Малороссии, к примеру, действовал до последнего времени Литовский Статут, ныне указами отмененный. На Литве не нарушалось прежнее устройство гражданских и уголовных судов. Сохранилась выборность земских и городских судей в поветах и главных — в губерниях. Но поскольку апелляции направляются в Петербург, причем в разные инстанции, местные суды сохранили лишь тень былой независимости.[3] из дворни никому

             К еврею уводить чужих коней в корчму.

             А что не видно слуг, так можно ль удивляться?

             Им приказание дано не появляться,

    150   Пока до вечера всех дел не завершат,

             И Войский к пиршеству не сменит свой нарядВойский (tribuns) был в прошлом опекуном жен и детей шляхтичей, ушедших во всеобщее ополчение. С давних времен эта должность стала, при отсутствии обязанностей, чисто номинальной. На Литве вошло в обычай давать из вежливости наиболее влиятельным особам какой-либо старинный титул, который входит в привычку постоянным его употреблением. Соседи, скажем, начинают титуловать своего друга Обозным, Стольником или Подчашим, сперва в беседе и переписке, а затем и в официальных актах. Царское правительство эти титулы запрещало и пыталось выставить их на посмешище, заменяя их своею табелью о рангах, к которой литвины питают величайшее отвращение.[4]

             Судью-хозяина он заменял по дому

             И все дела решал по случаю любому.

             (Хоть дальний родственник, однако близкий друг).

             О госте услыхав, он всполошился вдруг,

             Во флигель убежал. (Не хочет он позора

             И в пудермантеле не примет визитера).

             Он облачается в жупан, не тратя слов,

             Благо для вечера тот был с утра готов.

 

    160   Но вышел, юношу узнал и вскинул руки,

             И обнял, радуясь, что минул срок разлуки.

             Заговорили враз, пытаются они

             В мгновенье заключить врозь прожитые дни.

             Что за сумятица вопросов, криков, вздохов!

             Когда попричитав, похохотав, поохав,

             Они натешились, и первый пыл угас,

             То Войский начал речь:

 

                                                     «Тадеуш, в добрый час...

             (Тадеуш! Юноша носил героя имя.

             Когда родился он, с солдатами своими

    170   Костюшко шел как раз на недругов войной)

             ... Тадеуш, в добрый час вернулся ты домой.

             Сказал мне дядюшка: тебе пора жениться.

             А тут, пожалуйста, — у нас гостят девицы:

             Соседи с семьями приехали сюда,

             Начнется сессия граничного суда.

             Мы с Графом судимся. Тебе ль не знать об этом?

             Наш спор решается, надеюсь, нынче летом.

             Сам Подкоморий здесь и дочки вместе с нимПодкоморий, некогда известный и влиятельный в повете сановник, Princeps Nobilitatis, превратился при царском правительстве в титулярного исполнителя должности. Иногда он решал еще граничные споры, но в конце концов утратил и эту функцию. Теперь он лишь заменяет порой маршала и назначает коморных — поветовых землемеров.[5]

             Вся молодежь в лесу. Стреляют. Гром и дым!

    180   А старцы с дамами решили прогуляться.

             Все будут жатвою вечерней любоваться,

             Пока охотники не выйдут из леска.

             Пойдем! И встретятся нам все наверняка».

 

             Они с Тадеушем помедлили у бора.

             Вновь не замолкнуть им, не кончить разговора.

 

             От солнца понизу шла света полоса,

             Оно готовилось покинуть небеса,

             Глядело с запада своим румяным ликом,

             Каким и жнец глядит, когда в труде великом

    190   Заканчивает день. Горящую главу

             Клонило медленное солнце на листву.

             Все сучья, веточки в глубинах смутных леса

             Мглой наполняются, растет ее завеса.

             Лес, как гигантский дом, и кровля все черней,

             А солнце, как пожар, занявшийся на ней.

             Оно упало вниз и потекло расплавом,

             Мелькнуло свечкою на чердаке дырявом,

             Погасло. На полях смолкает звон серпов,

             И грабель шорохи стихают средь лугов.

    200   Судья заботливый всем объяснял, что надо

             Дать роздых пахарю, коли пришла прохлада.

            «На это, — говорил, — нам указал Господь.

             Раз солнце спряталось, ни жать вам, ни полоть.

             Уразуметь пора, что солнце в синем поле —

             Господень труженик». — Священна эта воля,

             Непререкаемы хозяина слова.

             И фуру длинную, груженную едва,

             Никто не догружал того присловья ради.

             Волы брели домой, дивясь, что нету клади.

 

    210   А вот и общество. Детишки шли сперва,

             За ними шел Судья как шествия глава,

             И Подкомория жену он вел. А следом

             Сам Подкоморий шел. Был всем порядок ведом.

             Шли стайкой девушки, а юноши с боков.

             Обычай издавна у шляхты был таков.

             Никто намеренно не составлял процессий,

             Но каждый место знал, как знают роль в пиесе.

             Судья традицию лелеял и берег,

             Ее хранителем назваться он бы мог,

    220   Он не дозволил бы, чтоб веку, полу, званью

             Был учинен ущерб хоть малый по незнанью.

            «Держава и народ порядком лишь сильны.

             Нет ладу, значит, нет народа и страны», —

             Судья говаривал. Прислуга, домочадцы

             Привыкли с этими воззреньями считаться.

             Гость даже чувствовал, едва он в дом войдет,

             Все эти правила, как бы законов свод.

 

             Почтили и теперь приличия науку:

             Судья Тадеушу поцеловать дал руку,

    230   Сам чмокнул юношу неторопливым ртом.

             Меж тем украдкою слезинку рукавом

             Смахнул, волнение от посторонних пряча.

             Был дорог дядюшке племянник, не иначе.

 

             Вслед за хозяином стремится всё во двор,

             Покинув пастбища, поля, луга и бор.

             Здесь овцы сгрудились и блеют в клубах пыли,

             Там медные звонки негромко зазвонили:

             Бредут тирольские телицы в дальний хлев.

             Ржут кони, с выпаса галопом прилетев.

    240   Колодец замахал рукою деревянной,

             И пьют из желоба коровы и бараны.

 

             Судья, хоть и устал, хоть гости рядом с ним,

             Гоним заботами, в делах неутомим.

             А впрочем, диво ли? Хозяин у колодца

             Знать должен к вечеру, как скот с утра пасется.

             Не доверяй слуге, а сам за холку тронь!

             От глаз хозяина добреет всякий конь.

 

             А Возный между тем, Протазий, здешний ВозныйВозный, или генерал, назначался трибуналом или даже судом из местной шляхты. Он разносил позовы, вводил во владение, совершал по поручению суда локальный осмотр, делал объявления по ходу процесса и т.п. Обычно эту должность отправлял какой-то мелкий шляхтич.[6]

             Был Войским выбранен. Как жаль, что слишком поздно!

    250   В сенях и при свечах он Возного корил

             За то, что без него сюрприз тот сотворил:

             Пир в замок перенес. Хоть замок был старинный,

             Хоть рядом высился, — но все-таки руины.

             Затеей этою был Войский раздражен,

             Судье все высказал, а тот был удивлен, 

             Плечами пожимал. Но нету отступленья:

             Публично принесет гостям он извиненья.

             Протазий предварил хозяина вопрос.

             Стал объяснять, зачем столы он перенес.

    260   Как в разных комнатах гостей посадишь в доме?

             При тесноте такой чего и ждать-то, кроме

             Неудовольствия? Он все предусмотрел:

             Пусть в замке трещины, но потолок ведь цел.

             Нет стекол? Ну и пусть. В жару милей прохлада.

             А рядом погреба, и слуг гонять не надо.

             Но сам подмигивал, мол, это лишь предлог,

             Сказать про главное на людях я не мог.

 

             В двух тысячах шагов стал замок — величавый,

             Огромный, с башнею, хранитель древней славы.

    270   Горешки жили в нем. Но вот в мятежный год

             Хозяин был убит, и с ним пресекся род.

             Правительственными секвестрами вначале,

             А после тяжбами именье растаскали.

             По женской линии родным осталась часть,

             Сглотнула прочее заимодавцев пасть,

             Не взяли замка лишь. Я объяснять не стану,

             Что шляхте содержать его не по карману.

             Однако родственник Горешки, юный Граф,

             Вельможа и богач, в Европе побывав,

    280   Сказал, что древности под стать его натуре,

             Затем, что готику он чтит в архитектуре.

             Судья в архивы влез и так сказал: «Ну вот,

             Из Вильна зодчий был, какой еще вам гот!»

             Но раз затеял Граф жить в замке непременно,

             То и Судья владеть им пожелал мгновенно.

             Спор по инстанциям немедля вверх полез:

             Был земский суд, потом губернский, и процесс

             Проник уже в Сенат, потом же, как обычно,

             Обчистив спорщиков, вернулся в суд граничный.

 

    290   Протазий, впрочем, прав: все гости без труда

             Расположились здесь и все чины суда —

             Зал вроде трапезной. Под свод идут колонны,

             Пятой упершись в пол, каменьями мощенный.

             Не разукрашен зал: суров его наряд.

             Рога ветвистые оленей лишь висят 

             И надписи, когда и средствами какими

             Добыт в лесу трофей, героя герб и имя.

             А знак Горешки был не здесь, не на стене,

             Был герб «Полукоза» изваян в вышине.

 

    300  Вступили гости в зал и стали полукругом.

             Кто место высшее займет там по заслугам?

             Кто?.. Подкоморий лишь по чину и летам.

             Он шел, всем кланялся — и старцам, и юнцам.

             С ним Бернардинец был, он стал посередине.

             Благославляя снедь, негромко по-латыни

             Молитву прочитал. Расселись наконец.

             По нраву обществу литовский холодец.

 

             Тадеуш, хоть и юн, считался гостем все же

             И сел вблизи Судьи, вдали от молодежи.

    310   Меж ним и дядюшкою место есть одно

             Пустующее. Чье? Ответить не дано,

             И с места этого порой на дверь в досаде

             Иль в ожидании взгляд переводит дядя.

             Глядеть и юноша стал с некоторых пор

             На двери, медленно к скамье спуская взор.

             О диво! Барышни с ним рядом, как принцессы.

             Им королевичи под стать, а не повесы.

             Их возвышает все: и род, и красота,

             А он уставился туда, где пустота!

    320   Загадки молодость решает с прилежаньем.

             Дочь Подкомория он обошел вниманьем:

             Он ей, прелестнице, вина не подливал,

             Тарелок не менял, не говорил похвал.

             Он комплиментами не осыпал соседок.

             Где ж прыть столичная? Кто поступает эдак?

             Но место рядом с ним пустое ль вообще?

             Оно загадками наполнено вотще,                   

             Изобретенными фантазией богатой.

             Так после дождика плодятся лягушата.

    330   И лишь одно лицо над мыслями плывет

             Белее лилии, властительницы вод.

 

             Пред переменою четвертой Подкоморий

             Одной из дочерей, как будто с кем-то споря,

             Плеснул вина в бокал, другой кладет салат

             И молвит: «Дочери, отец служить вам рад,

             Хоть стар да неуклюж». — Но молодые люди,

             Услышав, лакомства уже несут на блюде.

             Судья на юношу скосился. Не спеша

             Наполнил свой бокал и, складки кунтуша

    340  Откинув, говорит: «Ну что же, мы по моде

             Сынов в столицу шлем, и это к пользе, вроде.

             Приятно все-таки: племянник или внук

             Побольше нашего отведает наук.

             Да вот одна беда: в какой же это школе

             Их учат жить с людьми, спросить себе позволю.

             Когда-то ездили к магнату во дворец.

             При Воеводе жил лет десять я, юнец.

             Мне дал ваш батюшка немало наставлений.

              (У Подкомория тут стиснул он колени).

    350   Для жизни в обществе я получил урок

             И человеком стать, по-видимому, смог.

             Я чту покойного... прошу смиренно Бога

             День каждый за него в своей мольбе убогой.

             А ежели в делах не больно я возрос,

             Ращу в имении гречиху да овес,

             Хотя иные там, под оком Воеводы,

             Уже пробились в знать за считанные годы,

             Меня, по крайности, не могут упрекнуть,

             Что в доме у меня обижен кто-нибудь,

    360   Что уважения не получил, почету.

             Иные вежливость хотят явить с налету:

             Спешат с поклонами, как нынче повелось,

             По-заграничному ногой лягают вкось.

             Да в том ли главное, чтобы сгибаться чаще?

             Торгаш так делает, не шляхтич настоящий.

             Нужна всем вежливость, да каждому своя.

             Здесь дружба детская, а там уже семья.

             На людях муж жене такие пустит нотки,

             Такие — пан слуге. Нет золотой середки.

    370   Учиться надобно, чтоб не попасть впросак.

              С тем эдак говорить, а с этим только так.

              Учились люди встарь, премудрости впивая.

              Была магната речь — история живая,

              В ней отражалось все, чем жил тогда повет.

              Давали шляхтичу понять: он друг, сосед.

              Все знают, чтут его. И шляхтич чтил обычай,

              Магната уважал, не нарушал приличий.

              А спросят ли теперь, откуда, что за род?

              Все лезут прямо в дверь, и только не войдет

     380  Шпион правительства иль в рубище бродяга.

              Мы, как Веспасиан, он почитал за благо,

              Что нету запаха у золотых монет.

              Кто с нами знается, тот нам и не во вред.

              Не перед блестками ль мы гнем частенько шею

              И чтим своих друзей, как деньги чтут евреи?»

 

              Судья безмолвствует, оглядывая стол.

              Хоть говорил красно, хоть с толком речи вел,

              Да знает: к мудрости у юных нет порыва

              И старших выслушать не могут терпеливо.

     390   Но все почтительно внимали до сих пор.

              На Подкомория оратор бросил взор,

              Как бы советуясь. Тот промолчал. Однако

              Кивнул хозяину. Понятнее нет знака.

              Судья с достоинством немного подождал,

              Налил венгерского ему, себе в бокал.

             «К учтивости, — сказал, — внимательнее будьте.

              Ведь если человек сумел познать по сути

              Все добродетели соседа, нрав и век,

              Так, значит, и себя оценит человек

     400  Не всуе, а всерьез — по совести, по чести.

              Возьмите мысленно весы, уравновесьте

              Себя с приятелем. Вот взгляд со стороны!

              Дела галантные еще весьма важны.

              Будь, скажем, девушка красива и с приданым,

              Из рода знатного, сочтут все люди странным,

              Коли не станете просить ее руки,

              Влюбившись по уши. Так судят старики.

              Но...» — И, поворотясь к племяннику, которым

              Он недоволен был, взглянул суровым взором.

     410   Хотел он, видимо, окончить речь укором.

 

              Но Подкоморию иной был ближе слог

              И, табакеркою позвякав, он изрек:

              «Нет, мой сосед, Судья, я вижу, в молодежи

              Есть тяга к лучшему. Меняются, похоже,

              Теперь и старики. В иные времена

              Была французская к нам мода ввезена.

              Юнцы из-за моря тогда все прибывали,

              Нас, как ногайская орда, завоевали.

              Хулили нравственность и веру все подряд,

     420  Одежду прадедов и древний наш уклад.

              Толпа крикливая, сморчки, молокососы.

              Все в нос гнусавили, иной же был без носа,

              Зато баулами с собой брошюрки вез,

              В них назидания, что делать — все всерьез.

              Была большая власть у эдакого сброда.

              Уж если ум Господь отнимет у народа,

              То здравомыслие возьмет Он до конца.

              Седой старик не смел и попрекнуть юнца.

              Порой казалось мне: средь зачумленных бродишь.

     430  Народ в себе самом нес гибели зародыш.

              Хлыщей мы лаяли, да брали с них пример.

              Речь, вера — стало все на их пустой манер.

              Жизнь масленицей шла, подобьем карнавала.

              Но вдруг великий пост! Раздел! И все пропало.

 

               Я, мальчик, близ Ошмян с отцом жил в те года.

               И сын Подчашия гостил у нас тогда.

               В Литве французскую он первым принял моду,

               В возочке легоньком стал ездить ей в угоду.

               Завидовали тем, к кому он ступит в дом.

      440  Его все славили, роились все кругом.

               Так вьются ласточки близ ястреба нередкоИзвестно, что мелкие птички, в особенности ласточки, вьются вблизи ястреба. На этот счет существует польская поговорка: «Вьются, как ласточки вокруг ястреба».[7]

               Возок свой хлипенький он звал кабриолеткой

               И сзади мопсиков сажал — не гайдуков.

               А немец-кучер был худющий, нету слов:

               Ноги две тощие в чулках, как две тычины,

               И туфли с пряжками из серебра, и длинный

               Парик с косицею, засунутой в мешок.

               Глядели старшие с усмешкой на возок.

               Крестился люд простой: заморский бес по свету 

      450  Стал рыскать, сунувшись в немецкую карету.

               Каков был обликом при этом сам, каков?

               Мартышка, попугай. Иных не сыщешь слов.

               Он золотым руном считал парик свой рыжий.

               Колтун, по-моему, подцепленный в Париже.

               А тот, кто чувствовал, что польский наш жупан

               Куда достойнее, чем моды дальних стран,

               Тот лишь помалкивал, потерянный, смущенный,

               Не то сказали бы, что он чинит препоны

               Для просвещения. Вот нравы, вот законы!

 

     460  Сынок Подчашия прогрессом нас прельщал.

              Цивилизацию, реформы обещал.

              Сказал, с французами нам не тягаться прытью:

              Что люди все равны, они пришли к открытью.

              Не то же ль говорит Евангелие нам?

              Послушай проповедь, зайди на мессу в храм.

              В осуществлении все дело, не в науке.

              Но ослепление нам сковывало руки.

              Я помню: пустяку не верим нипочем,

              Пока французскую газетку не прочтем.

     470  А сын Подчашия тогда же стал маркизом,

              Париж боготворя, он жил его девизом.

              Хоть равенство, а все ж приятней слыть маркизом.

              Когда ж скольжение пошло у моды вниз,

              Он демократом стал, какой уж там маркиз!

              В эпоху новую, признав Наполеона,

              Он возвращается к нам с титулом барона.

              Кто знает, может быть, чуть дольше поживи,

              Вновь к демократии изведал бы любви.

              Париж меняется, и там бывает всяко.

     480  Что изобрел француз, то лестно для поляка.

 

              Но слава Господу, что нынче ездит все ж

              Не за одежкою к французу молодежь.

              По книжным лавочкам не корчат правоведов,

              В кофейнях не торчат, картавых слов отведав.

              Теперь Наполеон, а он умен и скор,

              Не модам учит нас, нет, с некоторых пор

              Гремят орудия, и сердце вновь трепещет,

              И польским воинам Европа рукоплещет.

              Речь Посполитая начнет со славой век.

     490  Свободы дерево от лавра даст побег.

              А мы здесь ждем да ждем... Все медлим... Дни и годы

             Текут в бездействии. Мы лишь браним невзгоды.

              Ксендз Робак, — обратил он к Бернардинцу взор, —

              Молва меж шляхтою идет с недавних пор,

              Что из-за Немана гонец привез нам вести...

              Ксендз, слушай, там война, там наши, будем вместе!»

              — «Там тихо!» — Ксендз в ответ, нахмурясь, говорит.

              Был равнодушен он? А может быть, сердит?

              «Что мне политика? Мне пишут из Варшавы

     500   О том, как в ордене должны блюсти мы нравы.

              К чему за ужином об этом в поздний час?

              Мирян здесь множество. Им дела нет до нас».

 

              И в угол глаз скосил, мол, тише, не до криков.

              А там был капитан, москаль, Никита Рыков.

              Стоял уже давно в соседстве батальон,

              И из учтивости был Рыков приглашен.

              Он приналег на снедь. Как только о Варшаве

              Услышал, то решил, что он вмешаться вправе.

              «Пан Подкоморий, эх... Вам вечно Бонапарт!

     510   Варшавой бредите... Уже пришли в азарт.

             Я не шпион, о нет... Люблю... Язык ваш знаю...

             Я к краю вашему симпатию питаю.

             Я русский, ты поляк. У нас сейчас не спор,

             А перемирие. За рюмкой разговор.

             Да и с французами на аванпостах тоже

             Пьем часом водочку. А ссора — так по роже.

             Кого люблю, я бью. Еще присловье есть:

             Битье по разуму, и по заслуге честь.

             Война нас ждет, война. Вчера гонец из штаба 

    520   К майору прискакал. Пора! Что ж, мы не слабы.

             В поход! На турка, что ль?.. Koго ж еще нам бить?

             А если Бонапарт? Ох, шельма... Как с ним быть?

             Он жару нам задаст... Вот был бы жив Суворов!

             Про Бонапарта я слыхал... Опасный норов!

             Он оборотень.Среди русских простолюдинов ходили толки о колдовстве Бонапарта и Суворова.[8] Да. Но и Суворов мог

             Не плоше действовать. Сошлись они разок.

             Войска построены, и все готово к бою,

             Стал Бонапарт лисой, Суворов стал борзою.

             Стал зайцем Бонапарт, и чешет, чешет в лес.

    530  Суворов стал коньком — и ну наперерез.

             А этот Бонапарт... Еще устроит чудо...»

             И капитан стал есть. Тут снова вносят блюдо.

             Вдруг сбоку дверочка открылась, и оттуда...

 

             Явилась юная особа. Что за вид!

             Здесь все о грации и вкусе говорит.

             Ее пирующие встретили приветом,

             И только юноша был, как чужой, при этом.

             Фигурка стройная, прелестнейшая грудь

             И шелковый наряд, чуть розовый, чуть-чуть.

    540  На платье вырезы, воротничок из кружев

             И веер крохотный. Жары не обнаружив,

             Она играла им движением руки.

             С пластинок золотых летели огоньки.

             Был круг из ленточек в прическе, впрочем, круг ли,

             Спираль, наверное, и всюду букли, букли.

             Сверкал в них бриллиант, скрываясь иногда.

             (Кометы шлейфами так спрятана звезда.)

             Ну словом, хоть на бал. Шушукаются рядом:

             «В деревне?.. Что за смысл так щеголять нарядом?»

    550   Хоть платье коротко, не разглядели ног.

             Так мчалась, что ее, казалось, кто-то влек.

             Умеют мальчики под Рождество в вертепе

             Таскать так куколку за нитку на прицепе.

             Бежала, кланяясь, вдоль длинного стола.

             Намеревалась сесть на место — не смогла.

             Со всех сторон скамьи вблизи стола стояли.

             Как к стулу подступить? Перескочить?..

             Едва ли. Поднять ли целый ряд? Иного средства нет.

             Но меж скамейками она нашла просвет,

    560  И, проскользнув к столу, проворно покатилась,

             Как биллиардный шар, казалось, что крутилась.

             И вдруг к Тадеушу притронулась рука.

             Не за колено ли, торчащее слегка,

             Она цепляется оборкою? Но в пору

             Находит в юноше устойчивость, опору.

             Спросив прощения, уселась и сидит

             Меж ним и дядею. Но где же аппетит?

             Миниатюрное крутила опахало,

             С брабантским кружевом воротничка играла,

    570   В прическе ленточку задела ноготком

             И прядь поправила с упрямым завитком.

 

             Тут помолчали все минуты три-четыре,

             Но говорок пошел: припомнили о пире.

             Нет, крики вдалеке, уже не говорок.

             Так спор неистовый охотников увлек,

             Уж не дискуссии, баталии ведутся.

             Нотариуса пес (борзая, кличка Куцый)

             Со слов хозяина взял зайчика в лесу.

             Цены, он говорит, такому нету псу.

    580  Асессор же твердитАсессоры образуют полицию повета. Согласно указу, могут избираться шляхетским сословием, однако порой назначаются и правительством; последних называют коронными. Судьи апелляционного суда также называются асессорами, но не о них здесь речь. Так называемые актовые нотариусы управляют канцелярией суда, декретные же составляют приговоры. И тех и других назначают судебные писари.[9], противника терзая:

             Взят зайчик Соколом (Асессора борзая).

             Возникли партии. За Куцего был тот,

             А этот Сокола заслуги признает.

             Кто был свидетелем, кто знатоком предмета.

             Склонился дядюшка к соседке: «Не посетуй,

             Что сели вечером мы без тебя за стол.

             Но час для ужина, как знаешь, подошел.

             Гуляли в рощице и в поле все — короче

             Тебя не чаяли и притомились к ночи», —

    590  Тут Подкоморию наполнил он бокал

             И о политике негромко толковал.

 

             Меж тем как за столом беседой каждый занят,

             Молчит Тадеуш лишь, его к соседке тянет.

             Вот удивительно, он понял в первый миг,

             Кто этот стул займет, он сразу все постиг!

             И сердце екнуло, пошли румянцем щеки.

             Он счастье чувствует, рожденное в намеке.

             Перст провидения! С ним рядом за столом

             Та гостья дивная, приехавшая в дом!

    600  Однако там она была иного роста.

             А платье, каблуки?.. Все объяснить так просто.

             Там было облачко из золотых волос,

             А эти черные, и локоны вразброс.

             Виною солнышко: оно перед закатом

             Весь мир окутало туманом красноватым.

             Не разглядел лица... А впрочем, не беда!

             То, что красивая, он понял без труда.

             Уста, как вишенки, как алые двойняшки,

             Глаза же карие. Все точно, без натяжки,

    610   Да и лицом она, прелестница, бела.

             Натяжка в возрасте единственно была.

             Тогда Садовница девчонкою глядела,

             А эта женщиной ему предстала зрелой.

             Но он о метриках не думал никогда.

             Любая юноше красотка молода,

             Любая мальчику в ровесницы годится,

             Любая девственнику кажется девицей.

 

             Хотя Тадеушу почти что двадцать лет,

             Хотя он в Вильне жил, хотя он видел свет,

    620  Однако с детства ксендз за ним смотрел суровый,

             Науки нравственной ему привил основы.

             Он душу чистую на родину принес,

             Незамутненный ум, ну словом, то, с чем рос.

             Но тлела искра в нем иного интереса —

             Он стал и действовать, и думать, как повеса.

             В деревне вольности вкушает молодежь.

             Он сознавал, что юн и что собой хорош.

             Соплица именем, Соплицею был телом.

             Он все от предков взял, а предки первым делом

    630  Здоровьем славились и силою своей.

             Солдаты — первый сорт, в науках поскромней.

 

            Он, пеший, конный ли, подобием был дедов,

            Неутомим и свеж. Науки же отведав,

            Скучал, хоть был неглуп, хоть дядя положил

            Для просвещения немало средств и сил.

            Рубил он саблею, палил он из фузеи —

            Короче, обожал военные затеи.

            Так завещал отец: будь воином в седле!

            Он в классах думал лишь о бранном ремесле.

   640  Теперь все, кажется, переменилось круто.

            Жениться дядюшка велит ему как будто,

            Одну из деревень отдаст он, а потом

            Сулит племяннику именье целиком.

 

            Всю суть Тадеуша и все его порывы

            Соседка поняла, она была сметлива.

            Взор беглый бросила и хочет вновь взглянуть.

            Как плечи широки, как мускулиста грудь...

            Хоть всякий раз, когда глазами с ней встречался,  

            Терялся юноша, румянцем обливался,

   650   Но все же поборол первоначальный страх,

            И начат вспыхивать огонь в его глазах.

            Четыре их зрачка пылали, как четыре

            Свечи на всенощной — то уже, то вдруг шире.

 

            Роняет несколько она французских фраз:

            «Ах, он из города... Кто в моде там сейчас —

            Какой там романист, какой поэт вознесся?»

            Любой его ответ — ей повод для вопроса.

            Нашла меж музыкой и живописью связь,

            Покончив с танцами, ваяньем занялась.

   660  Ей ноты, кисть, перо знакомы. Сколько граней!

            Тадеуш потрясен обширностью познаний.

            А вдруг посмешищем он станет? Как школяр

            Перед учителем, теряет речи дар.

            Однако не был строг экзаменатор этот

            И, робость чувствуя, придумал новый метод.

            Любезно разговор соседка повела

            Про жизнь спокойную, про тишину села,

            Как отдыхают здесь и каковы забавы,

            Как изменяются в связи со скукой нравы.

   670   Тадеуш реплики ей кстати подает,

            И через полчаса был сломан первый лед.

            Она дурачилась. Три шарика скатала

            Из хлеба. Перед ним особы три, сказала.

            Пусть выберет. И взял он ближний, осмелев.

            Тут Подкомория две дочки впали в гнев.

            Она же — хохотать. Была удачной проба.

            Не объясняет лишь, что это за особа.

 

            Среди охотников иной шел разговор

            Кто был за Сокола, выигрывает спор,

   680  Кто был за Куцего, оборонялся еле.

            Кипела страсть ключом: последних блюд не ели,

            Вскочили с рюмками и стали пить, крича.

            Нотариус совсем забылся сгоряча

            И, словно тетерев в неистовстве токуя,

            Свое вытверживал, и дальше ни в какую.

             (Он, бывший адвокат, по прозвищу «Звонарь»

            Дивил ухватками и жестами, как встарь).

            Приподнял руки он, отвел подальше локти

            И ногти выставил, сказать вернее, когти,

   690  Изобразив, как псы выходят на мету.

           «Ату! — заверещал. — Мы дали знак. Ату!

            Подобно пущенным двустволкою зарядам

            Пса оба вырвались и мчатся, мчатся рядом,

            И заяц по полю ведет их. Как? Вот так.

            (Шагал он вдоль стола, движения собак      

            Волнообразные рукой передавая).

            Ату его, ату! Уже за лесом стая.

            Тут Сокол Куцего обставил, но чуть-чуть,

            Азартный Сокол пес, и в том, признаться, суть.

   700  Промажет, думаю, ведь заяц-то матерый.

            Косой почувствовал, что в кучу сбилась свора.

            Стал уводить ее вдоль сжатой полосы.

            Чах вправо! Кувырок! И вправо дурни-псы.

            Чах влево! И отсел. Наверное, вернуться

            Сумел бы он в лесок, да изловчился Куцый —

            Хвать! —  Крик Нотариус ужасный произвел.

            В труде неистовом он обошел весь стол. —

            Хвать!» — у Тадеуша он заорал над ухом.

            В то время юноша с соседкой были духом

   710   Уже в иных мирах. Чуть грянул дикий крик,

            Пришлось им головы раздвинуть в тот же миг.

            Соединенные верхушки так порывом

            Рвет ветер. Руки их, в предчувствии счастливом

            Друг к другу льнувшие, расстались трепеща.

            И оба смотрят врозь, краснея сообща.

 

            Свое смущение Тадеуш скрыл однако:

            «Да, мой Нотариус, отменная собака.

            Пес дивный. Ежели хватлив, то спору нет...»

            — «Как это “ежели”, — Нотариус в ответ. —

            Любимый мой кобель. Как быть ему без хватки?»

   720   Приятно юноше, что с этим все в порядке.

            Жалеет только лишь, что он издалека

            Красавца Куцего понаблюдал пока.

 

            Асессор выронил бокал. Идет. Он близко.

            Вперился в юношу очами василиска.

            Асессор слышал все. Хоть был он ростом мал

            И как Нотариус не прыгал, не кричал,

            Зато на сеймике врага насмешкой свалит.

            Как жалом, языком на маскараде жалит.

   730   Рассказов, шуточек насыплет и острот —

            Ну хоть в «Календаре» печатай круглый год.

            Он прежде был богат, но прокутил наследство.

            Потом он промотал еще и брата средства

            И, в свете отблистав, пошел властям служить,

            Чтоб значить что-нибудь и чтоб на что-то жить.

            Охотой бредил он. Иных увеселений

            Не ждал, не требовал. Травил волков, оленей.

            Скакал на зов трубы: утехи прежних дней

            Ему мерещились и крик его псарей.

   740  Остались две борзых всего от прежней псарни,

            И тут одну из них... Что может быть коварней?

            Рукою ласково он бакенбарды трет,

            С улыбкой едкою приоткрывает рот:

            «Борзая без хвоста, что дворянин без чина.

            Хвост — это резвости первейшая причина.

            Вы куцых любите?.. Да что вам в красоте?

            Вы б вашу тетушку спросили о хвосте.

            Хотя приехала к нам пани Телимена

            Из Петербурга, но... но знает, несомненно,

   750  Она в охоте толк, не то что молодежь.

            О, эти тонкости с годами лишь поймешь».

 

           Тадеуш поражен неслыханным ударом.

            Вскочил, растерянный. Но вот опасным жаром

            В лицо обидчику, гневясь, он полыхнул.

           Тут Подкоморий вдруг нечаянно чихнул.

           «Виват!» — вскричали все, как войско на поверке.

           Отвесил он поклон, звенит по табакерке.

           (Вся в бриллиантиках она — внутри портрет.

           Король, сам Станислав, тому уж много лет

  760   Прислал его отцу, когда тот был в фаворе,

           Вещицу со своим портретом. Подкоморий

           Хранил реликвию). Чуть звякнул он о край,

           Все сразу поняли: пожалуйста, смолкай.

          «Паны вельможные, — он начал речь, — и братья!

           Лес — это значит лес. Дозволю разбирать я

           Дела охотничьи не в доме, а в лесу,

           И апелляцию туда перенесу.

           Эй, Возный, знак подай, чтоб не было осечек!

           Не горячись, истец, угомонись, ответчик!

  770  Здесь завтра будет Граф. С ним егеря, псари.

           Вы, ваша честь, Судья, подниметесь с зари.

           Поедут дамы в лес и пани Телимена,

           И Войский завтра нам поможет, несомненно.

           Решал немало дел он на своем веку».

           И тут же Войскому подносит табачку.

           Среди охотников устроился тот с краю

           И слушал, щуря глаз. А спросят — нет, не знаю,

           Ответа не дает. Хотя наверняка

           Не сыщешь лучшего в охоте знатока.

  780   Он в пальцы взял щепоть, отставил табакерку

           И будто взвешивал, искал к чему-то мерку.

           Чихнул, и грохотом ответил гулкий зал.

           Очнулся, с горькою улыбкою сказал:

           «Как это, старика, меня печалит, Боже,

           Что нынче ловчие на прежних не похожи.

           В собранье шляхтичей сегодня спорят все

           О куцем зайчике и о бесхвостом псе.

           Будь старый Рейтан жив, знай, что здесь говорили,

           Его б в Ляховичах опять похоронили.

  790   А Неселовский что сказал бы?Юзеф, граф Неселовский, последний новогрудский воевода. Когда разразилось восстание Ясинского, возглавил революционное правительство.[10]Ничего.

           На свете гончих нет резвей, чем у него.

           Не двести ль егерей живет на хлебе панском?

           Сетей не сто ль возов при замке Ворончанском?

           Но в одиночестве сидит он, как монах.

           Ну где он побывал с охотою в гостях?

           Бялопетровичу он отказал!Ежи Бялопетрович, последний Писарь Великого княжества Литовского, был одним из деятельных участников восстания на Литве. Судил государственных преступников в Вильне. За патриотизм и добродетели муж на Литве весьма уважаемый.[11] Вам мало?!

           Какая ж дичь ему у нас бы перепала?!

           О сколь бы знаменит да славен был каков,

           Когда б затравливал он с нами русаков!

  800  Медведь, кабан да лось ценились в наше время,

           Вот зверь, воистину, такой-то чтился всеми.

           Добыча прочая, зверюшки без когтей,

           Рогов или клыков — для челяди твоей.

           Стрелка обидишь ты бесчестною проделкой,

           Коли в его ружье насыплешь дроби мелкой.

           Борзых держали, да... Когда из-под копыт

           Случайно вспугнутый зайчишка побежит,

           Тогда со сворки их спускали для порядка.

           И дети мчатся вслед — у каждого лошадка.

  810   Отцы украдкою на зайца бросят взор

           И дальше держат путь. Но чтоб затеять спор...

           Нижайше я прошу, вельможный Подкоморий,

           Уволь от этого. Не радость мне, а горе

           Меж елок за косым выписывать круги.

           Не будет в том лесу, клянусь, моей ноги.

           Гречеха родом я, но ни один Гречеха

           Косых не травливал от царствованья Леха».

 

           Всё тонет в хохоте. Заволновался стол.

           И Подкоморий встал. Уже к дверям пошел

  820  Он первый. Старше всех он чином и годами.

           Он шел и кланялся мужчинам, каждой даме.

           Был ксендз поблизости. Судья, уже вдовец,

           Вел Подкомория супругу. Наш юнец

           Был с Телименою. И бравою походкой

           Шли оба спорщика, и каждый шел с красоткой.

 

           Оставив тетушку, добрел с толпой мужчин

           До риги юноша. Он был не без причин

           Сердит и сумрачен. Припоминал событья:

           Приезд, волненье, пир, досадное открытье

  830  И слово «тетушка» — зарезал без ножа! —

           Над ухом мухою все кружится, жужжа.

           Хотел Протазия порасспросить о тете,

           Но где Протазия вы в этот час найдете?

           Исчез и был таков. Ушел и Войский прочь.

           Что ж, надо разместить гостей и всем помочь.

           Для дам и стариков без долгих размышлений

           Был предоставлен дом, всех остальных на сене

           Решили уложить — попроще, без затей.

           И долг Тадеуша на ригу звать гостей.

 

  840  Молчанье ширится. Так монастырь стихает,

           Когда там колокол вечерний сон вещает.

           Кричат лишь издали ночные сторожа.

           Один Судья не спит. Он вождь, он с рубежа

           Последнего поход предвосхитил грядущий.

           В усадьбе сделал все, предусмотрел все в пуще.

           Приказы точные готовились не зря

           Для войта, писаря, подпаска и псаря.

           Счета... Он с первого уже постиг их взгляда.

           Протазию дал знак: мол, раздеваться надо.

  850  Тот пояс развязал из золотой парчи,

           С кистями слуцкие их делают ткачи,

           Багрянец с золотом идет на них повтором,

           Изнанка черная с серебряным узором.

           Вяжи по выбору, таков уж их секрет:

           На праздник — золото, а в траур — черный цвет.

           Лишь Возный с поясом умеет обходиться.

           Он сматывал его и толковал Соплице:

           «Подумаешь, столы я в замок перенес.

            А выигрыш весь ваш, и выигрыш всерьез.

   860  Об этом замке мы не первый год хлопочем.

            Был день решительный сегодня, между прочим.

            Пускай их бесятся, пускай приходят в раж,

            Но я им докажу, что этот замок ваш.

            Суть скрыта важная в сегодняшнем приеме:

            Раз вы зовете в дом, то вы хозяин в доме.

            Я довод недругов во вред им поверну.

            Такие казусы бывали в старину».

 

            Меж тем Судья уснул. Протазий вышел в сени.

            Еще он полон был недавних впечатлений.

   870  Сел к свечке. Книжку взял. Такой вам не найти.

            С ней не расстанется он дома и в пути.

            Реестр судебных дел. Процессы трибунала

            Там все описаны. Он вспомнил, как бывало

            С началом сессии взывал в притихший зал.

            (Чего не видел сам, со слов пересказал).

            Непосвященному нет проку в этом списке,

            Иным же перечень знакомый, сердцу близкий.

            Вот тяжбы ставные: Огинский и Визгирд.

            Пан Рымша — монастырь, пан Рымша — Высогирд.

   880  Вот Радзивилл. Вот спор Гедройца с Родултовским.

            С кагалом тяжебка. Юрахи спор с Петровским.

            Еще Мицкевича с Малевским. Вот и Граф

            С Соплицей. К книжице восторженно припав,

            То вспомнит малый спор, то вдруг процесс великий.

            Вот прения сторон, свидетели, улики.

            Он видит сам себя: как снег, его жупан,

            Как ночь, его кунтуш, дугою выгнут стан.

            Сжал сабли рукоять и вот, приказ услыша,

            Он вызвал стороны и восклицает: «Тише!

   890  Вниманье!..» — Меркнет все в усталой голове.

            Последний Возный спит. Последний на Литве.

 

            Здесь жили в игрищах и спорах, а в Европе       

            Безумствовала смерть, тонуло все в потопе

            Кровавом и в слезах. Муж юный, бог войны,

            Спускался к Ливии с альпийской вышины.

            Он колесницу вел, до тучи достигая,

            Орлов серебряных меж золотых впрягая.

            Гром в пирамиды бил! Ульм, Табор, Аустерлиц,

            Маренго пали в прах под грохот колесниц.

   900  Шла Мощь с Победою от Немана до Нила,

            И Слава бранная герою протрубила.

            Но эхо от нее, как отзвуки от скал,

            Строй войска русского штыками отсекал.

            Стеной железною застыли до приказа.

            России новшества страшнее, чем проказа.

 

            Однако и в Литву порою падал гром —

            Весть о событии. Брел хворый дед с трудом,

            Увечный, без ноги. Брал хлеб чужой по крохам,

            Потом окрестности осматривал со вздохом.

   910   Нет русских ли солдат, а может, где возник

            В ермолке слушатель иль красный воротник?

            Старик-легионер рассказывал о жизни,

            О битвах и о том, как послужил Отчизне.

            Он плоть убогую в родимый край принес.

            Помещик, вся семья сдержать не в силах слез.

            И дворня тут как тут. Обласкан гость, и вскоре

            Чуднее сказок он порассказал историй.

             Домбровский, говорил, в Италии, но там

             Ему не по сердцу, и вождь стремится к нам.

    920   Сейчас в Ломбардии он войско собирает,

             А с Капитолия Князевич поражает

             Потомков Цезаря. Взяв сто знамен в бою,

             Швырнул их ФранцииПосланный итальянской армией, генерал Князевич сложил перед Директорией захваченные в бою знамена.[12] В заморском же краю,

             Где сахарный тростник под знойным солнцем зреет,

             Благоухания в лесах цветущих реют,

             Там Яблоновского Дунайский легионКнязь Яблоновский, предводитель Дунайского легиона, умер в Санто-Доминго, в тех же краях погиб весь его легион. В эмиграции осталось лишь несколько ветеранов, уцелевших после этой злосчастной эпопеи, в их числе генерал Малаховский.[13]

             Воюет с неграми. Но бредит Польшей он.

 

            От дома тайно шло известие до дома.

            А там и юноша, глядишь, пропал знакомый:

   930   Он мчится к Неману по чащам меж болот,

            Он в волны прыгает, под пулями плывет,

            Выходит на берег и слышит: «Здравствуй, воин!»

            В Варшавском герцогстве он может быть спокоен.

            Кричит он за реку с пригорка москалям:

            «Мы с вами встретимся, я вам еще задам!»

            Горецкий так ушел, Рожицкий, Обухович,

            Пац, Бернатовичи, Брохацкий и Янович.

            И Межеевские. Так Гедемин ушел,

            Купсть, Оболевские — я всех не перечел.

   940  Отцов и Родину они бросали в горе,

            А их имения конфисковали вскоре.

 

           Являлись квесторы чужих монастырей.

           Сойдясь с помещиком поближе, потесней,

           Они из ладанки, не думая о риске,

           Рукой искусною вытаскивали списки.

           Там все фамилии на каждый легион:

           Кто отличился, где, кто пулею сражен.

           Так доходила весть на Родину о сыне,

           Жив ли, прославился, погиб ли на чужбине.

  950  Весь дом был в трауре велением судеб.

           Но кто же спрашивал, что значит черный креп?

           А если радость шла, был смех и у соседей.

           Газета тайная о скорби и победе!

 

           Таким же квестором был Робак, говорят.

           Судья беседовал с ним час и два подряд.

           Чуть встретятся они и все обсудят вместе,

           Глядишь, и новые в округе ходят вести.

           Но, верно, не всегда монахом был монах,

           Не рос послушником в глухих монастырях.

  960   Был след на черепе над ухом после раны,

           С ладонь размерами — полоска кожи рваной.

           От пики, видимо, на подбородке шрам.

           Однако с пикою не ходят люди в храм.

           Да что там метины, что этот шрам над ухом —

           Жест каждый, речь его полны солдатским духом.

 

           Еще и поворот он делал с алтаря,

           При этом «Dominus vobiscumговоря,

           Как будто движимый командою «на-пра-во»

           По предписанию военного устава.

  970  И громко так кричал, забравшись на амвон,

           Как будто перед ним не паства — эскадрон.

           О том не раз, не два болтали министранты.

           Порой в политике выказывал таланты,

           Был в житиях святых при этом не знаток.

           А ездил... В городе торчать неделю мог.

           Дела, дела... А то получит писем груду,

           Читает, запершись. Потом посланцев всюду

           Пошлет, однако же, не скажет, что послал,

           Исчезнет в сумерках — ну, кажется, пропал.

  980  А он был рядышком и повидался тайно

           С окрестной шляхтою. Ох, это не случайно!

           А то с крестьянами беседует в корчме.

           Война, политика — одно лишь на уме.

           Сейчас пошел к Судье и осторожно будит.

           Уж, верно, разговор о чем-то важном будет.

Комментарии переводчика к главе «Хозяйство» 

57  Костюшко в краковской чемарке… — Костюшко (Косцюшко) Тадеуш (1746—1817) — польский национальный герой. Окончил Школу кадетов, основанную королем Станиславом Августом в 1766 году. В 1776—1783 гг. участвовал в войне Соединенных Штатов за независимость и дослужился до генеральского чина. Участвовал в приготовлениях и возглавил восстание 1794 г., которое получило название восстания Костюшко. Разбил русские войска под Рацлавицами (4 апреля 1794 г.), потерпел поражение под Матеёвицами (10 октября 1794 г.), где был взят в плен. Из Петропавловской крепости был освобожден в 1796 г. с воцарением Павла I. См: I, 170; II, 285; IV, 402; VII, 14; X, 133; XII, 241

Чемарка — род свитки, которую надевал Костюшко, подчеркивая тем самым свои демократические взгляды.

59 60  В тот год пред алтарем поклялся он из Польши / Изгнать трех деспотов… — Одним из популярных сюжетов у художников и скульпторов, изображавших Костюшко, была его клятва накраковской Рыночной площади 24 марта 1794 года, где он торжественно обещал изгнать русские, австрийские и прусские войска и освободить Польшу, подвергшуюся разделам 1772 и 1793 годах.

61  Вот Рейтан. — Рейтан Тадеуш (1741—1780). Колоритная фигура польской истории. Депутат от Новогрудка, бурно протестовал на заседании Сейма против раздела Польши 1772 года. Позднее впал в психическое расстройство и покончил с собой. 

64   Две книги перед ним: «Федон» и «Жизнь Катона». — «Федон» — диалог Платона о бессмертии души. Подразумевается «Жизнеописание Катона» авторства Плутарха. Катон Марк Порций (9546 гг. до н.э.) — сторонник Помпея Великого, совершивший самоубийство после его поражения.

65 67 Ясинский. Этот хмур. Зато собой хорош. / С ним Корсак. Верный друг. Вернее не найдешь. / Сражают москалей среди редутов Праги. — Ясинский Якуб (17591794), военачальник, деятель демократического толка, поэт. Принимал участие в войне 1792 г. с Россией, впоследствии инициировал восстание Костюшко на Литве, погиб в Праге, восточном предместье Варшавы. Корсак Тадеуш (ок. 17501794). Мицкевич подразумевает его дружбу с Ясинским и гибель в той же битве. Редуты Праги — Суворов намеревался взять Варшаву, осадил Прагу и захватил ее 4 ноября 1794 г. после кровопролитного сражения. Русские войска не щадили никого, даже женщин и детей, отчего эта военная акция носит в польской историографии название «пражской резни». 

72  Пускай Домбровского мазурка громче грянет! — Домбровский Ян Генрик (17551818) — генерал и общественный деятель. Сражался в 1794 г. под знаменами Костюшко. Создатель польских легионов в Италии (17971802), куда вступали в основном молодые поляки-эмигранты. В русском походе Наполеона командовал дивизией. Песней Легионов была так называемая «Мазурка Домбровского», текст Юзефа Выбицкого (17471822), общественного деятеля и поэта, музыка народная. Песня начинается словами «Еще Польска не сгинела…». С 1926 года стала национальным гимном.

146 147  Судья не дозволял из дворни никому / К еврею уводить чужих коней в корчму. — Поэт имеет в виду новый для той поры обычай, когда прислугу и лошадей приехавшего к помещику гостя отправляли на постой в ближайшую корчму.

157  Пудермантель — накидка, надеваемая поверх платья при пудрении лица и головы.

268  В двух тысячах шагов стал замок… — Вряд ли стоит принимать это расстояние всерьез. Просто подразумевается, что это далеко. Ср. расхожее латинское выражение millepassum — тысяча шагов. 

299  Был герб «Полукоза» изваян в вышине. — Этот герб имел следующий вид: ослиная голова на красном фоне, на шлеме над щитом половина козы.

339  Кунтуш — старинная польская верхняя одежда, род кафтана с откидными рукавами, которая надевалась поверх жупана.

349  У Подкомория тут стиснул он колени. — Старый польский обычай падать к ногам и обнимать колени у старшего возрастом и саном. Позже довольствовались имитацией этого жеста.

374  Повет — административно-территориальная единица, соответствующая русскому уезду.

381382  Мы, как Веспасиан, он почитал за благо, / Что нету запаха у золотых монет. — Веспасиан Тит Фавий (979 гг., император римский 6979 гг.). Приказал взимать плату за пользование общественными уборными. Когда его упрекнули в этом, он, согласно легенде, взял монету из груды набранных таким образом денег, понюхал и сказал: «Золото не пахнет».

552  Под Рождество в вертепе. — Вертеп — ящик с передвижным кукольным театром, где разыгрывались сцены на библейские сюжеты.

728  Зато на сеймике… — Сеймик — собрание местной шляхты, избиравшей депутатов в нижнюю палату общепольского Сейма и решавшей вопросы самоуправления.

759  Король, сам Станислав… — Станислав Август Понятовский (17321798) — польский король (17641795). Избран на трон при содействии Екатерины II. Известный меценат, человек слабохарактерный. Поддерживал то патриотически настроенную часть общества, то реакционных магнатов, действовавших в сговоре с российским правительством.

808  Сворка — ремень или шнур, на котором водят охотничьих собак, а также пара таких собак.

817  Косых не травливал от царствованья Леха. — Лех — легендарный князь, почитался как прародитель поляков, основатель древней столицы Гнезно, брат Чеха и Руса (прародителей чехов и русов, т.е. восточных славян).

847  Войт — сельский староста.

878 882  В списке значатся подлинные и мнимые судебные дела, упомянуты в знак уважения или в шутку фамилии знакомых поэту людей, включая его собственную. Подобные перечни, но по иным поводам встречаются в других местах поэмы. 

894 — 897  Муж юный, бог войны, / Спускался к Ливии с альпийской вышины… / Орлов серебряных меж золотых впрягая… — Серебряные орлы — эмблемы польских легионов (от белого орла, польского национального герба). Золотые орлы — эмблемы французских войск Наполеона, введенные по образцу древнеримских орлов. Мицкевич, имея в виду египетский поход Наполеона, именует Африку Ливией, как называли ее древние греки. Что же касается боевых действий польских легионов в составе французских войск («Орлов серебряных меж золотых впрягая»), — то они начинаются с 1800 года.

898 899  Ульм, Табор, Аустерлиц, / Маренго… — Места, связанные с победами Наполеона в Германии (Ульм, 1805 г.), Палестине (Табор, 1792 г.), Австрии (Аустерлиц, 1805 г.), Италии (Маренго, 1800 г.).

911  Красный воротник — принадлежность русского полицейского мундира.

921 923  А с Капитолия Князевич поражает / Потомков Цезаря. Взяв сто знамен в бою, / Швырнул их Франции. — Князевич Кароль (17621842) — генерал, принимал участие в войне 1792 г. и в восстании Костюшко. В 1789 г., будучи во главе первого легиона, стал с окончанием Неаполитанской войны комендантом Рима с главной квартирой на Капитолии. Ему также было поручено доставить тридцать пять («сто») итальянских знамен из Рима в Париж. Мицкевич встречался с ним в Дрездене и в Париже. Потомки Цезаря — итальянцы.

926 927  Там Яблоновского Дунайский легион / Воюет с неграми. — Яблоновский Владислав (17691802), генерал, обучался в Парижской военной школе вместе с Наполеоном. Принимал участие в восстании Костюшко. Соперник Я.Г. Домбровского по руководящей роли в Легионах. В 1801 г. принял командование Дунайским (точнее, Наддунайским) легионом. Был послан на Гаити в Санто-Доминго, где умер от желтой лихорадки. Военные действия на Гаити были одним из звеньев захватнических войн Наполеона, где, подобно Испании, он использовал польских солдат.

930 933  Он мчится к Неману… / В Варшавском герцогстве он может быть спокоен. — Варшавское герцогство (княжество) — государственное образование, в которое по воле Наполеона была включена значительная часть захваченных вследствие разделов польских земель. 

936 939  Здесь, как уже указывалось, перечислены реальные фамилии. Некоторых из этих людей Мицкевич в юности мог видеть в мундирах наполеоновских войск. Горецкий Антоний (17871861) — поэт-баснописец, дружил с Мицкевичем в эмиграции. Юношу по фамилии Гедимин Мицкевич обучал древнегреческому и латыни в гимназии в Ковне.

942  Квесторы — монахи католических нищенствующих орденов, часто в сане священника, занимавшиеся сбором пожертвований для своей обители. В ту эпоху в Польше квесторы были зачастую эмиссарами тайных патриотических обществ, связанных с Наполеоном и боровшихся за полное освобождение Польши. Такого рода эмиссары находили иногда пристанище в доме отца поэта — Миколая Мицкевича. 

972  Министранты — церковные служки, помогающие католическому священнику во время мессы и при исполнении некоторых обрядов.

При копировании материалов необходимо указать следующее:
Источник: Мицкевич А. Пан Тадеуш, или Последний наезд на Литве | Книга первая:  «ХОЗЯЙСТВО» // Польская литература онлайн. 2022. № 3

Примечания

    Смотри также:

    Loading...