Польская литература онлайн №7 / Imago mundi

Топика, плач и фон. Обзор поэтического творчества Войцеха Венцеля (отрывок)

Главные вопросы, перед которыми ставит нас поэзия Венцеля, можно бы сформулировать следующим образом: что такое современная поэзия? Существуют ли границы анахроничной поэтики? Иронизируя над противниками своего стиля, а может быть, и над собой, поэт назвал один из новых сборников своих стихов «Epigonia». Однако эпигоны обычно пишут так, как было принято в предыдущую эпоху, и не ищут образцы в отдаленном прошлом. В XXI веке можно быть эпигоном авангардных течений ХХ века, но сомнительно, чтобы кто-то стал оглядываться на неоромантизм рубежа XIX и XX столетий. Венцель обращается и к более старым образцам, вплоть до древнееврейской словесности (например, к Псалтири), и это дает основания соотносить лирическое «я» поэта со смиренным, полным осознания человеческой греховности психологическим реализмом псалмопевцаA. Bednarska [G. Górny], „Oda chorej duszy”, Fronda, 2000, Nr 21-22, s. 401.[1].

Еще один вопрос, возникающий при знакомстве со зрелым творчеством Венцеля, представленным «Святой Землей» либо «Imago mundi», звучит так: что такое религиозная поэзия? Литературносоциологический феномен «священник-поэт» не распространяется на образцового супруга, отца двоих сыновей. Гданьский поэт открывает сакральное измерение в событиях повседневной жизни (вроде покупок для семьи) и в топографии своего городского района. Уже в дебютном стихотворении «Камень» появляется вносящий нежные полутона в образную систему мотив жены. Любовь, вера и рождение соседствуют в этом произведении не со слишком очевидной надеждой, но с тревогой из-за возможной гибели мира:

довольство видеть холм весною

жены спокойное дыханье

всё это полнится великим

сияньем Бога но неужто

в страданье нет красот таких же

разве не всходит на пик

(песчинка к песчинке)

паломник Святого Креста

«Паломнику Святого Креста», легендарной фигуре, известной по литературному творчеству Густава Герлинга-ГрудзинскогоВ начале 90-х годов ХХ века Г. Герлинг-Грудзинский переживал апогей популярности в Польше, поскольку тогда перестал действовать запрет на публикацию его произведений и посвященных ему работ, он много ездил по стране, участвовал в конференциях, было издано несколько книг о нем. [2], предстояло взойти на вершину горы, которую назвали «Святой Крест», после чего должен был произойти апокалиптический катаклизм. Изначально в творчестве Венцеля присутствуют все ключевые составляющие духовности поэта: красота, вера и любовьКомпозиция стихотворения двухчастная, напоминающая песочные часы, устройство для отсчета времени при помощи пересыпающихся песчинок. Этот образ присутствует и в «Камне»: «О да огонь вода и ветер / Рождественская Ночь со снегом / довольство видеть холм весною / жены спокойное дыханье / всё это полнится великим / сияньем Бога но неужто / в страданье нет красот таких же / разве не всходит на пик / (песчинка к песчинке) паломник Святого Креста / разве не давит не мучит / его гранитное тело?» [Перевод В. Окуня]. Впервые оно было напечатано в двухнедельнике «Гвязда можа», 1992, Nr 27, s. 5. Цит. по: WZ, s. 167. Слова в скобках (именуемые в классической риторике парентезой) словно олицетворяют трудный подъем в гору. Они разделяют фразу, становятся препятствием, замедляют чтение, тем самым в них как будто материализуется постоянное, неизбежное, медленное течение времени. Смертен не только маленький, словно песчинка, человек, исчезают могучие, как скала, цивилизации. [3]. Радость от рождения ребенка соседствует со страхом за будущее не только новорожденного, но и всего мира, с извечными катастрофическими предчувствиями. Эпиграфом к «Камню» Венцель выбирает строчку из произведения популярной в те годы, жившей в США, писавшей по-французски и интересовавшейся внеконфессиональной духовностью Маргерит Юрсенар: «Все, что прекрасно, озарено сиянием Божьим»Маргерит Юрсенар, «Anna, soror», в: Избранные сочинения, т. I, СПб., 2004 (перевод Н. Кулиш). — Прим. пер.[4]. Прекрасное в стихотворении «Камень» отмечено печатью таинственной меланхолии.

Несмотря на довольно широкую известность поэта, его творческая позиция, биографический контекст творчества побуждают задуматься, в частности, о проблеме провинции в современной польской культуре. Хотя в начале 90-х годов появилась мимолетная мода на литературу малых родин, много писали, например, об очаровании Поморья или Силезии, элита двух главных культуросозидающих центров, Варшавы и Кракова, слишком охотно объявляет литературу, создающуюся за пределами этих городов, несуществующей, второразрядной или недостойной внимания.

Дорота Хек, отрывок из послесловия к русскому изданию, пер. Владимира Окуня

Капля времени таит в себе вечность.Три польских поэта‑мыслителя в русских переводах (отрывок)

Войцех Венцель, родившийся в 1972-м <...> — с одной стороны, известный в своей стране эссеист и фельетонист (эта сторона его работы в книге не представлена), с другой — продолжатель традиций польского неоклассицизма, встраивающий современную ему поэзию в глубокие исторические связи. Венцель-поэт мыслит архетипами и образами мировой культуры, в единстве которой совершенно уверен, и этим символическим языком говорит напрямую об истоках и устройстве мироздания. Его стихи, по словам комментатора книги Дороты Хек, утоляют «тоску по надежности» и предлагают  живую, наглядную, переживаемую читателем в непосредственном опыте «модель порядка», причем такого, который далеко превосходит человека и как таковой от человеческого произвола не зависит. При этом — и тут снова вспоминается санокский отшельник Шубер, чей взгляд, казалось бы, устроен был совершенно иначе — в этот универсальный, космический, сакральный в своих основах порядок Венцель вписывает повседневность как его воплощение и продолжение. «В поэме “Святая земля”, занимающей центральное место в творчестве Венцеля, — говорит Дорота Хек, — родительская спальня становится эквивалентом вифлеемского вертепа».

Эта поэма в сборник не вошла, зато включена сюда другая поэма Венцеля, именем которой названа вся книга, — «Imago  mundi», «Образ мира». Начинаясь с сотворения мира, она уводит читателя в глухие задворки родной автору Матарни — и чем они глуше, тем виднее оттуда основы существования:

так столетьями длится общенье усопших

на погосте в Матарне под небом свинцовым

и веками живые общаются рядом

зихурийские липы легко подтвердят вам

но способны ль святые слова стать картиной

и раскрыть через зримое то что незримо

приглядись-ка к старинным холстам — не обманут

хруст костей различи что гниют где-то рядом

и поймёшь что ещё не готова работа

и Создателя перст в нашу сторону смотрит

я и сам объяснил бы тебе всё и сразу

если б не был сейчас элементом пейзажа

 

                                                     Перевод Владимира Окуня

Ольга Балла, отрывок из рецензии «Капля времени таит в себе вечность. Три польских поэта‑мыслителя в русских переводах» («Иностранная литература», 2021, №6), см. Капля времени таит в себе вечность. Три польских поэта-мыслителя в русских переводах