чужие среди чужих
Закрыв книгу Хонета (*1974) — «алису» (1996), «Прямиком в ад, сыне» (1998) или «играй» (2008), — понимаешь, какие мы все друг другу чужие. Даже если свои. Самый близкий, родной человек может внезапно взять и уйти — насовсем. Ото всех — с Земли под землю. На этом факте изначальной несродности строит Хонет свою поэзию. Чтобы не строить на рассыпающемся песке веры в вечную или хотя бы продолжительную любовь и дружбу, в счастье или завтрашний день, он ставит дом на льдине; наподобие иглу.
Анастасия Векшина, первый переводчик Хонета на русский язык, писала в 2012 году: «Поэзия Романа Хонета состоит из песка, теней, животных, птиц, больных и мертвых тел. Это поэзия анатомическая, ‘копающаяся в прахе’, — попытка примирить полет и разложение».
Тогда это было так; сегодня это почти так.
Сказанное относилось прежде всего к томикам конца прошлого — начала нового века, то есть к периоду поисков и конструирования «загробных, подземных, пограничных миров, ненароком пересекающихся с нашим миром где-нибудь в зеркале лифта или пруда». В двух последующих сборниках Хонет нашел способ: попросту не замечать разницы между полетом и разложением. «Апофеоз частиц» как апофеоз жизни. Точно так же предлагающая регулярные трипы в Зазеркалье поэзия — в целом — избавляет нас от вопроса, «реальна ли жизнь», тем самым примиряя с нашей, кажущейся нам реальной жизнью.
А еще порой кажется, что Хонет случился, чтобы поэзия польская могла, наконец, смелее выходить из тени Милоша и Шимборской.
«Я — младенец, не способный отличить краюхи от зернышка тмина», — Чеслав Милош в «Песнях Адриана Зелинского» (1943–44) намекал на то, что взрослый-то как раз способен; более того, вынужден различать, выделять, избирать. Вовремя тормозить. На маршруте в запределье поезд Милоша обычно не пересекал границ тени, но следовал вдоль них, предпочитая обзорные экскурсии: «Посмотрите налево, не смотрите направо!»
Таким образом впоследствии формировалась удобная и красивая поэтика взвешивания и раскладывания по полочкам в рамках разумного сопоставления. В ней хорошо чувствовали себя не только старшие Адам Загаевский или Анджей Сосновский, но и младшие Яцек Денель или Иоанна Лех, активно утверждающие себя «вне Милоша».
тень / есть в каждом из нас…
О том, как трудно вырваться из лап гигантов, Тимотеуш Карпович в «Надуманном человеке»: «Свершил бесподобное дело: / избежал языка родного / В башне Вавилона / сменил строй чернолесья / на синтезы речи» (Чернолесье — имение Яна Кохановского — «польское Михайловское», воспетое Циприаном Норвидом и Юлианом Тувимом).
Редактор Алда Бароне не без удивления замечает, что «поэзия Хонета вменяема, насколько вообще может быть вменяемой поэзия. Она логична и даже избегает внешних эффектов — поскольку понятия внешнего и внутреннего в хонетовской логике взаимозаменяемы, — и ее даже можно причислять к современной классике». Ей, поэзии, свойственны нежность разочарования, агрессия отчаяния, постоянное ощущение неповторимости; она несет в себе вирус боли. Всё это — характерные черты милошевского синтеза. Может быть, чтобы не быть Милошем, не нужно ничего менять, а всего лишь не множить различий?
шепот напоминает ужа / только вертикален
Послесловие к книге: Хонет Роман. Месса Лядзинского / Пер. с польского С. Морейно. М.: Русский Гулливер, 2017.
