Великий человек на малые дела. Действие первое

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Амброзий Гениалькевич.

Родственники Гениалькевича:

Матильда     

Анеля                           

Ка́роль

Леон.

Дольский.

Антоний — сосед Дольского

Альфред — приятель Дольского

Телембецкий — управляющий домом Дольского

Мартин — слуга Дольского.

Пан Игнатий — дальний родственник и домочадец Гениалькевича.

Пани Мочиблоцкая.

Обойщик.

Служащие.

Слуги Гениалькевича.

В первом, втором, третьем и пятом действиях действие происходит в деревне, в доме Гениалькевича; в четвертом действии — в городе, на квартире у Дольского.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Кабинет Гениалькевича; сбоку и посредине двери; с правой стороны от актеров большой письменный стол, заваленный бумагами, с левой — диван, перед ним — стол.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Гениалькевич, Дольский.

Гениалькевич говорит медленно, важно, всегда таинственно; его речь сопровождается выразительной игрой лица и жестов, которыми он часто предвосхищает или заканчивает свою мысль; очки его подняты на лоб, но в момент волнения он на минуту их опускает, а затем поднимает снова; в руках и карманах — бумаги, которые он перекладывает и просматривает, записывает что-то в свою памятную книжечку.

Гениалькевич и Дольский встречаются посреди сцены; Гениалькевич молча подает ему руку и ведет на авансцену, долго смотрит на него и потом говорит.

Гениалькевич. Ну и как, дорогой Ян?

Дольский. Ничего.

Гениалькевич. Хорошо?.. Гм?

Дольский. Довольно хорошо.

Гениалькевич. Очень хорошо... все идет как по маслу... мы с тобой почти у цели.

Дольский. Право, меня даже страх берет... неужели я буду избран?

Гениалькевич. Но об этом никому ни слова... ни полслова... видишь ли... в нашей жизни (жест)... понимаешь?

Дольский. Откровенно говоря, не очень.

Гениалькевич. И отлично... положись на меня...

Дольский. Ах, кто же более меня всегда и во всем полагается на вас, любезный пан Гениалькевич! Вот прошел уже год, как вы перестали быть моим опекуном, а я все еще под вашей опекой.

Гениалькевич. И что — плохо тебе?

Дольский. О, конечно, нет, но...

Гениалькевич. И отлично... А что касается опеки, то ты, мой друг Дольский, спроси у меня, и я отвечу... Немало я их имел и имею, и все... (делает жест, словно держит вожжи и правит ими.)

Дольский. Сколько труда вы берете на себя.

Гениалькевич. Это верно... Другой на моем месте давно бы ноги протянул, а я, слава Богу, простофилей никогда не был и знаю толк в делах... Не первый год поручают мне опеку за опекой. О! и какие опеки! Вот, скажем, мой брат Антоний. Оставил он мне своего сына, Леона... Поместье запущено, в долгах — как ни крути — со всех сторон плохо. Но я быстро все уладил: имение пустил с молотка и все долги выплатил... Так что Леон вышел из-под моей опеки чист, как стеклышко. Но с ним бывает и туговато: такой своенравный парень, каких мало. Голова у него, правда, хорошая, сердце доброе, но язычок — ой, ой! — никому не спустит... (тише) даже меня самого и то иной раз оборвет...

Дольский. Не может быть!

Гениалькевич. Э, не будь я Амброзий!.. (Отводит Дольского в сторону, таинственно.) А что всего хуже, — но это между нами, — совсем не слушает моих советов. Такая самонадеянность, что упаси Боже! А в остальном — славный малый: и благовоспитан, и приветлив, и даже... ласков. Конечно, его будущность я обеспечу как нельзя лучше, но из-под моей опеки он выйдет еще не скоро, хотя уже давно достиг совершеннолетия.

Дольский. Мне кажется, что пан Леон неравнодушен к панне...

Гениалькевич. Тссс! Положись на меня!

Дольский. Хорошо.

Гениалькевич. Но вот с Матильдой — другое дело. Мой брат, Юзеф, оставил под мою опеку вместе с дочерью большое поместье. Огромные капиталы, хозяйство образцовое — все как следует. А это обязывало... (жест) понимаешь? Деньги я пустил в оборот, имение сдал в аренду, а теперь не сижу сложа руки: пишу, требую, взыскиваю, веду процесс за процессом... О!.. со мной шутки плохи... Я знаю, что значит опека... не так ли?

Дольский. Безусловно!

Гениалькевич. А в прошлом году, как добросовестный опекун, я побывал в имении. Ах, Боже мой, что там осталось от богатого поместья — развалины! Э, не будь я Амброзий — одни развалины: ни стен, ни крыш! Я, не мешкая, взялся за работу и написал трактат о крышах...

Дольский (тихо). Не лучше ли было просто приказать их поправить?

Гениалькевич. Я тебе сейчас покажу мои расчеты: мне удалось установить, сколько понадобится стеблей соломы для покрытия одной сажени крыши: вещь исключительно любопытная!

Дольский (в сторону). Ах, кто же без греха!

Гениалькевич (ищет в столе). Куда запропастились — ума не приложу... Ну не беда — в другой раз... Вот какой я опекун! Сам видишь: брат за братом, опека за опекой.

Дольский. А опека после вашей сестры? Ведь пан Кароль и панна Анеля тоже...

Гениалькевич. О, эта опека не в счет! Кароль и Анелька для меня как родные дети... И какие дети, скажу я тебе, — прелесть! Кароль — это золото, самородок... правда... наделал... того... немного долгов... (почесывает за ухом) ну да... зато Анелька — настоящий ангел: добра, мила, рассудительна!

Дольский (с жаром). Ах, правда, именно — ангел, настоящий ангел!

Гениалькевич. Хе?!

Дольский (опуская глаза). Говорю — ангел. Я повторяю ваши слова.

Гениалькевич (в сторону). Стало быть?.. Может быть?!! Нет, я иначе все решил: он самый подходящий жених для Матильды — такой ей и нужен, а Анелька должна стать под духовную опеку Леона... Фу ты пропасть!.. совсем забыл... (звонит.) Столько дел... (Берет со стола запечатанные письма, вручает слуге и тихо дает ему какие-то распоряжения. Слышны его последние слова.) Да только галопом — раз-два!

Тем временем Дольский один рассуждает вслух.

Дольский. Кажется, недоволен мной... Я это чувствовал... конечно, честь фамилии... а я, как вор, вкрадываюсь... злоупотребляю гостеприимством... и еще называюсь его другом?.. Нет, это предательство, вероломство... Но, Боже мой, как мила, как прекрасна Анеля!..

Гениалькевич. А Матильда? Что ты скажешь о ней? Это сокровище — не правда ли?

Дольский (равнодушно). Конечно, сокровище.

Гениалькевич. Да только не легко с ней... Это настоящий чертенок, не будь я Амброзий... Но характер ангельский, сердце золотое... Не поверишь, сколько она добра делает, сколько благодетельствует... О! редкой души девица! А сорванец — каких мало! Вот в прошлом году возвращалась верхом от больной старушки одна... вдруг в перелеске какой-то бродяга или пьяница выскакивает из чащи и хватает лошадь под уздцы. И ты что думаешь? Она испугалась? Закричала? Упала в обморок? Ничуть не бывало! Видя, что слова не помогают, она эдак хватила негодяя хлыстом по голове — тот прямо носом в землю. А сама давай тягу, раз-два — ищи ветра в поле! Ха! Ха! Ха!.. О!.. девица редкой души!

Дольский. Да, действительно...

Гениалькевич. Но вернемся к твоим делам!

Дольский. Вернемся.

Гениалькевич (берет Дольского под руку, долго всматривается в него, потом говорит). Послезавтра ты будешь избран директором кредитного общества.

Дольский. Ах, у меня даже дух захватывает! Вы же хорошо знаете, дорогой пан Гениалькевич, что единственным моим желанием, единственной мечтой с самого детства было стремление когда-нибудь занять важный пост...

Гениалькевич. Как не занять — займешь, не будь я Амброзий... положись на меня!

Дольский. Хорошо. Но разрешите мне задать вам один вопрос.

Гениалькевич. Даже два, если тебе будет угодно.

Дольский. Почему наши намерения должны находиться в такой строгой тайне?

Гениалькевич. Ты этого не понимаешь?

Дольский. И ради этой тайны, как мне думается, вы держите меня в своем доме вот уже несколько недель!

Гениалькевич. Можно подумать, что я его закрываю на все замки! Ох, мой дорогой Ян, я вижу, что тебе нелегко угодить... Две очаровательные панны, два молодых собеседника, стол неплохой, охота отличная...

Дольский. Что касается этого, то я чувствую себя, как в раю! Но вы часто уезжаете в город и оставляете меня одного со своими родственниками, которых я, видимо, стесняю.

Гениалькевич. Да тебя что, обидели здесь?

Дольский. О, что вы, наоборот. Их вежливость и внимание немного даже смущают меня. Вы же знаете, дорогой пан Гениалькевич, какой у меня характер — ничего я так не боюсь, как быть в тягость другим.

Гениалькевич. Те, те, те!..

Дольский. А молодые люди могли бы вполне справедливо спросить, почему, — ведь всему своя причина, — почему этот Дольский, имея собственный дом, находится у нашего дядюшки, который большую часть времени проводит в городе? А если встретятся вместе, то ведут какие-то тайные беседы, о чем-то шепчутся, словно заговорщики?..

Гениалькевич. Э!.. Побасенки, побасенки! Ты в гостях у друга, старого своего опекуна... у тебя с ним много нерешенных деловых вопросов — кого это может удивить? Никого!.. Так что — положись на меня, а если не хочешь быть директором...

Дольский. Нет, нет, ради Бога, поступайте так, дорогой друг, как находите нужным, только сделайте все возможное, чтобы я смог занять какой-нибудь важный пост...

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Гениалькевич, Дольский, Анеля.

Анеля. Что прикажете, милый дядюшка?

Гениалькевич. Что прикажу?..

Анеля. Вы велели меня позвать.

Гениалькевич. Велел тебя позвать? А, да, да... велел позвать. (Берет ее под руку, ведет на авансцену, продолжительно смотрит на нее, потом говорит.) Ну и как?

Анеля. Что, дядюшка?

Краткое молчание.

Гениалькевич. Хорошо? Хе?..

Анеля. Хорошо.

Гениалькевич. Все хорошо, а?

Анеля. По крайней мере ничего плохого.

Гениалькевич. О! Милое дитя!

Анеля. Видимо, нужно что-нибудь переписать?

Гениалькевич. Ах, правда, правда... Столько дел... да, да, теперь вспомнил... перепиши мне письмо к пану... пану... я потом сам проставлю адрес... Садись, пиши. (Дольскому.) Отличный у меня секретарь!

Дольский (с жаром). Ах, чудесный (опуская глаза и спокойно), чудесный... можно только позавидовать!

Гениалькевич (Анеле). Вот возьми... так... теперь пиши. (Дольскому.) У кого столько дел на плечах, тот не может... (жест, словно пишет) понимаешь?

Дольский. Понимаю.

Гениалькевич. Иногда нужно вверить свое перо кому-нибудь иному... (Таинственно.) В ней я абсолютно уверен!

Дольский. О, я не сомневаюсь!

Анеля. Милый дядюшка, ваши каракули, пожалуй, ни одна ученая голова не разберет, кроме вас самих...

Гениалькевич. Что там еще?

Анеля (поднимаясь). Никак не пойму это слово.

Гениалькевич. Какое? Это?

Анеля. Да, это.

Гениалькевич. Это, это?

Анеля. Ну да, это самое!

Гениалькевич. Не будь я Амброзий... не знаю!

Анеля. Но кто же тогда знает?

Гениалькевич. Дольский, а ну-ка посмотри.

Дольский (читает через плечо Анели). «Сви-ня-тель-ство».

Гениалькевич. Ну да... «Свинятельство»... ясно. Это новое слово... происходит от корня... свин... свинятель... э, да леший его знает!..

Анеля (возвращаясь к столу, про себя). А может, «сиятельство»? Вот рядом и слово «ваше»... «ваше свинятельство» — так и есть: дядюшка просто ошибся. (Продолжает писать.)

Гениалькевич. Послушай, Дольский, я не могу писать так, как ты пишешь свои конспекты по всеобщей истории. Когда великие мысли теснятся в голове, им надо скорее уступить дорогу, не то они проломят голову... В такие минуты и пишется... (жест) понимаешь?

Дольский. Понимаю.

Гениалькевич. Но что я хотел сказать... что хотел сказать?.. (Берет с письменного стола портфель и переносит его на стол у дивана.) У меня имеется множество собственноручных и чрезвычайно интересных рукописей... но, к сожалению, я и сам уже не могу их прочесть... Может быть... кто-нибудь когда-нибудь, просидев... а почему бы и нет?.. Вот прочитали же иероглифы?.. Хочешь попробовать? А?

Дольский. Боюсь, что мне будет не под силу.

Гениалькевич. Я покажу тебе любопытнейшее мое исследование о значении каждой буквы в нашей речи... О! это была работа!.. Установить, какое отношение имеет «А» к «Б»; «В» к «Г», «Д» к «Е» и так далее. Насколько я припоминаю, буква «И», например, в двух тысячах слов повторяется две тысячи сорок шесть раз, в то время как «Б» — только восемьсот девяносто шесть. Вещь исключительно любопытная! (К своим служащим, вошедшим с реестрами и книгами.) Иду, иду — прошу в контору!.. (Дольскому.) Совещание!.. У меня каждый день совещания... Я должен... (жест, словно держит вожжи и правит ими) как Феб со своей колесницей... понимаешь? (Уходит вместе со своими подчиненными.)

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Анеля, Дольский.

Дольский (говорит в сторону, Анеля пишет). Нет никаких сомнений... тысячи мелочей убеждают меня... Леон любит панну Анелю... Да и как можно не любить ее! Она прелестна, мила, очаровательна!

Анеля. Нет, нет... этого я не разберу... (Вчитываясь в текст, она медленно, с опущенными глазами, подходит к Дольскому, принимая его за Гениалькевича.) Дядюшка, что это за слово?..

Дольский(читая через ее плечо). Лю-бовь!..

Анеля. Ах!

Дольский. О мой Боже, я вас испугал... простите.

Анеля. Как можно... это моя вина.

Дольский. О нет, вы совсем не виноваты.

Анеля. Мне бы следовало смотреть... куда я иду.

Дольский. Напротив, это я должен был предупредить вас, посторониться или, наконец, уйти, но, признаюсь... какая-то непонятная сила удержала меня на месте... так дух захватило, что я не мог произнести ни слова... и если бы даже шел вопрос о моей жизни, то и тогда я был бы не в состоянии отойти от вас...

Анеля. Я не могла разобрать... этого слова и хотела спросить, но мне следовало бы посмотреть, к кому я обращаюсь.

Дольский. О нет... тогда было бы не то, совсем не то. Вы обратились бы ко мне не с таким доверием и спросили бы меня не таким чарующим голосом... О! это был чудесный миг необъяснимого восторга, и он останется для меня драгоценнейшим воспоминанием... Ах, я вижу, вы не понимаете этого!

Анеля. Действительно, трудно понять.

Дольский. Вы упорно старались прочитать то слово, которое чаще всего нужно отгадать... чем оно искреннее, тем глубже в сердце!

Анеля. Но я читала не в сердце, а на бумаге; это, кажется, куда проще...

Дольский. Ах, и в сердце просто, было бы немного желания... не желания... нет... в сердце читается только сердцем, единственно сердцем.

Анеля. А если там написано таким же почерком, как у моего дядюшки?

Дольский. Да, бывают и там иногда неразборчивые почерки, так как имеются, к сожалению, обязанности, мнения, обстоятельства, которые делают непонятным то, что так чисто, ясно... как ваши глаза. (В сторону.) О! предатель, что ты говоришь?.. Уходи скорей, несчастный! (Быстро уходит.)

Анеля (одна). Быть может, он любит меня? А я? Почему он не отгадает, если умеет так прекрасно рассуждать об этом? Обстоятельства? — Какие? Обязанности? — К кому? Мнения? — О ком? Мог бы, кажется, сказать яснее!

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Анеля, Матильда.

Матильда в амазонке, в шляпе и с хлыстом в руке.

Матильда. А знаешь, Анелька, твой брат — настоящий образец современной вежливости и деликатности! Вчера вечером я ему сказала довольно ясно, что мы сегодня поедем верхом на лошадях, а он еще до рассвета удрал с ружьем… Что за несчастная страсть мужчин к этой мерзкой охоте…

Анеля. Не случилось ли что с ним?

Матильда. Где там!

Анеля. Ведь он всегда был так любезен с тобой.

Матильда. Твой Дольский куда любезнее…

Анеля. Как это — мой?

Матильда. Ты думаешь, я не вижу, что он влюблен в тебя, а ты — в него?

Анеля. Матильда!

Матильда. О, влюбляйтесь, влюбляйтесь… но с Каролем я сегодня весь день разговаривать не буду.

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Анеля, Матильда, Гениалькевич.

Гениалькевич становится между ними, берет их за руки и всматривается то в одну, то в другую.

Гениалькевич. Ну и как?

Матильда. Плохо!

Гениалькевич. Как — «плохо»? Что — «плохо»?

Матильда. Хороший из вас опекун, дядюшка, нечего сказать. Прекрасное воспитание у ваших подопечных… Один постоянно сидит дома, а другой носится, как угорелый…

Гениалькевич. Что? Что ты плетешь? «Хороший опекун»… А знаешь ли ты, сколько я в своей жизни имел опек? Гм?

Матильда (равнодушно, играя хлыстом). Пятьдесят четыре. (После краткого молчания.) Что? Больше?

Гениалькевич (опуская на нос очки). Если бы я имел и сто четыре, то вряд ли нашел бы другого такого сорванца, как ты, моя девочка… (Поднимая очки.) А почему, скажи мне на милость, ты выезжаешь из дому без пани Мочиблоцкой?

Матильда. Да потому, что для пани Мочиблоцкой нет коня, и к тому же она слишком толста…

Гениалькевич. Ай… ай… ай… ай!..

Матильда (примирительно). Вы сердитесь?.. Хороший пример для нас… Ну не гневайтесь, милый дядюшка!

Гениалькевич (после краткого молчания, спокойнее). Я должен с тобой поговорить… Анелька, оставь нас одних.

Анеля выходит.

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Матильда, Гениалькевич.

Матильда всю эту сцену ведет несколько задорно, но спокойно.

Гениалькевич. Матильда, с тобой в длинные рассуждения вдаваться невозможно, а поэтому скажу коротко… Матильда, время настало… я нашел тебе жениха…

Матильда. А какого? Милого? Сладкого? Румяного?

Гениалькевич. Я не шучу.

Матильда. Его имя, герб и фамилия?

Гениалькевич. Имя. Ах! Ян.

Матильда. Предпочла бы Клеофаса! А дальше?

Гениалькевич. Одним словом, Дольский.

Матильда. «Одним словом», не хочу. (Хочет уйти.)

Гениалькевич (удерживает ее). То есть как это — «не хочу»?

Матильда. Просто, не хочу и всё.

Гениалькевич. Почему?

Матильда. Потому что он мне не нравится.

Гениалькевич. Но, моя крошка, нужно бы и меня, твоего опекуна, спросить, нравится или не нравится.

Матильда. Я в этом не вижу никакой надобности.

Гениалькевич. Что?! Матильда, не выводи меня из терпения!

Матильда. Может, дядюшка намерен вызвать меня на дуэль? Но я стреляю лучше вас…

Гениалькевич. О, знаю, знаю… конь, хлыст, пистолет, не хватает только трубки.

Матильда. Трубку я не люблю.

Гениалькевич. Значит, слушаться меня не хочешь?

Матильда. Зачем, дядюшка, вы об этом спрашиваете, ведь вы прекрасно знаете, что я никогда вас не слушалась и слушаться не буду.

Гениалькевич ходит, поправляя очки, Матильда играет хлыстом.

Гениалькевич (выводит ее на авансцену). Матильда, дочь моего светлой памяти брата Юзефа, опеку над которой Господу Богу угодно было вверить мне, спрашиваю тебя без шуток и в последний раз: будешь ты меня слушаться или нет?

Матильда. Искренне говорю, как искренне люблю вас, дядюшка, — нет! (Подходит к письменному столу и хлыстом стряхивает пыль с бумаг.)

Гениалькевич (смотрит на нее с удивлением). Матильда, но что ты будешь делать без моих советов?

Матильда (продолжая стряхивать пыль с бумаг). Буду сама себе советовать… и советовать лучше, чем мой дядюшка… Моего дядюшку я очень люблю, но мой дядюшка не способен на советы… на разумные советы…

Гениалькевич. Ну уж это… это… не будь я Амброзий!

Матильда. Не будь я Матильда, правду говорю! Ну, что мне дядюшка советует? Идти за Дольского?

Гениалькевич (вполголоса, сам с собой). Не способен на советы…

Матильда. Но если мне Дольский не нравится, а я не нравлюсь Дольскому?

Гениалькевич. Положись на меня…

Матильда (оканчивая фразу, тем же тоном). …и все будет великолепно!

Гениалькевич. Ну да, великолепно!

Матильда. Сомневаюсь.

Гениалькевич. Тогда кого же ты предпочитаешь?

Матильда. Никого.

Гениалькевич. Останешься старой девой?

Матильда. Разве плохо?

Гениалькевич. Поздравляю!

Матильда. Но ведь вы, дядюшка, старый холостяк, и тем не менее все вас любят.

Гениалькевич. Но почему я не способен на советы… Никто мне этого никогда не говорил, не будь я Амброзий!

Матильда. А потому, что сколько раз мне мой дядюшка ни советовал, я всегда поступала наоборот и, несмотря на это, достигла девятнадцати лет и постоянно здорова, весела… и довольно-таки красива. Не правда ли?

Гениалькевич хочет что-то ответить, но опускает очки, машет рукой и уходит.

Матильда звонит. Входит слуга.

Пан Кароль вернулся?

Слуга. Никак нет, сударыня. (Уходит.)

Матильда. А, пан Дольский, творец непостижимых тайн, вы желаете жениться на мне? Посмотрим. (Проходящему Дольскому.) Пан Дольский?

Дольский. Что угодно?

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Матильда, Дольский

Матильда. Скажите мне, пожалуйста, какое сегодня число?

Дольский. Девятое.

Матильда. Девятое… число кабалистическое — удобное для ворожбы! Я умею отгадывать будущее. Хотите воспользоваться моим искусством?

Дольский. С удовольствием… прелестная ворожейка.

Матильда. Дайте руку.

Дольский. Мне приятно видеть вас, панна Матильда, в таком чудесном настроении.

Матильда. О, в самом радужном. (Всматриваясь в руку.) Гм! гм! гм!.. У вас имеются различные намерения…

Дольский. У кого их нет?

Матильда. И особенно одно, главное — и хотите вы его покрыть самой большой тайной… но, увы!..

Дольский. Что же в этом плохого?

Матильда. Мой долг говорить только правду… Ваше намерение тщетно… Оно никогда не осуществится.

Дольский (иронически). Ах, как жаль!

Матильда (в сторону). Нет, какова самонадеянность! (Вслух.) Но это я, я говорю вам, никогда оно не осуществится, повторяю еще раз — никогда.

Дольский (в сторону). Может быть, она знает что-нибудь о выборах? (Вслух.) Не понимаю, почему бы моему намерению и не осуществиться?

Матильда. Не понимаю, а почему оно должно осуществиться?

Дольский. Хотя бы потому, что я хотел занять важный… (Спохватившись, умолкает.)

Матильда. Занять важный?.. (После краткого молчания.) Не понимаю.

Дольский. Слава Богу, что не понимаете.

Матильда. Можете говорить загадками, сколько вам будет угодно, но помните, что я вам сегодня сказала, — никогда! (У выхода, обернувшись.) Никогда! (Уходит.)

Дольский смотрит ей вслед.

ЗАНАВЕС