Шутка — доказательство серьезности. О поэтическом юморе, играх словами и образами

Смех и мысль

В стихах Виславы Шимборской поэтический юмор особого рода сплетается с игрой литературными образами, необычными сочетаниями слов, стилистическими контрастами, системами парадоксов, то есть с эхом барочного внимания к устройству формы, которая поражает читателя и тем самым заставляет его задуматься. Изысканная лингвистическая шутка интеллектуального характера имеет мало общего с непритязательным весельем, поскольку смех не исключает рефлексии, не парализует познавательные амбиции. В стихах Шимборской шутка контрастирует с печалью, а важнейшие дилеммы человеческого бытия — с повседневными ситуациями. Юмор играет важную роль в выявлении такого рода контрастов. Именно смешение разных качеств типично для поэзии Шимборской: среди поистине зловещих событий, нехороших предчувствий, среди траура и размышлений об абсурдности истории может вдруг возникнуть нечто человеческое, то есть смешное. Остановимся на одном (показательном) примере: «На трагических перевалах / ветер шляпы с голов срывает / и ничего не попишешь — / смешит нас эта картина»Перевод Натальи Астафьевой.[1] («Действительность требует»).

Принцип противоречий крайне важен в стихах Шимборской. Если бы мы обратились к теориям комического, то, кажется, используемые ею приемы больше всего напоминали бы взгляды Артура Шопенгауэра, который рассуждал о несоответствии нашего представления о предмете и его доступной органам чувств формы. Развитие событий нарушает человеческие планы, реальный финал далек от ожидаемого, а ирония истории всегда наготове — и все это способствует сдержанному отношению к бесполезным иллюзиям и формирует скептицизм. С другой стороны, в поэзии Шимборской всегда есть место неожиданности и парадоксу. Поэт сталкивает трагический опыт с комическим, не маскирует грусть весельем и уж точно не стремится вызвать у читателя смех, лишенный рефлексивного начала. По мысли Анны Каменской, «шутка, а не торжественность и пафос способствует защите нравственных ценностей, разоблачает мнимые истины, соседствует с мудростью»A. Kamieńska, Heroizm racjonalizmu [в:] A. Kamieńska, Od Leśmiana. Najpiękniejsze wiersze polskie, Warszawa 1974, s. 251–252.[2]. В свою очередь, Станислав Бальбус замечает, что поэзия Шимборской «всегда проникнута полным философской глубины остроумием (тем, что по-французски называется „esprit“) — легкостью, шуткой, юмором. Каким-то образом у нее эти два аспекта не противоречат друг другу»S. Balbus, Świat ze wszystkich stron świata…, s. 33.[3].

В творческой практике Шимборской юмор — это инструмент познания, который служит развенчанию стереотипов и результатов манипулирования, а также заставляет искать неочевидные объяснения природы вещей. Серьезный дискурс в этом случае вполне может подвести. Здесь имеет смысл обратить внимание на просвещенческую традицию изысканного юмора, объединяющего глубокую рефлексию с юмористическим настроем. Манфред Гайер пишет об этом следующим образом:

Именно потому свобода философов и писателей должна оставаться неограниченной, а умная шутка и хороший юмор могут помочь в установлении истины. Истина, утверждает… Шефтсбери, становится более ценной за счет исследования, сомнений и даже шуткиM. Geier, Z czego śmieją się mądrzy ludzie. Mała filozofia humoru, tłum. J. Czudec, Krakow 2007, s. 106–107.[4].

И далее:

Критерий юмора преобразуется здесь в проверку того, может ли критическое осмысление пролить свет на сущность предмета — Виланд трансформирует эту мысль в ироническую идею освещающего смеха, которая позднее разовьется в полную силу в остроумии и юморе Иммануила КантаТам же.[5].

В процитированных фрагментах упоминаются основоположники применения смеха как метода познания: Энтони Эшли Купер, третий граф Шефтсбери («Sensus communis, или Опыт о свободе острого ума и независимого расположения духа в письме к другу», 1709) и Кристоф Мартин Виланд («Музарион, или Философия граций», 1768). В свою очередь, упоминание о Канте связано с рассуждениями кенигсбергского философа о природе смеха — среди прочего в «Основах метафизики нравственности» и «Критике способности суждения».

Вислава Шимборская пользуется «освещающим смехом» с необычайной точностью и потрясающей тонкостью и вплетает интеллектуальный юмор в собственный стиль философствования на тему присутствия человека в мире. Этот вариант комического предназначен для читателя, обладающего тонким и изысканным вкусом. Сошлемся на разграничение, которое поэтесса вводит с использованием излюбленного приема обращения к мнимой статистике: «Если бы, по какому-то странному стечению обстоятельств, человечество изобрело только один вид юмора — и это был бы юмор изысканный, неочевидный, тонкий и пр., то по меньшей мере 80% людей на земле прожили бы всю жизнь, не рассмеявшись ни разу» («Śmierć nie zna się na żartach» / «Смерть не шутит», WLN, с. 683).

Следует заметить, что в представлении нобелевского лауреата юмор не является приложением к фундаментальным сущностям — жизни и писательству, — отдыхом, проявлением легкомыслия, перерывом в мышлении, но представляет собой важную составляющую испытаний и опыта, которые невозможно отделить от создаваемого поэтического целого. Имеет смысл привести формулировку Збигнева Беньковского: Шимборская «смеется, как Сюпервьель, для того, чтобы придать смелости своей серьезности»Z. Bieńkowski, Poezja jawna, «Kultura» 1967, № 34, s. 10.[6]. Шимборская в известной степени демонстративно выстраивает симметричные отношения между серьезностью и шуткой, исходит из того, что трагические и комические свойства должны быть отражением друг другаA. Węgrzyniak, Nie ma rozpusty większej niż myślenie…, s. 27 и далее.[7]. Афористичное признание из обсуждения «Популярной науки о кошках, написанной Старым Опоссумом» Т.С. Элиота («Список для необязательного чтения») посвящено этой теме: «Шутка для меня — самое веское доказательство серьезности» (WLN, с. 154). Стереотипное мышление предполагает, что в литературе и общественной жизни юмор менее значителен, чем торжественная важность. Шимборская полемизирует с этой точкой зрения, одновременно играя с познавательными стереотипами и языковыми привычками, типичными для критической рефлексии и повседневного использования.

Те, кто пишет о «несерьезных» произведениях, разработали своеобразную «умаляющую риторику» или используют некоторые термины только применительно к юмору. А если перевернуть эти отношения, поменять местами категории, классификацию шуток использовать для серьезных вещей? Вот результат, который мы обнаружим в фельетоне Шимборской об антологии «Представляем французский юмор»: «Господа Критики, если уж вы используете термин „абсурдный юмор“, введите параллельный ему — „абсурдную серьезность“! Разграничивайте серьезность изысканную и примитивную, беспечную и мрачную» (WLN, с. 209). Забавные игры с поэтической формой вырывают стихи Шимборской из традиции, связанной с могуществом ритуала, алхимии, тайны. Среди комических по существу занятий находится и процесс размещения слов на чистом листе — подозрительный, все менее необходимый (и все менее ожидаемый) в рамках культуры нашего времени. Посмотрим на признание из стихотворения «Возможности» (LNM) «Выбираю комичность писанья стихов — / не комичность их неписанья». Если обобщить, смех у Шимборской обезоруживает чересчур высокопарные рассуждения, разоблачает выученность поз, обнажает театральность общественного поведения, но прежде всего возвращает переживанию окружающей действительности человеческое измерение. Человек, сотворенный по образцу, созданному экзистенциальной философией, пребывающий в унынии, полный безнадежности, должен преобразиться под воздействием «Бога юмора» («Фильм — шестидесятые», SP). В дидактических целях поэтесса готовит для читателя особенный эксперимент, состоящий в попытках угадать, что вызывает неземной (внеземной) смех ангелов. Посмотрев на себя с этой точки зрения (предположительно воссоздаваемой в стихотворении), человеческое существо осознает собственную раздвоенность: «Выше пояса манишка и амбиция, / ниже — испуганная мышь…»Перевод Натальи Астафьевой.[8] («Комедийки», KIP). Шимборская не пишет сатиру на род человеческий, не смотрит свысока на предмет, вызывающий смех (как хотел бы, к примеру, Гоббс), а среди мыслящих и одновременно комичных персонажей видит в том числе и себя. Поэтический юмор, таким образом, сосуществует с самоиронией. В поэзии Шимборской юмор пронизывает множество уровней высказывания. В рамках данной работы невозможно представить полный обзор функций и измерений смеха, поэтому я ограничусь несколькими наблюдениями. Стихи Шимборской прочно вписаны в польскую поэтическую традицию игры рифмами. Рассмотрим в качестве примера следующие фрагменты: «Прими и упокой, / земля, писательницу, хоть сей труп / считался вне литературных групп»Перевод Асара Эппеля.[9] («Надгробная надпись», S), «Вошел — от пяток до лопаток / в сияниях лосьонных паток»Перевод Асара Эппеля.[10] («Конкурс мужской красоты», S). Мы можем увидеть, как рифма взаимодействует с фонетической стороной слова, с эвфоническими приемами. По-настоящему виртуозно комизм, являющийся следствием звучания языковых единиц, применяется в таких стихотворениях, как «День рождения» (WW), «Лесное моралите» (D), «Движение» (SP), «Колоратура» (S). Тонкие нюансы игры, доставляющей литературоведам и любителям литературы отдельное удовольствие, лучше назвать авторской улыбкой. Само версификаторское ремесло Виславы Шимборской, использующее возможности широкого пространства «между регулярным и свободным стихом», позволяет ей шутливо играть с выбранным поэтическим метромW. Sadowski, Żart wersyfikacyjny w poezji Wisławy Szymborskiej [в:] Niepojęty przypadek…, s. 119–120.[11].

Укажем, наконец, на важные установки Шимборской — на создание пастиша и пародирование. Радость, связанная с имитацией литературных и живописных стилей, соседствует с виртуозной игрой слов, пронизывающей стилизации (к которым автор относится с легкой усмешкой) средневековых, барочных и современных — прежде всего авангардных — текстов («Средневековая миниатюра», WL; «Рубенсовские женщины», S; «Образ», S).

Людический поворот (коллажи и стишки)

Следует различать поэтический юмор в произведениях, посвященных важным темам, и стихи чисто игрового характера и назначения. Хотя Шимборская в своих сборниках, начиная с «Призывов к йети», не отделяет «легкие» стихи от серьезных поэтических высказываний («аренда высоких слов / и дальнейшее тщание изобразить их легкими»Перевод Асара Эппеля.[12] («Под тою же самой звездой», WW)), а вспышки юмора и словесный гротеск органично вписаны в полифоническую стилистику поэта, все же в начале 1990-х игровое творчество начинает явно выделяться на фоне «серьезных стихов». В течение некоторого времени (после получения Нобелевской премии в 1996 году) эти тексты выполняют роль новых стихов, которых ждала читающая публика и которые должны были появиться на фоне мировой славы автора. Серьезные произведения Шимборской, написанные после Нобелевской премии и публиковавшиеся в журналах, вошли в сборник «Мгновение» (2002). Таким образом, оба направления творчества — основное, медитативное, связанное с напряженной работой мысли, и до известной степени побочное, чисто юмористическое, — развивались параллельно. Более того, беззаботная словесная игра оказывается обратной стороной подведения итогов — драматичного и полного горечи. Следует, впрочем, помнить, что «литературная игра вовсе не является противовесом для ее стихов или их противоположностью. Эту игру скорее можно описать как своеобразное развитие все тех же творческих приемов в рамках другой поэтики — чистого нонсенса и абсурда»M. Rusinek, Nic zwyczajnego. O Wisławie Szymborskiej, Krakow 2016, s. 175.[13].

Хотя литературная игра в творчестве Шимборской имеет давнюю историю (она берет начало в традиции дружеских встреч в квартире на улице Крупничей в 1940-х годах прошлого векаСм.: A. Bikont, J. Szczęsna, Pamiątkowe rupiecie. Biografia Wisławy Szymborskiej, Krakow 2012, s. 96 и далее.[14]), широкой публике она стала доступна через много лет, уже в девяностыхПервый цикл игровых миниатюр «Портреты краковских писателей» был опубликован в 1993 году в «Литературной декаде» (№ 7). Тогда же в 12-м номере журнала «NaGłos» Шимборская в соавторстве со Збигневом Махеем напечатала «Лимерики, сочиненные во время поездки из Кракова в Прагу», а позднее шутливые тексты уже регулярно публиковались в периодических изданиях и антологиях, среди прочего в «Liber Limericorum» (1997) и сборнике «Лимерики, или О мерзости и лучезарных высотах абсурда» (1998).[15]. Сборник, содержащий самые удачные результаты обращения к малым игровым формам, носит название «Стишки для больших детей» (2003). Эта безупречная в графическом отношении книга включает в себя, в частности, художественные композиции, которые Шимборская скромно называет коллажами. Автор, упражняясь в абсурде и продолжая игры сюрреалистов, сталкивает друг с другом зрительные образы и слова, относящиеся к разным ассоциативным полям. Такие изобразительно-вербальные высказывания пробуждают и читательское чувство юмора. Установка на игру, впрочем, не исключает возможность обсуждения философских и нравственных проблемБолее подробно об этом см.: E. Balcerzan, Wyklejanki — felietony — wiersze (o twórczości Wisławy Szymborskiej) [в:] Niepojęty przypadek…, s. 93–97.[16], которые вводятся как бы мимоходом.

Комический эффект в коллажах создается за счет сопоставления высокопарной видимости с хулиганским содержанием, известного с неизвестным и неожиданным, возвышенного с примитивным, официального с частным, великого с малым. Шимборская прибегает и к черному юмору. В свою очередь, интеллектуальный юмор, расшатывающий канонические правила искусства или атакующий банальность восприятия «слишком известных» шедевров (вспомним, как в 1919 году Марсель Дюшан пририсовал Моне Лизе усы), отвечает за разрушение и перестановку смыслов в живописи Леонардо да Винчи (кажется, Шимборская неудержима в изобретении новых нарядов и ролей Джоконды), Рафаэля, Тициана, Рембрандта, Веласкеса, Лиотара (вместо чашки кофе девушка несет на подносе кобру), Мунка. Иногда поэтесса использует «известные лица» — например, императора Франца Иосифа или Альфреда Хичкока, — наделяя их новым обликом, изобретая новые роли. Предметом игровой деконструкции могут стать и знаменитые древнеегипетские и древнегреческие скульптуры и архитектурные «чудеса света» (пирамиды в Гизе, афинский Акрополь, Пизанская башня).

Чрезвычайно остроумные и точные художественные опыты Шимборской можно интерпретировать как своеобразное приложение к стихам: мы обнаружим здесь темы, связанные с эволюцией человека, истории с животными в главных ролях, вариации на тему космоса, шутливые беседы со смертью, а кроме того, галерею традиционных нарядов и старомодных аксессуаров (в качестве материала для коллажей часто использовались модные журналы прошлых лет). В рамках короткого раздела трудно подробно охарактеризовать сущность этих изображений, однако можно обратить внимание на тематические блоки, неоднократное использование похожих образов, повторяющиеся идеи, сны — светлые и мрачные, мечты и страхи — как бы завуалированные, смягченные изысканным остроумием. В этом далеко не полном перечне мы упомянем шокирующие композиции с избитыми и расчлененными телами, хронику светской жизни скелетов, изображения отсеченных голов и обмена головами, фривольные истории (игры с непристойностью) и шутки эротического содержания, монструозные тела, гротескные наборы глаз и зубов, карикатурное учение об ангелах, помеси человека с животным, фантазии о птицах, напоминающие орнитологические упражнения Макса Эрнста, причудливые костюмерные коллекции нарядов, ведущих самостоятельную жизнь, деструкцию часов и игру со временем, отражения — вариации на тему зеркал, нагромождение вещей, причудливые пирамиды.

Столкновение изображения и текста в коллажах Шимборской играет важную роль. Изысканное остроумие часто сопровождается изменением контекста, культурным сдвигом, сопоставлением изображения, говорящего само за себя, и тривиального слова, иногда газетного штампа. Визуальные и языковые полуфабрикаты, вырезанные из периодических изданий, служат комментарием друг для друга, пусть даже они впервые и довольно неожиданно оказались рядом. Источником игрового эффекта здесь является сама идея их сопоставления. Приведем несколько примеров: изображение монументальных, неподвижных, сонных Колоссов Мемнона сопровождается надписью «Стабильность, спокойствие, знания, опыт»; огромного размера скульптуры перед храмом Абу-Симбел (фрагмент четырежды повторенного портрета Рамсеса II) описываются фразой «не любят путешествовать»; Петр Скарга с портрета Матейко произносит: «Орфографические ошибки не придают стихам красоты», а некий головорез — опошленный Раскольников или, может быть, радикальный авангардист, вонзающий стилет в женщину, — так объясняет свой поступок: «ЭКСПЕРИМЕНТ ПРЕЖДЕ ВСЕГО»W. Szymborska, Kolaże / Collages [katalog wystawy; MOCAK, Krakow], Krakow 2014, s. 187, 89, 174.[17]. Очевидно, что приклеенный к изображению текст резко расходится с возможными ожиданиями.

Разумеется, важно уделить внимание немногочисленным примерам, демонстрирующим пересечение разных видов юмора. Беззаботность здесь сталкивается с тяжелым раздумьем, тривиальность ситуации — с глубиной смысла, тревожное отчуждение разрешается смехом. Фантасмагорические, причудливые встречи вырезок из действительности, которые относятся к разным культурам и эпохам (ножницы становятся инструментом творчества), создают эффект неожиданности, творят ауру необычайности. Натуралистические и провокационно безнравственные образы остраняются и смягчаются через взаимодействие китча и высокой культуры, посредством старосветского антуража (мы имеем дело с очаровательными сентенциями); кроме того, снисходительная по отношению к человеческой природе задумчивость и изящная отстраненность позволяют не перейти границы хорошего вкуса в шутках, связанных с сексуальной сферой.

В коллажах Шимборской легко увидеть связь с сюрреалистическими фантазиями, а отсылки к образам художников этого направления характеризуются свободой и оригинальностью. Композиции, созданные Шимборской, ближе всего к работам Рене Магритта. Об этом любопытно пишет Александр Фьют:

Забавы Шимборской с визуальными компонентами продолжали традицию конкретного течения в сюрреализме — весьма важного, хотя и не центрального. В рамках этого направления Магритт занимал особое место. Он раскованно экспериментировал со временем и пространством, свободно нарушал законы притяжения и вероятности, провокационно деформировал и трансформировал человеческое тело. Даже собственные письма он иллюстрировал причудливыми рисунками. <…> Воображение… разрушает привычки, отторгает предметы от их имен в языке, создавая индивидуальную суверенную реальность. Похожая во всем перечисленном на Магритта, Вислава [Шимборская] обогащает его мотивы за счет собственных неповторимых акцентов.A. Fiut, Wisława, «Kwartalnik Artystyczny» 2012, № 1, s. 38.[18]

Эту характеристику своего воображения подтверждает и сама Шимборская, сравнивая двух сюрреалистов и объясняя причины выбора одного из них:

Картины Дали, особенно самые известные, кажутся мне чересчур громоздкими, мой взгляд постоянно перемещается от одного фрагмента к другому. Ну не знаю, я предпочитаю Магритта. Он сдержаннее, экономнее в замыслах и благодаря этому скорее заставляет задуматься («Szalone kalafiory» / «Безумная цветная капуста», WLN, с. 722).

Шимборская отправляла коллажи друзьям и знакомым, а значит, первоначально они функционировали в качестве частных документов, связанных с конкретным поводом изобразительно-словесных сообщений, которые резко отличались от стереотипных праздничных открыток с пожеланиями. Только потом эти тексты оказались в общественном пространстве, были напечатаны в журналах, украсили сборник «Стишки для больших детей», антологию «Liber Limericorum…» и два издания биографии поэтессы авторства Анны Биконт и Юстины Щенсной (1997, 2012). Собрание открыток, полученных от Шимборской, опубликовано в альбоме «Дар дружбы и остроумия от Виславы Шимборской. Тексты и коллажи поэта из коллекции Рышарда Матушевского» (2008). Анна Фрайлих также опубликовала коллажи и письма из личного архиваW. Szymborska, Wyklejanki i kartki do Anny Frajlich, «Kwartalnik Artystyczny» 2014, №1, s. 11–61.[19].

Детский на первый взгляд прием вырезания и наклеивания на лист картинок и слов не должен вводить нас в заблуждение: коллажи Шимборской — тонко сконструированные и абсолютно оригинальные произведения искусства. Смена материала не нарушает целостности поэтического мира, содержание подтверждается и поддерживается изображением. Пожалуй, лишь присутствие адресатов здесь заметнее, чем в стихах. Более того, коллажи, наряду с серьезной и «несерьезной» поэзией, являются составляющей «творческого целого», внутри которого отдельные «компоненты», или, по-другому, виды творческой активности, «взаимно поддерживают и мотивируют друг друга»A.M. Potocka, Poezja poważna, poezja niepoważna oraz wyklejanki [в:] W. Szymborska, Kolaże…, s. 56.[20]. Как пишет Леонард Нойгер, «коллажи — произведение искусства, это несомненно. Кроме того, они представляют собой фирменный знак Виславы Шимборской. Самое главное, впрочем, — их смысл: они являются следствием дружбы и приглашением дружить»L. Neuger, ≪Prosto z uchylonej jeszcze chwili≫ [в:] Zachwyt i rozpacz. Wspomnienia o Wisławie Szymborskiej, oprac. A. Papieska, Warszawa 2014, s. 346. См. также: R. Krynicki, Drugi talent Szymborskiej. Rozmawia Maria Anna Potocka [в:] там же, s. 213–223.[21]. Впечатление необычности и легкой провокации, веселая игра с прошлым и настоящим, забавное пристрастие к визуальному и версификационному китчу (сколько здесь примеров графомании, особенно относящихся к периоду Молодой ПольшиПринятое название периода в польском искусстве (конец XIX — начало XX в.), связанного с распространением модернизма. Примеч. пер.[22]!), несомненно, укрепляют дружеские узы, создают общее пространство восприятия удивительного мира. В коллажах Шимборской шутливые выходки фантазии заставляют усомниться в выводах здравого ума, гротеск перемешивает измерения и уровни действительности, а удивление, воспринимаемое как следствие юмористической неожиданности, склоняет к раздумьям. Ирония в стихах и коллажах выходит на первый план, ведь она

неслучайна в мировоззренческом и философском отношении. Языковой троп, литературная концепция, логический парадокс, или апория, сюрреалистическое столкновение противоречащих друг другу элементов — это не ВСЕГО ЛИШЬ игра. Уместно было бы добавить: это игра ПРЕЖДЕ ВСЕГО. А «к игре следует относиться особенно серьезно», как говаривала ШимборскаяM. Rusinek, O rozumieniu wyklejanek [в:] W. Szymborska, Kolaże…, s. 8.[23].

Шутливые малые поэтические формы Шимборской растут из игры со знакомыми и друзьями. В отличие от серьезных текстов лимерики появляются в атмосфере развлечения, в гедонистическом взаимодействии — например, во время поездки, когда нужно написать лимерик с использованием названий тех местностей, которые встречаются по дороге. Играющий человек освобождается от подчиненности великим идеям. По Шефтсбери, «свободу умной насмешки» невозможно отделить от «свободы дружеского круга»M. Geier, Z czego śmieją się…, s. 111.[24]. Для того чтобы описать генезис «искусства лимерика» Шимборской, следует обратиться к послевоенному времени, когда в квартире в Доме литераторов по адресу Крупнича, 22, в Кракове Мацей Сломчинский читал свои тексты, относящиеся к описываемому жанру, а будущая нобелевская лауреатка делилась собственными замыслами и их воплощениями. Захватывающая краковская игра в лимерики (ее золотой век приходится на период после получения Нобелевской премии) быстро стала традиционной: в фильме Катажины Коленды-Залеской «Иногда жизнь бывает сносной» (2009) появляется сцена коллективного сочинения лимерикаСм. замечания Яцека Балуха о лимериках Шимборской: J. Baluch, Jak układać limeryki? Poradnik praktyczny wraz z ćwiczeniami dla początkujących i zaawansowanych, Krakow 2013, s. 21–25, 30–32, 210–211.[25].

Следует подчеркнуть, что Шимборская и ее окружение (Станислав Бальбус, Яцек Балух, Магда Хейдель, Бронислав Май, Генрик Маркевич, Эва Мровчик, Леонард Нойгер, Михал Русинек и другие) модифицируют абстрактный лимерик, в котором появляются исключительно вымышленные герои, вводя в него, к примеру, ироническую похвалу друзьям (героиней и адресатом множества произведений стала Тереза Валас). В этом случае лимерик срастается с шутливым панегириком. В лимериках Шимборской появляются фамилии Станислава Бальбуса и Ванды Кломинек, хотя и галерея вымышленных эксцентрических персонажей необыкновенно разнообразна. Камерный смех, звучавший в узком кругу, начинает жить в публичном пространстве и наверняка влияет на польское чувство юмора, которое в последние годы переживает не лучшие времена.

В «Стишках для больших детей» особый раздел составляют забавные двустишия — сиюминутные безделицы, объединенные названием «Портреты краковских писателей». Собрание живописных и скульптурных изображений («Шимборская из гипса. Рок / ей носа оторвал кусок», RDDD, с. 34), чье авторство в этой мистификации приписывается вымышленным художникам-халтурщикам, позволяет создать забавные карикатуры. Известные персонажи литературной жизни изображены будто в кривом зеркале, которое, однако, размещено под таким углом, чтобы сделать возможной тонкую похвалу индивидуальности. Здесь одинаково важны и юмор, и точность шутливой лапидарной формы.

Лимерики по-польски и по-краковски

Сосредоточимся на лимериках, то есть устойчивых стихотворных текстах абсурдистского характера, состоящих из пяти строк (с рифмами aabba), из которых две — третья и четвертая — короче остальных. Название жанра происходит от городка Лимерик (или, по-другому, Luimneach). Лимерики в версии (и исполнении) Виславы Шимборской отличаются особыми свойствами, которые не позволяют перепутать их с другими воплощениями этой капризной формы. Традиция лимериков искушает и нарушает привычные табу, однако достойная дама поэзии, сохраняя следы шокирующей природы жанра, использует его рискованную неоднозначность необыкновенно тонко. Например, она прибегает к исторической маске, когда речь идет о любовных перипетиях Моцарта, Шопена или Наполеона. В лимерике о князе (короле) Попеле мы обнаруживаем отсылку к Шекспиру. Продемонстрируем апокрифический фрагмент озорной салонной (в «галантном» стиле) биографии Моцарта:

Как-то Моцарт по Праге носился

и в каминной трубе очутился.

Факт, что сажей он сразу

Трех графинь перемазал,

От биографов как-то укрылсяПеревод Анатолия Нехая. Стихотворение переведено специально для настоящего издания.[26]

 

                                        (RDDD, с. 12).

Интеллектуальная игра, в которой можно рассыпать и по-новому сложить культурные знаки, дополнение важных выводов исследователей шутливыми деталями, эксцентричная эрудиция, которая наслаждается намеренными анахронизмами, условная жестокость и черный юмор, а также пронизанная абсурдом «этнографическая установка», то есть инсценировка изучения традиций разных народов и местностей, — все эти элементы в произведениях Шимборской создают неповторимое сочетание. Невозможно не заметить и усиление роли концептуального подходаБолее подробно о «концептуализме» Шимборской см.: T. Skubalanka, Herbert, Szymborska, Rożewicz. Studia stylistyczne, Lublin 2008, с. 47–49.[27], или, иначе говоря, восхищающую читателя актуализацию звуковой стороны языка, а также игру, состоящую в обнаружении новых смеховых возможностей польского языка. Добавим, что и сам язык становится предметом игры и — опосредованно — ее анализаСр. T. Nyczek, Po raz dwudziesty piąty [в:] T. Nyczek, Tyle naraz świata. 27 x Szymborska, Krakow 2005, s. 258.[28].

Лимерик связан с английской традицией, что, в свою очередь, определяет тип юмора, характерный для этой культуры и представленный в популярных произведениях Эдварда ЛираПодробнее об английских лимериках и польских воплощениях этой формы см.: A. Marianowicz, Wstęp [к:] Rudy lunatyk z Marago. Limeryki i rymeliki, zeb. i oprac., A. Marianowicz, Warszawa 1999, s. 6–11.[29]. В Польше эти юмористически-гротескные миниатюры попали на благодатную почву. Жанр лимерика представлен в творчестве Юлиана Тувима, Константы Ильдефонса Галчинского, Януша Минкевича («Рифмерики, или Лимерики made in Poland») и Мацея Сломчинского («Мерзкие лимерики»), которые перенесли в пространство польской культуры разные типы этого абсурдистского жанра. С английского языка лимерики замечательно переводили Анджей Новицкий и Антоний Марианович. Впечатляют и заслуги на этом поприще Станислава Баранчака — переводчика и законодателя новых, созданных им самим лапидарных жанров. В список мастеров лимерика следует включить Януша Шубера («Эмерик на водах», 2012) и Михала Русинека («Лимерики», 2006). Вислава Шимборская создала собственный стиль игровой поэзии и собрала вокруг себя виртуозов лимерика. Здесь трудно говорить о конкуренции, поскольку участники литературной игры писали миниатюры в шутку и адресовали их друг другу.

«Стишки для больших детей» содержат малые формы, объединенные в циклы. Любопытна именно такая композиция, основанная на группировке произведений, являющихся вариациями некоего устоявшегося образца. Так происходит и в случае лимериков. Поэт, отсылая к географическим и культурным фактам, то имитирует при помощи средств польского языка звучание китайского (как в бравурном лимерике о Мао Цзэдуне), то выводит на первый план смертельно опасные народные забавы (местный колорит здесь условен, а гуральский фольклор представляет собой пародию). Шимборская играет самим классификационным принципом, называя циклы «Из китайских <подгальскихОт топонима Подгале (Подхале) — названия историко-географической местности в Татрах на границе со Словакией.[30], островных> лимериков» (в последнем случае в позиции рифмующегося слова находится название острова), наконец, «Из континентальных». Литературная игра не кончается: «Лимерики (прошу прощения за описание) лозаннские» представляют собой, как сказали бы математики, множество из одного элемента.

«Биографиолы» и «географиолы» Станислава Баранчака предшествуют квазижанрам поэтических миниатюр ШимборскойJ. Baluch, Jak układać limeryki?…, s. 21–22.[31]. Образец заимствуется из старой песни, пословицы или рекламного слогана — даже меню в ресторане может послужить источником вдохновения. В коротких предисловиях к отдельным циклам Шимборская формулирует правила жанра (какова версификационная структура, каковы тематические критерии), рассказывает, как при помощи друзей появились «москалики» (пародии на четверостишие Райнольда Суходольского и его перифразы, сопровождающиеся стилизованным старопольским названием «Рифмованный трактат о превосходстве сарматов над прочими нациями…»), «лучшики», «отводки» и «альтруитки». Шутливое изобретательство предполагает также своего рода игру в новые жанры: известные образцы отвергаются, Шимборская «предпочитает динамичную поэтику»K. Kardyni-Pelikanova, Wisławy Szymborskiej igraszki z genologią (problematyka kwalifikacji gatunkowej utworow polskiej noblistki) [в:] Wisława Szymborska. Tradice — současnost — recepce, red. M. Balowski, J. Raclavska, Ostrava 2004, s. 102.[32] и такие объекты, изучаемые теорией жанров, которые необходимо найти и продемонстрировать. Отдельный случай представляют собой «подслушанки» — вдохновленные Мироном Бялошевским записи повседневной речи, характеризующиеся литературными достоинствами, о которых не подозревает автор. Во время чтения «подслушанок», если забыть на время о языковом комизме, имеет смысл задуматься, сколько глупостей (наряду с маленькими открытиями) может вместить повседневная болтовня. Историческая хроника интеллектуальной ограниченности совмещается здесь с социологическим портретированием языка улицы. Следует заметить, что в составленном вдохновенно и с юмором сборнике «Стишки для больших детей» игровая стихия захватывает и именной указатель, характерный прежде всего для научных трактатов. Вот примеры формулировок: «Гомулка, Владислав, страж режима»; «Отдыхающий с Майорки, вопрос за 50 злотых плюс 2 билета на концерт»; «Мрожек, Славомир, отсутствующий в этой книге, а жаль»; «Шимборская, Вислава, писательница, что поделаешь» (RDDD, с. 50-51).

Приведем несколько цитат — читатель сразу поймет правила игры в рамках отдельных циклов. Начнем с «москаликов» (далее, называя жанры, я буду использовать единственное число): «Кто твердит: „сыны Италии / трудолюбьем знамениты“, / того ждет кровопускание / у часовни святой Зиты!»Перевод Анатолия Нехая. Стихотворение переведено специально для настоящего издания.[33] (RDDD, с. 20). Напомним, что в образце, стихотворении Райнольда Суходольского, речь шла о москалях (приверженца братства славянских народов, настаивающего на своей точке зрения, следовало застрелить перед костелом кармелитов). «Лучшик» — выражающая авторское убеждение миниатюра, образно демонстрирующая угрозы, связанные с местами общественного питания: «Лучше иметь в биографии дыры, чем пробовать здешние чипсы с сыром»Перевод Анатолия Нехая. Стихотворение переведено специально для настоящего издания.[34] (RDDD, с. 22). «Отводка»: «от виски IQ низкий» (RDDD, с. 28) — производная от пословицы «от водки ум короткий»В оригинале ≪od wódki rozum krótki». Примеч. пер.[35]. «Альтруитка»: «Ты оставь врачей в покое — / путь в могилу сам освоишь» (RDDD, с. 28) — образец связан с популярной в ПНР формулировкой «труд жены ценя бесплатный, / ешь ты полуфабрикаты». Разумеется, языковая игра здесь далеко отстоит от сатирической издевки (важен прежде всего эффект абсурдности), но все же в циклах из «Стишков для больших детей» мы можем увидеть польскую ксенофобию, нетерпимость, мегаломанию (неприязнь и даже ненависть, которая может быть направлена на кого и что угодно), следы токсичной социалистической действительности, глупое благодушие рекламы — старой и новой, — намеки на предосудительные привычки новых элит.

Важное достоинство обсуждаемых поэтических шуток — их цикличность и вариативность: результат очередного преобразования, включающийся в серию, содержит новые языковые изобретения, заставляет испытать восхищение перед искусством импровизации. Чтение этих текстов доказывает, что, несмотря на ограничения жанра, в процессе преобразования исходного образца возможно множество находок. Название сборника Шимборской ассоциируется со стихотворением «Детям», размещенным в начале «Сказок» Игнация Красицкого, где рефреном повторяется фраза: «Сказки несу вам, послушайте, дети»I. Krasicki, Bajki, oprac. Z. Goliński, Wrocław — Warszawa — Krakow — Gdańsk 1975, s. 3.[36]. Дети, однако, должны проявить взрослость. Языковая игра Виславы Шимборской не освобождает от необходимости критического мышления, что, в свою очередь, органично связано с каноническими чертами ее поэтического творчества.

Из книги: Лигенза Войцех. Не по канону. О поэзии Виславы Шимборской и Збигнева Херберта / Пер. с польск. Е. Стародворской. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2021.