Польская литература онлайн №9 / Гедройц, «Культура», Украина

• Ежи Гедройц — украинская эмиграция. Письма. 1950—1982. Сост., авт. вступит. статьи и примечаний Богумила Бердыховская. Письма укр. авторов перевела Оля Гнатюк. Варшава, «Чительник», 2004. (Архив «Культуры». 8). 831 с. — На польск. яз.

 

• Простір свободи. Україна на шпальтах паризької  «Культури». Переклад з польської Софії Грачової, Олега Маєвського, Дзвінки Матіяш; післямова Григорія Грабовича; відповідальний редактор Юрко Прохасько. Київ, «Критика», 2005. 527 с. — На укр. яз.

Все как будто движется к исполняющемуся в будущем году столетию со дня рождения Ежи Гедройца (хоть на том свете, а «порадовать старика») — не столько выход рецензируемых книг, сколько «оранжевая революция» и один из ее важнейших косвенных результатов: всерьез наметившееся польско-украинское примирение. Книги-то, увесистые тома, понятное дело, готовились задолго, безо всяких расчетов на такую внезапную перемену политической обстановки, но вписываются в нее замечательно.

На страницах «Новой Польши» уже неоднократно говорилось о концепции УЛБ Мерошевского—Гедройца, согласно которой независимость Украины, Белоруссии и Литвы (с отказом от польских претензий на Вильно и Львов) должны были стать основой будущих добрых отношений Польши и России. Эта концепция проводилась на страницах «Культуры» десятки лет с удивительным упорством, долго не находя поддержки в широких кругах польской эмиграции и лишь постепенно найдя таковую в самой Польше, в ее оппозиционных кругах, вскармливавшихся и возраставших на «Культуре» во всех отношениях, в том числе и в этом.

Украинское издание открывается выступлением Юзефа Чапского на Конгрессе свободы культуры (Берлин, 1950), опубликованном в «Культуре» под весьма злободневным по нашим временам названием — «В Берлине об объединенной Европе». Там он, в частности, сказал слова, которые стоит услышать и нам, сегодняшним русским:

Я стремился показать абсурдность тезиса, согласно которому линия Эльбы — граница Европы. Однако здесь, в Берлине, я столкнулся с другим утверждением: что линия Керзона, то есть линия Риббентропа—Молотова, должна стать границей федеративной системы Европы. Все, что за ней, — это уже дело устройства народов СССР, или, как некоторые это называют, «народов России»: от них зависит, в какой форме они друг с другом — но всегда только друг с другом — будут строить свое будущее. Разве эти страны не принадлежат к Европе? Разве мы можем усомниться в европейском характере, например, Украины? Когда я говорю об этом, я отнюдь не имею в виду расчленения России, но мы хотели бы услышать ясный голос свободных русских, который обеспечит народам, входящим ныне в состав Советского Союза, не только автономию, не только согласие на внутреннюю федерацию народов СССР, но и согласие на свободу выбора, как и с кем они хотят федерироваться. Этот вопрос — не внутреннее дело России, он касается всей Европы, с которой такие страны, как Украина, исторически связаны куда больше, чем знает на этот счет рядовой европеец. Проблема эта, тем не менее, трудна и болезненна как для поляка, так и для русского, но мне кажется, что позиция по этому вопросу может быть наилучшим критерием доброй воли к федерации...Ежи Гедройц — украинская эмиграция. Письма. 1950-1982. Сост., авт. вступит. статьи и примечаний Богумила Бердыховская. Письма укр. авторов перевела Оля Гнатюк. Варшава, «Чительник», 2004. (Архив «Культуры». 8). 831 с. — На польск. яз. [1]

В конце концов те «свободные русские», о которых мечтал Чапский, появились. Помню, как в 1969 г. в большой московской компании, собравшейся отпраздновать день рождения уже арестованного генерала Григоренко, Вячеслав Чорновил поднял тост «за вашу и нашу свободу». Помню, как из номера в номер писала о судьбах украинских политзаключенных и  гонимых «Хроника текущих событий», как помогали москвичи семьям украинских политзэков... Знаю, какое братство царило в политлагерях (достаточно посмотреть книгу писем из заключения Юлия Даниэля). О наличии этих «свободных русских», уже выброшенных в эмиграцию, свидетельствует напечатанное в киевском томе «Заявление по украинскому вопросу» (по-русски — см. «Континент» №12, 1977). Заявление — говорю об этом, так как вся история развертывалась на моих глазах, — было составлено по инициативе Ежи Гедройца с решающим участием с нашей стороны Владимира Максимова, главного редактора «Континента», и Владимира Буковского, совсем недавно высланного прямо из Владимирской тюрьме на Запад и сидевшего в лагере и тюрьме с украинцами. Сейчас уже не вычислить, кому принадлежали те или иные формулировки, но хорошо помню, что именно по предложению Максимова заявление не осталось только «польско-русским» — его подписали главные редакторы венгерского журнала «Иродалми уйшаг» Тибор Мераи и чешского «Сведецтви» Павел Тигрид. Журналов, разумеется, эмигрантских, но так или иначе представляющих страны с немалым украинским меньшинством. Из русских его подписали Андрей Амальрик, Владимир Буковский, Владимир Максимов, недавний киевлянин Виктор Некрасов и, разумеется, автор этих строк.

(Замечу, что антиимперская линия в «Континенте» продолжалась: в №18 было напечатано подписанное большим числом политэмигрантов из СССР заявление «о судьбе народов советской империи», где проводилась вынесенная Буковским из лагерно-тюремных споров идея получения независимости путем референдума. Помню, как раз в «Культуре» нам говорили, что это слабовато. Но Буковский упорствовал: «Только референдум» — такова была общая позиция, выработанная в спорах политзэков из разных советских республик. Помню, и у меня самой сердце дрогало: а ну как сильно советизированные и русифицированные украинцы — в прибалтах мы не сомневались — проголосуют против независимости?! И что ж мы видим: на референдуме 1991 года идея суверенной Украины победила, а от суверенитета до независимости оставался один шаг.)

Но вернемся к «Культуре» и ее главному редактору. Позиция Гедройца не ограничивалась заявлениями, какими бы прекрасными они ни были, не ограничивалась даже тем, что хорошо видно на поверхности: публикациями статей польских авторов (на украинские темы) и украинских авторов, дискуссией о польско-украинских отношениях. Статьи-то приходили не самотеком (разве что недовольные отклики польских читателей, иногда даже с отказом от подписки). Украинских корреспондентов, как показывает украинский том переписки  Гедройца, надо было искать, подталкивать, побуждать, о многом с ними приходилось спорить. Перечислю имена шести корреспондентов Гедройца, переписка с которыми вошла в варшавское издание:

— Богдан Осадчук (1920 г.р.), журналист, установил связи с «Культурой» на том же берлинском Конгрессе за свободу культуры, вскоре стал основным посредником между Гедройцем и украинской эмиграцией (до этого роль посредника выполнял замечательный публицист Ежи Стемповский) и оставался корреспондентом польского журнала до самого конца, до смерти Гедройца и прекращения выхода «Культуры»; кроме того, широко печатаясь в немецкой и швейцарской прессе, он публиковал там обзоры издаваемых «Культурой» книг, а иногда и статей из журнала;

— Борис Левицкий, блестящий советолог, регулярно публиковавшийся в «Культуре»;

— Иван Лысяк-Рудницкий, историк, сын депутата межвоенного польского Сейма Павло Лысяка и Милены Рудницкой, председателя Союза украинок (в Польше) и тоже депутата Сейма, не столько автор журнала (он напечатал там всего одну статью), сколько автор плодотворных идей, например издания в «Институте литерацком» (книжном издательстве «Культуры») сборника «Украина. 1956—1968)»;

— Юрий Шерех-Шевелев (1908—2000), языковед и литературный критик, один из первых украинских авторов «Культуры», найденный Гедройцем через Стемповского;

— Юрий Лавриненко (1905—1987), литературный критик, рекомендованный Гедройцу Шевелевым для составления антологии украинской литературы 1920‑х (о чем я ниже расскажу несколько подробнее);

— Иван Кошеливец (1907—1999), публицист, переводчик, литературный критик, редактор журнала «Сучаснист», составитель вышеназванного сборника «Украина. 1956—1968», вышедшего в «Библиотеке «Культуры»»;

— Иван Кедрин-Рудницкий (1896—1995), брат Милены Рудницкой, один из ведущих украинских деятелей в межвоенной Польше, знакомый с Гедройцем еще с тех пор. (Помню, когда я в первый раз приехала в Мезон-Лаффит, Гедройц, настоятельно рекомендуя, дал мне почитать книгу воспоминаний Кедрина.)

На страницах вступительной статьи и в примечаниях, кроме этих шести имен, встречается еще немало украинских корреспондентов Гедройца и авторов «Культуры». Кстати, в киевском томе рядом со статьями польских авторов (среди которых обширнее всего представлены, конечно, Юлиуш Мерошевский и неутомимый пропагандист и переводчик украинской литературы поэт Юзеф Лободовский) мы найдем статьи вышеназванных Бориса Левицкого, Юрия Лавриненко и Ивана Лысяка-Рудницкого, в том числе знаменитую статью Лавриненко «Литература пограничных ситуаций», которую Гедройц в письме к автору назвал «как бы продолжением „Порабощенного ума” [Чеслава Милоша]».

По письмам Гедройца и ответам его корреспондентов можно проследить нелегкую работу с авторами (особенно нелегкую в эмиграции, а тем более когда речь идет о сотрудничестве между представителями разных эмиграций, да еще живущими в разных странах, иногда и на разных континентах). Гедройц указывает сроки, поторапливает, сокращает слишком разбухшие материалы — как всякий редактор; авторы — как всякие авторы — не поспевают в срок, пишут слишком много или вообще не пишут то, что обещали. Тем не менее с обеих сторон — даже при мелких и крупных спорах, иногда перерастающих в конфликты, — наличествует максимум доброй воли. Но это все обыкновенная сторона журнальной работы. Любопытна та сторона, которой не знает периодика, выходящая в «нормальных» условиях (даже подцензурных), т.е. с организационно обеспеченной сетью распространения. В письмах то и дело встречаются просьбы прислать столько-то экземпляров «Культуры», изданных «Культурой книг; украинские корреспонденты сообщают Гедройцу об откликах читателей на Украине — счастливчиков, тайными путями получивших «Культуру» или изданные ею книги.

Особенно интересна история издания книги, задуманной и составленной Юрием Лавриненко. Ставшие заглавием книги слова «расстрелянное возрождение» (речь идет об украинской литературе и культуре 1917-1932 гг.) давно стали настолько привычными, как будто этот термин возник задолго до выхода книги (1959). На самом деле, как мы узнаём из писем, название антологии предложил Гедройц в ходе работы над ней — Лавриненко называл ее просто «Антология».

В письме к Лавриненко от 19 ноября 1957 г., в самом начале работы, Ежи Гедройц так излагал идею выпуска книги, применяя польский опыт к Украине:

«Октябрьские события прошлого года в Польше ввели несомненно большее поле свободы слова и побудили национально-ревизионистские движения. Весь „польский Октябрь” был в огромной степени подготовлен польской литературой. Опять оказалось, что в условиях тоталитаризма и национальных гонений печатное слово обрело, как в XIX веке, свои магические свойства. Либерализация положения в Польше вызвала еще одно явление, а именно выход на свет украинской национальности, которая уже выпускает свой журнал, начинает создавать свои культурные организации и т.п. В то же время контакты между Польшей и Украиной в настоящий момент весьма оживлены, как вследствие репатриации, так и поездок к родственникам и т.п. Выпуская эту антологию, я ставлю цель, чтобы она попала на Украину и была вступлением к переменам, аналогичным тем, что произошли в Польше».

Нет сомнения, что следующее украинское возрождение — 60‑х годов, начинавшееся тоже с литературы и разросшееся в движение, где соединялись защита прав человека и требования независимости, — опиралось на память об украинской культуре, представленной в антологии «Расстрелянное возрождение». Достоверно известно, что антология попала в круги украинских «шестидесятников». В ответ Ежи Гедройцу были присланы с Украины стихи молодых поэтов, записанные на магнитофонную ленту (Богумила Бердыховская пишет, что мысль отправлять таким образом стихи за границу принадлежала Ивану Светличному; напомню только, что портативных магнитофонов в СССР тогда еще не было).

Объемистая антология была выпущена «Культурой» по-украински. Труд немалый, продолжавшийся почти два года, во время которого Гедройц как бы отложил в сторону свои редакторские привычки: Лавриненко в процессе работы расширял объем антологии, а редактор его поощрял (так, в одном из писем, получив первый план антологии, Гедройц пишет: «Не слишком ли скуден поэтический раздел?»); сроки завершения работы все время отодвигались, но редактор не нарекал на составителя, а наоборот, успокаивал его (разве что уже под конец торопил, когда типография наседала). Надо представить себе практические условия: обсуждение состава антологии в целом ряде писем (к первоначальным поэзии и прозе Лавриненко по предложению Гедройца прибавил еще публицистику), сбор материала по старым изданиям в разных библиотеках, перепечатка, отправка из Нью-Йорка в Париж (машинопись основной части антологии повез через океан украинский художник, друг Лавриненко), досылка по мере готовности дополнительных частей текста (вступительной статьи, биографических справок и т.п.), набор, который делался в Мюнхене, пересылка в Нью-Йорк на корректуру, внесение правки, окончательная компоновка и наконец — выход книги. В какой-то момент вместо запланированных 400 машинописных страниц антология разрослась до 750‑ти — Лавриненко спрашивает, надо ли что-то сократить, и предупреждает, что самое большее удастся сократить 50 страниц и что он уже думает, как произвести сокращения. Более того, сдавая корректуру, он указал, какие материалы из уже набранных убрать. И тут Гедройц возразил: «Если единственный мотив — сэкономить место, то я все-таки предлагал бы оставить». В конечном счете антология насчитывала почти тысячу (не машинописных, а книжных!) страниц. Для лучшей отправки «Расстрелянного возрождения» на восток украинское издательство «Пролог» выпустило потом карманное издание.

В письме Ежи Стемповскому, которое Богумила Бердыховская цитирует во вступительной статье к киевскому тому, Гедройц писал: «Посылаю проспект украинской антологии, которой даже слегка горжусь, тем более что сделал ее наперекор всем». Из фрагмента другого письма мы узнаем, что даже некоторые близкие сотрудники «Культуры» возражали против издания, чтобы «не дразнить Советы». Вот уж этого Гедройц не боялся, хоть вроде бы прагматик из прагматиков — но прагматик с дальним прицелом и бесстрашно прокладываемой дорогой в будущее.

О двух рецензируемых томах еще многое можно было бы рассказать, но остановимся — и в заключение дадим слово Григорию Грабовичу, автору послесловия к «Пространству свободы»:

...парижская «Культура», как видно из этого избранного, была тоже и нашей, украинской — не только потому, что так добросовестно и с далекой перспективой занималась украинской темой в целом и польско-украинской в частности, и не только потому, что так последовательно и разумно представляла украинский вопрос в самом широком диапазоне: от издания антологии «Расстрелянное возрождение” до продвижения глобального тезиса о необходимости независимой Украины в системе обновленной Европы», — но и потому, что она так органически вписывалась в собственные потребности украинского духовного возрождения после ужасов первой половины ХХ века — не как прометейский лидер и наставник, а как умный друг, как побратим. Тогда, в эмиграции (знаю это по своему опыту), „Культура” была общим глашатаем; без нее украинская интеллектуальная жизнь выглядела бы неполно. А в целом, на протяжении чуть ли не всего этого века — что начинался польско-украинской войной за Львов и заканчивался польской поддержкой украинской независимости и «оранжевой революции», — ни одна польская организация не сделала для установления добрых связей и искренних добрососедских отношений больше, чем «Культура»Простір свободи. Україна на шпальтах паризької «Культури». Переклад з польської Софії Грачової, Олега Маєвського, Дзвінки Матіяш; післямова Григорія Грабовича; відповідальний редактор Юрко Прохасько. Київ, «Критика», 2005. 527 с. — На укр. яз.[2].

«Новая Польша», 2005, №9