Книги польского пилигримства (3)

XIII.

Не препирайтесь о заслугах своих, ни о первенстве, ни об отличиях.

Однажды солдаты, исполненные отваги, штурмовали некий город и, когда приставили к стене лестницу, войска воскликнули: «Первый ступивший на стену получит великую боевую награду».

Ринулась первая рота, но так как каждый хотел первым достигнуть лестницы, то, толкая друг друга, они уронили лестницу и были сбиты со стены.

И вот поставили другую лестницу, и набежала другая рота, и первый достигший ступеньки лестницы был на нее впущен, а прочие за ним последовали.

Но первый солдат на полдороге лишился сил и остановился, заграждая другим путь. И шедший за ним солдат ринулся на него и, сорвавши, бросил вниз, сталкивая и других; произошло замешательство, и все они были побиты.

Но поставили третью лестницу, и пошла третья рота. Передовой солдат, получивший рану, не захотел идти далее.

Но наступавший за ним был человек громадного роста и силы, и вот, не говоря ни слова, он схватил его и понес над собою; закрылся им, как щитом, и поставил на стену; потом в порядке побежали другие и заняли город.

После этого войско сошлось на совет и намеревалось дать большое отличие этому сильному солдату. Он же на это сказал так:

«Братья-солдаты, вы кликнули клич, что первый, ступивший на стену, добудет отличие, и вот раненый, ступивший раньше меня, он добудет этот знак отличия: через него Бог взял этот город.

Не скупитесь на уважение к нему, говоря, что он только быстроте ног обязан первым местом, ибо и быстрота есть преимущество в солдате, так же, как сила и храбрость.

Не говорите, что он ничего не сделал, ибо если б он не был ранен впереди меня, то я получил бы ранение, и, быть может, сегодня мы не взяли бы город.

Но защищающий равен тому, кто сражается, щит имеет ту же цену, что и меч. Отличия не требую, ибо все знают, что мною сделано.

Бог дает одоление, расходуя быстроту одного, мужество другого, силы третьего; и когда человек ловкий или сильный вместо того, чтобы нести более слабого товарища, сбрасывает его, он производит замешательство и ведет к поражению, а, хвастаясь заслугой, сеет раздоры».[1]

XIV.

Пусть каждый несет свой талант Отчизне тайно, как кружечное даяние, и не говоря о том, сколько положил. Будет время, и наполнится кружка, и Господь Бог впишет то, что вложено каждым.

Но если вы хвалиться будете, что дали столько-то и столько-то, то высмеют вас люди, и станет известным, что вы дали талант свой только ради похвал.

Заслуга перед Отчизной подобна пороху.

Кто рассыплет порох на большом пространстве и зажжет, тот достигнет слабого блеска, без силы, без взрыва и действия.

Но кто заложит порох глубоко и зажжет, тот взорвет землю и камни стен с грохотом и силой, и люди скажут: «Без сомнения, там много было зелья», — хотя на самом деле и было его немного, но было оно глубоко заложено.

Также и заслуга, сокрытая глубоко, со славою обнаружится; а если иной сокрыл ее так, что она никогда не раскроется в этом мире, то она откроется в вечности, и гром ее будет нескончаемым, свет неугасимым и значение вечным.

Заслуга перед Отчизной подобна зерну, кто несет это зерно в руке и всем показывает, восклицая «вот большое зерно», тот засушит его и ничего из зерна не извлечет.

Но кто зароет зерно в землю и будет терпеливо ждать за неделей неделю, тот увидит, что зерно дало росток.

А кто сохранит зерно в колосе до следующего года, тот добудет сто зерен, а из тех ста — тысячу тысяч.

И потому тот, кто дольше ждет награды, больше и получит, кто здесь не получит, там получит наивысшую.

Что же сказать о людях, которые жалуются, говоря, что были храбры, но не получили ни чинов, ни наград? Но разве вы бились ради чина или ордена? Кто для чина или ордена бьется, пусть идет в Россию.

Что же сказать о людях, которые жалуются, указывая: вот стоящий направо труслив, а получил орден; вот стоящий налево — человек недалекий, а получил повышение? Но разве хороший солдат, идя на врага, оглядывается вправо и влево? Не оглядывается, но идет вперед. Трус тот, кто озирается по сторонам. Глядеть вокруг и все обозревать — это дело военачальника.

Но что же сказать о людях, жалующихся со словами: «Начальник наш погрешил, давая награды и назначая к повышениям людей негодных»? Ведь легко видеть каждому недостатки начальника и не видеть его заслуги, и видеть в то же время свои качества, не замечая своих пороков. И часто то хорошее, что присуще начальнику, необходимее народу, нежели наше хорошее.

Разве неизвестно вам, что Господь наш Иисус Христос избрал вместе с двенадцатью одного предателя среди апостолов; если так, то начальник совершен как человек, даже пять плохих избирая в среду двенадцати к должностям и награждениям.

А среди апостолов самым любимым был святой Иоанн, самый младший, и никакой отдельной власти не имевший; он не был наместником, как Петр, не был предызбран обращать народы, как Павел, и не был казнохранителем, как Иуда.

Но Иоанн один возвестил грядущее в Откровении и назван Орлом, и кончина его покрыта тайной, и многие верят, что он не умер, но доселе живет; подобного ни об одном апостоле не мыслят.

Смотрите же: и без должности заслуга явилась чудеснейшей из века в век.

XV.

Среди иноземцев вы подобны хозяевам, что ищут гостей и зовут их на праздник свободы в дом свой.

Некий безрассудный хозяин, приглашая гостей, показал им прежде всего в доме своем мусорницу и иные места для сору и этим так возбудил отвращение, что никто не пожелал сесть за стол у него.

Мудрый хозяин ведет гостей своих чистой прихожей на званый обед в светлую комнату. Места для грязи и сору есть в каждом доме, но они скрыты от глаз.

Есть среди вас люди, которые, говоря с иностранцами об Отчизне своей, начинают с того, что было плохо и несовершенно в ее законах и учреждениях; но иные начинают с того, что прекрасно и достойно внимания прежде всего. Скажите же теперь, кто из них подобен хозяевам безрассудным, а кто мудрым. И кто удержит гостей в доме своем.

Не мечите бисера перед свиньями, не всем чужестранцам говорите о великих деяниях, совершенных народом вашим для блага мира, ибо одни вам не поверят, иные же не уразумеют, доколе сами не обратятся.

Некий христианин жил у леса и лесничествовал. Однажды он накрыл разбойника, кравшегося торопливо из лесу к корчме, в которой жили евреи, чтобы перебить их и ограбить. Разбойник сказал лесничему: «Пойдем вместе на жидов и поделимся их добром».

У лесничего в руках было ружье, но заряженное только дробью для охоты на птиц; все же он бросился на разбойника и ранил его; сам будучи тяжко ранен, он схватил его за руки; и боролись они долго, пока разбойник не свалил лесничего; и бил его ногами, думая, что забил до смерти. Но и сам раненый, уже не мог идти на разбой, теряя много крови, и возвратился в лес. А лесничий пополз к корчме за помощью.

И сказал евреям: «Вот я встретил разбойника и отогнал его, и ранил его, но как только он поправится, снова придет, если не сюда, то пойдет на грабеж по другим корчмам. Пойдите, схватите его и свяжите; а если боитесь, то помогите мне. Разбойник силен, но ослаблен теперь, и мы с ним справимся».

Евреи видели из корчмы все происшедшее, и видели, что он их защитил, но они боялись, что он будет просить платы.

И вот они приняли вид необычайного удивления, спрашивая его, откуда он пришел, чего хочет. Старики дали ему водки и хлеба, а бахуры плакали, словно от жалости.

И все говорили: «Не верим, чтобы разбойник хотел нас убить, он и прежде бывал здесь у нас, пил водку и ничего плохого нам не делал».

Лесничий им ответил: «Если он был здесь, тем хуже для вас, потому что он осмотрел дом ваш и сундуки ваши, и увидел, что в доме живут евреи — народ трусливый и малодушный».

На это евреи снова заговорили: «Не клевещи на народ наш; разве не из нашего народа явился Давид, убивший Голиафа, и Самсон, сильнейший из людей?»

И лесничий им ответил: «Я человек несведущий в книгах; я слышал от приходского священника, что эти Давид и Самсон умерли и более не оживут, потому говорите только о себе».

А на это ответили евреи: «Не наше дело очищать леса от разбойников, на то есть магистраты и войско; поди и донеси им».

Лесничий сказал: «Защищая вас, я не обращался к властям и солдат не дожидался».

Евреи ответили: «Ты сам себя защищал».

Лесничий сказал: «Однако я мог бы помогать разбойнику грабить вас, я мог бы следовать за ним вдалеке молча, и он поделился бы со мною вашим добром. Я мог бы также вовсе не выходить из дому».

На это евреи ответили: «Ты защитил нас, потому что ожидал платы. Ну вот мы и дали тебе водки и хлеба, и перевязали твою рану, и можем дать еще золотую монету».

И лесничий им ответил: «Не хочу вашей платы, а за хлеб, водку и лекарство отдам вам деньги, как только вернусь к себе в дом».

И снова сказали ему евреи: «Ты дрался с разбойником, мы знаем, потому что ты человек сварливый, любишь драку и гоняешься по лесу за зверем».

Отвечал им лесничий: «Если бы я вышел драться, я бы лучше вооружился, я взял бы пули и захватил бы топор, вышел бы или раньше или после, но вы видели, что ни раньше, ни после, но я вышел как раз в ту минуту, когда увидал разбойника, шедшего к вам».

И вот евреи удивились чрезвычайно и сказали: «Признайся, скажи нам, чего ради ты сделал совершенное тобой, и какие у тебя были замыслы, потому что ты удивительный человек».

И ответил лесничий: «Этого одного вам не скажу, а если бы даже и сказал, вы не поймете, ибо один ум христианский, другой ум европейский; но если бы вы обратились в христианство, вы сами поняли бы поступок мой, и не было бы нужды спрашивать меня». И, сказавши это, ушел от них.

А когда шел от них, то стонал от боли.

А евреи говорили меж собою: «Хвалится храбростью, а стонет: рана его не тяжела, а стонет он, только пугая наших детей».

Знали евреи, что он тяжко ранен, но чувствовали, что дурно они поступили, и хотели сами себе внушить, что ничего плохого не сделали. И рассуждали громко, чтобы заглушить в себе голос совести[2].

XVI.

В чужой земле, среди беззакония, вы как путники в неведомой стране, попадающие в западню.

В волчью яму попали несколько путников. Были среди них господа, слуги и провожатый.

Лишь только оказались они на дне ямы, смерили ее глазами, и, хоть ничего не сказали друг другу, но угадали, что надо было делать.

И вот стал на дне ямы один из них, самый сильный и самый рослый, а другой стал ему на плечи, третий стал на плечи второму, а последнему стал на плечи провожатый.

Так, воздвигая лестницу, не считались они с тем, кто господин, кто слуга, но судили по росту и ширине плеч. Они рассудили также, что надо провожатого поставить наверх и высадить из ямы первым, так как ему были известны дороги и места, где скорее всего он мог бы найти помощь.

А когда провожатый ушел, они стали ждать молча, подкрепляясь едой, имевшейся у них в дорожных мешках, уделяя каждому сообразно его голоду.

Иные боялись, что проводник бросит их там, но молчали, чтобы не волновать спутников; сказали только про себя: «Если он нас предал, у нас хватит времени для сетования».

Спустя немного времени проводник привел несколько человек, извлек путешественников из ямы и привел их в деревню.

И вот в молчании они расстались. Путники размышляли: «Провожатый глуп, но так как он заблудился по невежеству, а не по злому умыслу, и довольно набрался страху, то оставим его в покое; однако же в другой раз будем разборчивее брать проводника».

А проводник думал: «Я заблудился и едва не погубил этих достойных людей, в другой раз не пойду проводником».

И было полное молчание среди этих людей с минуты падения до выхода из ямы.

На следующий год новые путешественники с другим проводником попали в ту же яму и решили помочь себе тем же способом.

Но возник спор о том, кого поставить на дне ямы, ибо господа не хотели выносить на плечах слуг, а слуги боялись, чтобы господа, вышедши, не оставили их.

Все же вместе боялись выпустить проводника, потому что, увлеченные гневом, они ударили его и бранили за то, что он заблудился. Они принуждены были взять с него клятвенное обещание, что он вернется.

Но лишь только тот вышел, как подумал: «Они злые люди, они что-то замышляют против меня, ибо не поверили мне. Брошу их там в яме». И, сказав так, направился к себе.

И путники несколько дней голодали, пока случайно не нашли их люди и не извлекли их.

Но, едва вышедши на свободу, одни захотели продолжать путь, другие искать и наказать вероломного проводника. Так они перессорились и расстались.

Самые запальчивые шли, проклиная и угрожая проводнику, и случилось так, что их никто не хотел провожать, не сдаваясь ни на просьбы, ни на денежные посулы.

А этот вероломный проводник клялся и кричал, что он невиновен, что эти люди заблудились сами, и в доказательство хорошего знания дороги брался проводить других. И случилось так, что он снова стал причиною их несчастья.

И была долгая ссора между ними с минуты падения до выхода из ямы.

XVII.

В пилигримстве вашем в чужой земле вы как народ Божий в пустыне.

В пилигримстве вашем чуждайтесь уныния, жалобы и сомнения, ибо это — грех.

Вы знаете, что когда народ Божий возвращался в землю отцов своих, в Святую Землю, он странствовал в пустыне; и многие из народа Божьего впали в уныние и говорили: «Вернемся в Египет; будем жить в стране неволи, но в изобилии будут у нас мясо и овощи».

И Священное Писание говорит, что Господь разгневанный продлил народу время его странствования, пока не вымерли впавшие в уныние в пустыне; ибо ни одному из них не надлежало видеть Святую Землю.

Вы знаете, что и другие были среди народа Божьего: были не верившие пророкам своим и говорившие: «Как же добьемся мы земли предков, когда против нас могущественные цари и народы, подобные исполинам».

И повествует Священное Писание, что Господь, разгневанный таким неверием, снова продлил странствование народа, покуда все сомневавшиеся не умерли в пустыне, ибо ни одному из них не надлежало видеть Святую Землю.

И не только те, которые роптали вслух и сомневались громко, но и те, что сомневались и роптали в сердце своем, умерли также, ибо чиатет Господь в сердцах, как в открытой книге, хотя для других она и закрыта.

Ради того берегитесь греха ропота и сомнения, чтобы не продлились дни вашего пилигримства.

И, как в стане избранного народа были носители заразы, больные проказой, так и меж вами встречаются прокаженные — дурные поляки: от них бегите, потому что их зараза опаснее проказы.

Зараженный такой проказой не верит в воскресение Польши, хотя он и сражался за нее и странствовал для Польши. А болезнь его сказывается в таких словах: «Я знал, что восстание было безумством, но я бился храбро, как добрый солдат; я знаю, что восстановление Польши несбыточно, но пилигримствую, как человек чести».

Услышав такие слова, бегите, затыкая уши, и скажите старшим; а страшие прокаженного лишат должности, если он ее имел, и снимут с него чамару, приказав ему одуматься, пробыв дома положенное число дней.

Когда минут положенные дни, они увидят, здоров ли он и сошли ли на него вера и благодать; и если он стал здоровым и отрекся от греха, то объявят его чистым и снова примут его в пилигримство.

Но если больной говорит те же слова, что и раньше, тогда старшие клеймят его и провозглашают нечистым. И все должны убегать его, вида его и слов его; ибо в нем нет уже доброго солдата, ни человека чести, он только безумец и носитель зла.

Ибо если он шел под огонь в боях, то ведь и конь, которого гнал шпорами Крак[3], и конь, везущий пушку под кнутом ездового, тоже идет под огонь; но можно ли лошадь назвать добрым солдатом?

А если прокаженный скажет, что он бился ради чести, то разве русский офицер не ради чести сражается? И итальянец, убивающий стилетом своего соперника, разве не ради чести мстит? Но разве то честь — это идолопоклонническое безумие?!

Воистину скажу вам, солдат, сражающийся без веры в правоту своего дела, есть только зверь, а вождь, ведущий в бой без веры в свое дело, — разбойник.

Прокаженный, на поле сражения убивший двух врагов, вернувшись в лагерь, развращает сердца солдат, и десяти своим несет духовную смерть.

Он похож на человека, который ходит в церковь и преланяет колени, но, вернувшись домой, при детях смеется над Богом и верою.

И пусть он не оправдывается, говоря, что одно дело поступки и образ действий, а другое слова и мысли; ибо перед Отчизной можно тяжко согрешить словом и помышлением, и каждый из этих грехов не избегнет возмездия.

Вот меры охранения от прокаженных в пилигримстве польском.

XVIII.

Среди иноплеменных вы подобны апостолам среди язычников.

Не разгорайтесь гневом на идолопоклонников, побивайте их словом, иные побъют их мечом; их поразят евреи или люди Ветхого Завета, чтущие Вседержавность народа, равенство и свободу. Они ненавидят идолопоклонников и любви к ближним не имеют; они посланы для истребления идолопоклонников Ханаанских.

Они сокрушат идолов их, а идолпоклонников будут судить по закону Моисея, Иисуса, Робеспьера и Сен-Жюста, истребляя всех от стариков до грудных младенцев, от щенка до теленка. Ибо их бог, именуемый Вседержавностью народа, бог правосудный, но гневный и истребительный, как огонь.

И как в столице евреев явился Христос и закон Его, так в столицах европейских вольнодумцев явится закон ваш, новый закон самоотречения и любви.

Ибо Англия и Франция подобны Израилю и Иуде. Если послушаете вольнодумцев, ссорящихся о двух палатах: о палате наследственной и о палате выборных, о порядке выборов, о цивильном листе короля и о свободе печати, — не дивитесь мудрости их, то мудрость Ветхого Завета.

Есть фарисеи и саддукеи, которые препираются о чистом и нечистом в еде, но не понимают, что значит любить и что значит умереть правды ради.

А когда они слышат вас, пришедших с севера, говорящих о Боге и о свободе, тогда приходят в ярость и кричат, как книжники на Иисуса Христа, восклицая: «Откуда столько мудрости в этом сыне плотника? И как может пророк выйти из Назарета? И как смеет он учить нас, старейшин и книжников?»

А когда говорят они о вашей войне за спасение народов, они не отрицают, что вы сделали хорошо, но утверждают, что несвоевременно; как книжники, порицавшие Христа за то, что Он осмелился исцелять в субботу, и кричавшие: «Разрешит ли закон врачевать в день субботний? Позволительно ли в годину спокойствия Европы враждовать с Россией?»

А если они дают милостыню вдовам и сиротам Свободы, вдовам и сиротам Испании, Португалии, Италии и Польши, то дают, разглашая об этом в палатах, подобно тому, как делали это фарисеи.

А давая своей Родине, обсуждают, сообразно ли закону или конституции они должны давать.

Но ваш закон иной, ибо вы говорите: «Все, что наше, принадлежит Отчизне; все, принадлежащее Отчизне, есть достояние людей свободных».

Англичане, любящие свободу ветхозаветно, говорят: «Отымем море у французов, как Израильтяне отняли города Иудеи»; а французы Ветхого Завета говорят: «Отнимем у немцев прирейнские земли»; и так все они. Скажу вам все же, что безумны они и заражены идолопоклонничеством, почитая Ваала, Молоха и Равновесие.

Ибо гавани, моря и земли — все это наследие свободных народов. Разве ссорится литвин с поляком о границе Немана, о Гродно, о Белостоке? Скажу вам, что француз, немец и русский должны жить, как поляк с литвином.

Некий дикарь вошел в покинутый дом с женою и детьми своими. И, видя окна, сказал: «В это окно будет глядеть жена моя, в другое я сам, а в третье мой сын». Так они и глядели, а отходя, по обычаю диких, закрывали свет окна, чтобы свет, им принадлежащий, другим не достался. Прочая часть семьи окон не имела.

И сказал дикарь: «У этой печи я буду греться сам», ибо в доме была одна только печь: «Другие пусть сами сделают себе печи». А затем сказал: «Вырубим в доме для каждого отдельную дверь». Так они попортили дом и дрались часто из-за света, тепла и пределов жилища.

Так же поступают народы Европы, соревнуя в книжной торговле, в торговле вином, хлопком не зная, что наука и достаток составляют имущество одной семьи свободных народов.