Почему я пишу и почему так, а не иначе?

Писать — значит конституировать собственный голос. С помощью языка мы можем определять личное отношение к реальности, мы можем проверять на прочность ее границы, нарушая их. 

Поэзия в своей «граничности» по отношению к повествованию и иллюстрированию реальности может рассматриваться как инструмент познания. Поэтический текст никогда не ограничивается собственной материей, описанными в нем действиями, состояниями духа или представлениями о прошлом. «Когда-то» конкретного стихотворения  — лишь  первая  привязкадля  читателя, призванная освободить его от этого «когда-то». Поэзия для меня — бегство не только от внешней реальности, но и от внутренних ограничений. Это свобода, которая, выходя за пределы  опыта  ограниченного «я», позволяет путешествовать гораздо дальше с помощью освобождающегося языка. Писать стихи — моя свобода, которую я постоянно выбираю. 

Что значит быть поэтессой / поэтом? 

Является ли это последовательным, обоснованным решением автора? В моем случае, на уровне единичного и  ограниченного высказывания: «Я хочу», — этого точно недостаточно. Можно «записаться куда-то», но эта «запись» не всегда  означает «выписаться  из  себя». И что значит загадочное выражение «выписываюсь  из  себя»? Для меня, как для поэтессы, это вечное истребление собственной памяти, особенно связанной с эмоциональными, духовными ограничениями. Тогда, позволяя  себе писать, ты записываешь необычные путешествия к далеким горизонтам языка-познания или туда, где их уже нет. Тогда ты не чувствуешь  себя режиссером, контролером билетов, но ты и не уверенный в себе профессионал, мастер своего дела, ты не ограничен полом, возрастом, национальностью или хотя бы опытом, который говорит, как должна выглядеть поэзия. 

Так что же такое «забвение в стихах»? 

Возможности наших действий ограничены привычками. Ключом к решению может стать  лесьмяновская связность, безграничность, бдительность по отношению к другому. Чем выше вероятность возникновения такой связи, тем лучше; тогда стихотворение может становиться непрерывным движением, клокочущей от потенциальности  антиформой;  постоянно  чем-то новым, всепоглощающим, незакрытым. По такой «освобожденной»  строке стихотворения можно прохаживатьсякак по канату,  — через потенциальные духовные пред- и потусторонние миры. 

Иногда создание стихов тесно связано для меня с визуальным опытом (а иногда не очень). Такая своеобразная взаимозависимость ценна и богата возможными решениями. Работая на стыке и перенося выбранные языковые потенциалы, метафоры в сферу изображения, а точнее, графики, можно с помощью полезной графической «алхимии», то есть матрицы и отдельных отпечатков, опробовать и расширить языковые значения. И наоборот: перенося в пространство возможностей языка ограничения визуального порядка, порой можно преодолеть их совершенно удивительным и необычным образом. 

Вопрос «почему» может вызвать другой вопрос: «Какой смысл в том, чтобы писать?» 

Действительно, в чем смысл того, что я или не-я пишу? Если мы оставим себя «для других», одновременно выписываясь из дословного «себя», в наших текстах на некоторое время возникнет своеобразный «храм встреч», в котором все может стать более глубоким, освященным, дополненным близкими нам голосами. 

Возможно, это звучит очень загадочно, но разве можно говорить о созданиистихов схематично, с дидактически-педагогической или политико-экономической точки зрения? Это обедняет поэзию, а поэтов делит на тех, кто относится к данной группе, и тех, кто исключен из нее. Я считаю, что стереотипы рассуждений о поэзии ничего не «открывают», а лишь «закрывают» — и только в аспекте закрытия можно говорить об этих методах как о каких-либо ключах. Так что от этого старого и исчерпавшего себя механизма интерпретации необходимо решительно отказаться. 

Существуют возможные «открывающие» разговоры о поэзии, но в них должны быть соблюдены бескорыстные условия открытости и уважения, должна быть предложена новая, характерная для интерпретирующего (в этом случае уже также автора) философско-богословская концепция, уводящая с проторенных троп — удобных, популярных и безопасных «автострад». Это условие оригинальности и интерпретационной смелости иногда бывает непреодолимым рубежом. Почему? Почему это так сложно? 

Проще и удобнее повторять схемы и стереотипы. Это  касается  разговоров  о поэзии  и написания  самой  поэзии.  Какова  цена  выхода  за рамки схемы  создания стихов,  а также  создания  текстов  о поэзии? Мой  ответ  неумолим:  самая  высокая. 

Да, именно «самая высокая». Да, потому что приходится требовать от себя, и прежде всего от себя, непрерывного интеллектуального и духовного восхождения, не закукливаться в себе, хоть это и дает ощущение комфорта и самодовольства. Необходимо постоянно обновляться и наблюдать за своей восприимчивостью, постоянно работать не над внешней критикой, а над гораздо более сложной внутренней критикой. Конструктивная критика играет не только корректирующую роль, но и позволяет любому, кто хочет «путешествовать» и пережить гораздо больше, «сдвинуться с места». 

Цена такого отношения очень конкретна. Поэт  подвергается  насмешкам  и встречает  непонимание  со стороны  тех, кто  не хочет выходить за рамки схемы. Он оказывается аутсайдером. Творчество, которое не вписывается в удобные интерпретационные пространства, отвергается как периферийное, слишком странное для того, чтобы уделять ему время и внимание, чтобы размышлять над ним и чутко наблюдать за таким «диким» творчеством и прочувствовать его. Ведь это чрезвычайно удобно: опираться на системы взаимозависимостей. 

Здесь должен быть поставлен еще один вопрос, которым наверняка задается каждый автор. Нужно ли в таком  случае  подстраиваться под господствующие  интерпретационные  ожидания,  следовать  легким и простым  рецептам,  давать четкие  отсылки?  Не  стоит  ли  подстроиться  под то,  что  «нужно,  популярно», и писать  «как  положено»? 

Мой ответ все тот же. Нельзя приспосабливать свое творчество к удобным эстетическим или, что еще хуже, общественным схемам. Это подход возник не из пылкой юношеской неопытности, а из усердного и зрелого опыта соприкосновения с различными механизмами, управляющими рынком, политикой, окружающей средой и «системами продвижения» (что бы это ни значило). Я продолжаю отстаивать этот«выход» и уверена в дальнейших, причем гораздо более вдохновляющих перспективах. 

«Почему я так пишу?» 

Моя поэтика формируется за счет того, что я постоянно  сомневаюсь  в удобных  для  меня  самой  «голосовых  настройках». В то же время она опирается на довольно загадочные и непостижимые возможности языка, которые я все больше и больше осознаю. Мой голос «приоткрыт» и готов к «путешествию» туда, куда он сам порой уносится, или куда его уносят. Я хочу, чтобы он был готов к «переживаниям» за пределами, ограничивающими время и пространство, в которых я живу и в которых я все еще могу определять своим «пониманием» личные правила и представления.