Польская литература онлайн №9 / О поэзии Адама Мицкевича
Лирику и баллады Мицкевича — как и вообще творения всякого большого поэта — читать можно по-разному. Можно восстанавливать по его стихам страницы великой жизни, в которой радостей и светлых лет было меньше, чем горечи и разочарований, жизни, большая часть которой прошла в ссылке и изгнании. Мы станем как бы свидетелями памятных встреч на жизненном пути поэта — с теми, кому посвящены строки, полные любовной тоски, сетований на вечную разлуку или радостно-торжествующего чувства, и с теми, в ком поэт нашел друзей «по чувству и образу мыслей», собратьев в высоком поэтическом призвании. Перед нами предстанет величественный образ сына бурного века, человека, напряженно искавшего истину, жаждавшего понять свое время, разочаровывавшегося и заблуждавшегося, в высоких чувствах — любви, дружбе, патриотизме — стремившегося обрести опору, чтобы противостоять гнетущей повседневности, неспособного замкнуться в малый мир личных интересов, жившего общим, переживавшего духовный и творческий подъем в моменты революционных бурь.
Можно читать произведения Мицкевича как поэтическую летопись его времени. Они запечатлели трагедию целого поколения польских патриотов, людей, которые, появившись на свет и осознав себя поляками, узнавали вместе с тем, что они подданные чужеземного монарха, что их родина поделена Пруссией, Австрией и царской Россией; которые, будучи детьми, пережили крушение надежд, связанных с наполеоновскими войнами; будучи юношами, начали создавать подпольные организации; в зрелом возрасте пережили (конечно, не все) восстание 1830 — 1831 годов, разгромленное царизмом, и предпочли подневольной жизни долю скитальца-эмигранта; снова конспирировали, готовые при первой возможности стать в ряды сражающихся (не только в Польше, но и в любой стране, где шла война за свободу); спорили о причинах поражений и путях дальнейшей борьбы; молились о грядущем пробуждении и воскресении народов; вновь испытали горечь разочарования, когда потерпело неудачу Краковское восстание 1846 года, когда деспотизм не удалось свалить революциям 1848 — 1849 годов; сходя в могилу, завещали дело освобождения Польши грядущим поколениям.
Новые грани открываются в поэзии Мицкевича, если воспринимать ее в историко-литературном контексте. Предшествующая история польской поэзии исчислялась столетиями, блестящие художники слова творили и в эпоху Возрождения (Я. Кохановский), и в период барокко, и во времена Просвещения. Но именно Мицкевич выводит ее на мировую арену, доставляет ей международное признание (прежде всего — в славянских странах). Поэзии он отводит невиданную до сих пор роль: она должна представлять перед всем миром народ, который лишен политического бытия, быть организатором национального сознания, воспитателем и вождем в борьбе, проповедником философских и моральных истин. Увидев в романтизме — с его культом национального, бунтарским пафосом, с его отрицанием старых авторитетов — то направление, которое созвучно стремлениям борющихся поляков, он выступает как основоположник польского революционного романтизма. В его поэзии находят место грандиозные общеромантические проблемы, размышления об отношениях человека и мира, о смысле истории, а трактовка их оказывается во многом специфически национальной, обусловленной судьбами и стремлениями угнетенного и восстающего против деспотизма народа. Историю зарождения, возмужания, совершенствования польского романтизма мы можем прочесть, листая томик стихотворений Мицкевича. А в данном случае, имея дело с русскими переводами и обратив внимание на имена переводчиков, читатель может проследить и за этапами польско-русского литературного сближения, в котором поэзия Мицкевича сыграла выдающуюся роль. Польскую поэзию начал приближать к нашему читателю еще Пушкин. В дальнейшем среди переводчиков были Лермонтов и Михайлов, Майков и Фет, Бунин и Брюсов. С участием ряда выдающихся советских поэтов в наше время переведены все лучшие стихотворные произведения Мицкевича.
И конечно, можно Мицкевича — так бывает в большинстве случаев — читать просто, не расшифровывая до конца всех деталей, не прибегая к комментарию, а испытывая радость от общения с великим мастером, ощущая грандиозность и изящество поэтических образов и — насколько это возможно в переводах красоту, мелодичность стиха, находя в волновавших поэта чувствах созвучное современному мироощущению. Мицкевич и так найдет путь к сердцу читателя. Тем не менее напоминание об основных фактах его жизни и творческого пути способно в какой-то степени приблизить поэта к нашему современнику.
***
Поэтом Мицкевич стал на студенческой скамье, в Виленском университете, куда он, сын беспоместного шляхтича, адвоката, уроженец Белоруссии (он родился 24 декабря 1798 г. на хуторе Заосье близ Новогрудка), поступил в 1815 году. Ранние его стихи (еще не романтические) были связаны с участием в тайной молодежной организации — Общество филоматов, то есть «любящих науку» (впоследствии из нее возникла более широкая сеть патриотических кружков — «филареты», то есть «любящие добродетель»). Из лирики, адресованной узкому дружескому кругу (застольные гимны, поздравительные послания и т. д.), проникнутой просвещенческим культом науки и добродетели, жизнерадостностью, верой в силу дружбы, и вырастают произведения, ставшие гимном целого революционного поколения. Призыв бурно-оптимистической «Песни филаретов» (1820) мерить «силы по намерениям», а не «намерения по силам» стал как бы чеканной формулой смелого революционного дерзания. Знаменитая «Ода к молодости» (1820) своей классической формой и образностью в общем, пожалуй, вмещалась в чтимые тогда поэтики, но форму эту прямо-таки разламывал изнутри поразивший читателей романтический, энтузиазм. Молодого современника захватывало в ней все: контраст аллегорических образов Молодости и Старости, то есть смелого самопожертвования и трусливого благоразумия, братства бойцов и эгоизма «существователей», вселенски-космическое видение мира, соответствовавшее грандиозной цели поколения, и страстность обращения к единомышленникам, перед которыми ставились цели, «не охватываемые взором». Здесь были классицистские приемы высокого стиля (обобщающе абстрактные и мифологические образы и т. д.) — и в полный голос зазвучали пафос отрицания старого, скованного «заплесневевшей корой» мира, призыв повести его «новыми путями», заповедь грядущего «мира духа», рождаемого «любовью», «молодостью» и «дружбой», приветствие «зорьке свободы», предвестнице «солнца избавления». «С этого момента, — писал об "Оде" современник, — патриотизм и революция во всем, везде и всегда стали синонимами. Мицкевич толкал в этом направлении умы молодежи на всем пространстве польской земли».
В те же годы Мицкевич (окончивший в 1819 г. университет и служивший учителем в Ковно) создает произведения и иного жанра — цикл «Баллады и романсы», вошедший в сборник «Поэзия» 1822 года, положивший начало польскому романтизму. Споры о романтизме велись в Польше и несколько ранее: выступление Мицкевича стало поворотным, решающим в этих спорах. Некоторые баллады носили программно-полемический характер. В «Романтике» спор между ученым «старцем» и крестьянской девушкой (с ней солидарен автор) обозначил отказ от просветительского рационализма («мертвых истин») ради «чувства», «веры», «сердца», ради фантастики народных верований, ради романтического тезиса о таинственной связи «видимого» и «невидимого» миров. Это давало, по мнению поэта, возможность проникновения в такие сферы, которые недоступны эмпирическому знанию, но открыты народной общности, не испорченной воздействием цивилизации, сохранившей естественные начала и связи. Одновременно у полемики был и более широкий смысл: энтузиазму, порыву в неведомое отдавалось предпочтение перед ограниченно-самодовольной мудростью, осторожной трезвостью, пассивным преклонением перед очевидностью. А как раз в то время в польском обществе намечался конфликт между действенным патриотизмом (начали создаваться подпольные организации) и национальным оппортунизмом, тенденцией приспособления к. существующим политическим условиям. Лейтмотивом балладного цикла стали поиски «живой истины», стремление проникнуть в «народное сердце». Они имели эстетический аспект: формально правильной красоте, ценимой лишь знатоками, противопоставлялась бесхитростная простота, естественность, идеально воплощенная в народной поэзии.
Но Мицкевич искал в фольклоре не только сюжетно-образной свежести (использование фольклорных мотивов было избирательным, основанным на переработке, стилизации, контаминации) — поэта привлекал в народном художественном мышлении прежде всего нравственный аспект. Фантастический мир баллад, в котором проведена была четкая граница между добром и злом, в котором находили возмездие предательство, неверность, душевная черствость, а за обиженного вступались сверхъестественные силы, — был миром строгих нравственных требований, миром, романтически противопоставленным окружающей действительности. В некоторых балладах ощутим налет сентиментальности, отчасти дань прежнему стилю, отчасти, может быть, отражение отношений автора с Марылей Верещак, несчастливая любовь к которой оставила след во всей жизни поэта и запечатлена им в ряде шедевров любовной лирики («Прочь с глаз моих!..» и др.). Марыля была «заказчицей» и адресатом этих баллад. В целом балладный цикл Мицкевича был открытием для польской поэзии. Соприкосновению с народной психологией сопутствовали ломка языковых норм, установленных классицизмом, обогащение литературного языка за счет просторечия, говоров. Новизна в изображении человеческих чувств, раскрытие национального характера и простота художественных средств, их разнообразие, владение и лирической, и героико-патетической, и сатирической интонациями, мастерство пейзажа, живость языка, энергичный, богатый ритмами стих — все это помогло Мицкевичу добиться успеха в стремлении утвердить новое направление польской поэзии.
Расцвет лирического дарования Мицкевича приходится на следующий период его творчества, хронологически совпадающий с годами пребывания в России, куда он был выслан в 1824 году, после раскрытия властями филоматско-филаретских организаций, ареста и годичного следствия. (К этому времени он успел выпустить второй томик «Поэзии», в него вошли историческая поэма «Гражина», II и IV части драматической поэмы «Дзяды».) Тяжесть ссылки, продлившейся четыре с половиной года, была для поэта в какой-то степени смягчена благожелательным приемом, который оказало ему русское общество, и приобщением к литературной жизни России. Прибыв из Вильно в Петербург, он вскоре знакомится с литераторами-декабристами К. Ф. Рылеевым и А. А. Бестужевым (им будут впоследствии посвящены взволнованные строки поэтического послания «Русским друзьям»). 1825 год, проведенный Мицкевичем в Одессе (этот город был тогда одним из очагов революционного брожения), ознаменовался созданием множества блестящих лирических шедевров. Совершенная тогда же поездка по Крыму становится поводом для написания знаменитых «Крымских сонетов».
В цикле одесских стихотворений нет и тени подавленности, нет и намека на капитуляцию перед жизненными испытаниями: он изобилует светлыми тонами, характеризуется бурно-радостным восприятием жизни. На лирике Мицкевича лежит печать обретенной внутренней свободы, творческой уверенности. Сентиментально-наивные ноты, налет дидактизма пропадают окончательно. И вместе с тем поэт полностью сохраняет темперамент борца. Романтизм его становится как бы более мужественным и зрелым, выбор трудной, подчас горькой доли («Нет, лучше, с грозной бурей споря, последний миг борьбе отдать») — более решительным, выстраданным.
Тот факт, что ссылка не ослабила творческой энергии Мицкевича, что талант его засверкал новыми гранями, окреп и возмужал, дал себя знать прежде всего в области интимной лирики. Внутренний мир лирического героя, богатство его натуры, сила развивающегося чувства передавались автором одесских стихов и любовных сонетов во множестве фаз и оттенков, в смене психологических состояний, в показе искренних движений души. Область условно-манерного была сведена к минимуму (можно отнести к ней, пожалуй, лишь несколько идеализированный образ возлюбленной в отдельных стихах и некоторый налет светского «изящества», трактуемого при этом иронически). Нередки зато в этих стихотворениях случаи, когда в лирический мир в изобилии вторгаются реалии окружающей среды, приметы житейской обыденности, иронически воспринимаемой поэтом-романтиком. Неповторимая жизнерадостность и изящество одесских стихотворений находят выражение и в их отточенно-завершенной форме, в пластичности образов и редкой музыкальности (характерно, что многое из этого цикла — даже в переводах — было использовано в русском романсе).
В конце 1825 года Мицкевичу удается получить назначение в Москву. Здесь, а затем в Петербурге, куда переехал поэт под конец ссылки, укрепляются его связи с русскими литераторами. Здесь происходит его знакомство с Пушкиным — и отношения двух поэтов характеризуются взаимным дружеским уважением. Он участвует в литературных собраниях, выступает с импровизациями (их отзвук мы находим в известном пушкинском стихотворении «Он между нами жил…»).
В русских столицах Мицкевич публикует новые книги: «Сонеты» (1826), отпечатанные в типографии Московского университета, поэму «Конрад Валленрод» (1828), весьма содействовавшую росту революционных настроений в Польше накануне восстания. 1830 года и с огромным интересом принятую в России (вступление к ней перевел Пушкин), двухтомник «Поэзии» (1829), включивший в себя и ряд новых вещей. О впечатлении, которое произвели на русскую читающую публику «Сонеты», Мицкевич сам рассказывал в письме к одному из своих друзей: «Почти во всех альманахах (альманахов здесь выходит множество) фигурируют мои сонеты: они имеются уже в нескольких переводах… Я уже видел русские сонеты в духе моих». Особую популярность приобрел цикл «Крымских сонетов».
Увлечение Востоком было характерно для романтизма, открывавшего и подчеркивавшего множественность цивилизаций и жизненных укладов, искавшего поэтический контраст окружающей действительности и за пределами Европы. Ориентализм этот зачастую был книжным, основанным на знакомстве с произведениями поэзии восточных народов. В русской поэзии благодаря соприкосновению с мусульманскими народами, жившими в Российской империи, был ориентализм «живой», «реальный». В «Крымских сонетах» читателю был представлен подлинный, воочию увиденный Крым, реальный «Восток в миниатюре» — это относится прежде всего к пейзажным описаниям. И вместе с тем сказался ориентализм литературный — в стиле, в образной ткани. (Белинский писал: «Мицкевич, один из величайших мировых поэтов, хорошо понимал это великолепие и гиперболизм описаний и потому в своих "Крымских сонетах" очень благоразумно прикидывался правоверным мусульманином…»).
Можно полагать, что в обстановке подавленности, характерной для периода после 14 декабря, появление «Крымских сонетов» с их звучанием «вольным и широким» (если повторить слова Герцена о поэзии Пушкина) пришлось как раз вовремя. Великолепные своей стихотворной формой, яркостью и пышностью красок описания роскошной природы юга скреплялись в них единым лирическим настроением, образом героя-«пилигрима», который, не сгибаясь под ударами судьбы, мужественно перенося разлуку с отчизной и близкими, призывает бурю, лицом к лицу встречает неистовство стихий, чья ярость созвучна настроению его мятежной души. Тоска по родине проходит через все сонеты цикла — и Пушкин (в своем шедевре «Суровый Дант не презирал сонета…» назвавший «певца Литвы» водном ряду с крупнейшими мастерами этой стихотворной формы) очень точно определил доминирующее в «Крымских сонетах» настроение, сказав о Мицкевиче в Крыму: «Свою Литву воспоминал». В облике героя сонетов неизменно берет верх жажда активного вмешательства в жизнь, упоения борьбой, и она противопоставляется настроению пассивного созерцания, мысли о смирении и ничтожестве человека перед лицом величественной природы и памятников прошлых веков.
В лирике Мицкевича 1825—1829 годов дает себя, по-видимому, знать убеждение в необходимости установить определенные границы романтической фантазии и экзальтации, в необходимости более тесного сближения с жизненной реальностью. Романтический порыв в его творчестве отнюдь не исчезает: об этом свидетельствует хотя бы опубликованный в «Поэзии» 1829 года «Фарис» гимн мужественному дерзанию, самоутверждению личности, преодолевающей многочисленные препятствия в стремлении к намеченной цели. Но появляются и стихотворения с большим количеством примет действительности, нежели в ранней лирике. В прославленных балладах «Три Будрыса» («Будрыс и его сыновья») и «Дозор» («Воевода») Мицкевич уже не прибегает, например, как ранее, к щедрой фантастике, а берет от фольклора другое – жизнерадостный дух, юмор, социальную позицию. По-видимому, не случайно именно эти баллады привлекли внимание Пушкина и были им переведены.
Новый поворот в творчестве Мицкевича происходит после трагического потрясения, вызванного восстанием 1830—1831 годов и его неудачей. Весть о восстании застает поэта в Италии (в 1829 г. он получил разрешение выехать из России), через некоторое время он едет к границе Королевства Польского, но к повстанцам не успевает присоединиться. Борьбу за свободу своего народа он ведет прежде всего пером. Ответом на восстание, призывом продолжать бой с деспотизмом были, конечно, прежде всего крупные произведения поэта — III часть «Дзядов» (1832), с ее богоборческими мотивами, изображением мужества и мученичества молодых патриотов, гневным обличением царского произвола, «Книги польского народа и польского пилигримства» (1832) и бессмертная эпопея «Пан Тадеуш» (1834), полная тоскующей любви к родине, с проникновенной и грустной правдивостью рисующая ее природу и облик ее сынов. Но и в стихотворениях 30 — 40-х годов звучат новые мотивы, и в них Мицкевич становится певцом героизма и обличителем насилия, пророком и вождем. Лирика последнего периода поэтической деятельности Мицкевича носит по преимуществу трагический характер. Трагические ноты мы находим уже в стихотворении «К матери-польке», написанном еще до восстания, стихотворении, где нет веры в близкую победу, а удел поколения определяется как цепь непрерывного мученичества. Но ни на миг не приходит к Мицкевичу сомнение в смысле приносимых народом жертв: описывая в повстанческих балладах героизм патриотов, он в лучшей из них, «Редут Ордона» (1832), говорит и об обреченности тирании. Не впадает Мицкевич и в националистическое ослепление: в эпическом цикле («Отрывок»), приложенном к драматическим сценам III части «Дзядов» (этот цикл заинтересовал Пушкина, который Отвечал на него в «Медном всаднике"), изображалась Россия. Польский поэт не только обличал в нем самодержавие, но и отдал дань уважения лучшим людям нашей страны: пророками русского народа назвал декабристов в «Русским друзьям», запечатлел встречи с Пушкиным в «Памятнике Петру Великому».
Все чаще звучат в поздней лирике Мицкевича (после восстания он навсегда остается в эмиграции и почти все эти годы живет в Париже) печальные мотивы страннической тоски, жалобы на одиночество и разлуку с родиной. Сказываются на его творчестве и религиозно-мистические искания, увлекшие поэта уже в начале 30-х годов и целиком поглотившие с 1841 года, после встречи с Анджеем Товянским, основавшим мистическую секту. В лирике эти искания дают ряд очень интересных и своеобразных стихотворений, замечательных напряженностью и смятенностью мировоззренческого поиска, чаянием духовной опоры. Но доктрина «польского мессианизма», к которой приходит Мицкевич, видя в ней для себя и соотечественников возможность обрести надежду, поверить в грядущее воскресение народа, формулируется наряду с III частью «Дзядов» и «Книгами польского народа и польского пилигримства» — прежде всего в лекциях о славянских литературах (Мицкевич их читает в 1840—1844 гг. в Париже), в публицистике, речах и наставлениях единомышленникам. Вообще после выхода «Пана Тадеуша» Мицкевич к художественному творчеству обращается все реже и реже. Талант его отнюдь не слабеет: об этом свидетельствуют хотя бы лирические миниатюры, созданные в 1839—1840 годах в Лозанне (где поэт был тогда профессором римской литературы) и замечательные светлою грустью, классической прозрачностью, мужественным приятием жизненной доли и глубиной поэтической рефлексии. Но все меньше сил оставляют для поэзии и увлечение мистицизмом, и личные обстоятельства, заботы о многочисленной семье. К тому же Мицкевич приходит к убеждению, что важнее всего дело, деятельность практическая, что она есть истинная поэзия. Он вписывает яркие страницы в историю польской демократии: как организатор польского легиона, сражавшегося в 1848 году за свободу Италии, как редактор и публицист газеты «Трибуна народов» в 1849 году. И смерть застала Мицкевича (это произошло 26 ноября 1855 г.) в Константинополе, куда в период Восточной войны он едет с целью изыскать возможности содействия польскому делу.
Вступительная статья к книге Адама Мицкевича «Стихотворения и поэмы»