«Новый, 1987-й год мы встречали у Станислава и Марии Сроковских».
199.
Останавливались же мы во Вроцлаве у Станислава Сроковского, поэта и прозаика. В 1986-м ему исполнилось 50 лет, он ровесник «поколения 56», но поздно вошел в литературу. Он родился на Западной Украине, ребенком приехал с родителями как репатриант на новые польские «Западные Земли». Окончил Высшую педагогическую школу в Ополе. В 1966-м вышла первая книга его стихов, в это время он был учителем в провинциальном городе Легница. С 1968 года живет во Вроцлаве. Как раз с этого времени центр тяжести его творчества перемещается в сторону прозы. Многие повести Сроковского — это, по существу, поэмы в прозе. В прозе реализовалось — и с огромной силой — дарование Сроковского-поэта. Но многие его книги прозы годами ждали своего времени. В 80-х годах он зарабатывал как журналист.
Как журналист он и заметил нас осенью 1986-го в Варшаве на двух- или трехдневном симпозиуме, который организовал Польский союз переводчиков. Станислав сразу же заинтересовался нами как приезжими из России и как журналистским сюжетом и сгоряча пригласил нас приехать к нему во Вроцлав. А мы и приехали на самом деле, да еще под самый Новый год.
Жена Станислава, Мария, — гречанка, из тех греков, которых много оказалось в Польше после гражданской войны в Греции 1947—1949 годов. В подаренном нам тогда томике его стихов был цикл о ней, но мы видели ее и живую. Чувствовалось, что жена, семья, дом для Сроковского — оазис в пустыне. Во вроцлавской литературной среде он был аутсайдером. Да и с самим собой ему было не просто: кошмарное детство, трудные отрочество и юность оставили по себе травмы.
Сроковский подарил нам два тома прозы, «Сон Вельзевула» (1982) и «Духи детства» (1985). «Сон Вельзевула», повесть, написанная в 1968—1972-м, была первой прозаической вещью поэта, сразу же оригинальной, яркой и значительной, но вышла она лишь десять лет спустя, вышла чудом, она была сдана в набор летом 1981 года, года «Солидарности», а вышла в феврале 1982-го. Книга начинается как сатирическое, карикатурное, гротескное изображение литературно-театральной среды большого польского города Б., именуемого также Подпарижем, за этим криптонимом угадывается Вроцлав, но только угадывается. Где-то с середины повествование обретает иной масштаб, «сном Вельзевула», сном дьявола предстает вся современная действительность Польши. Заканчивается книга гибелью одного из персонажей, поэта, отчасти альтер эго автора: он выбрасывается из окна верхнего этажа того зловещего Учреждения, которое следит за жизнью всех жителей города, следит и за поэтом и подталкивает его к гибели. Гибели его ждет и огромная толпа жителей города, собравшаяся внизу, им нужна жертва. Польские критики, пишущие о Сроковском, ища, откуда бы вывести его прозу, упоминали и Кафку. В этой книге прозы Сроковского, в самой ее атмосфере что-то кафкианское — от «Процесса» и «Замка», — дествительно, есть. Но в изображении литературной среды города Б., или Подпарижа, есть и отдаленное — очень отдаленное — сходство со страницами о литературной Москве в «Мастере и Маргарите» Булгакова.
Самая сильная и самая тяжелая книга Сроковского — «Духи детства», написанная в 1983-м и в 1985-м изданная. Автор посвятил ее «Памяти погибших, замученных, зверски убитых». Речь идет о резне евреев и резне поляков на Западной Украине в 1939—1945 годах, о вещах настолько страшных, что ни публицисты, ни писатели, ни историки стараются их не касаться. Пережитое в детстве требовало от Сроковского, чтобы он написал эту книгу, но он, как признается, долго «отталкивал» ее от себя: «Многие годы... я блокировал немую боль ребенка, убивал в себе голоса из детства. Я боялся развязать этот мешок. И вот я стал невольником демонов...». Рассказ в книге ведется от лица ребенка, мальчика увечного от рождения, но в то же время необыкновенного, даже ясновидящего. Поллуфантастическое видение ребенка — и темное, магическое мышление окружающих крестьян — позволяет автору, символисту-сюрреалисту-экспрессионисту, «выдрать из себя» все, что накопилось в детстве, — я цитирую Сроковского, — «кровь, боль, пот, страх, все темное, злое, потное, липкое, больное». Великолепное художественное открытие — сам образ рассказчика. «Этот ребенок из повести, — говорил Сроковский в беседе, опубликованной в 1986-м в журнале «Нове ксёнжки» («Новые книги»), — это как бы символ моего деревенского, крестьянского детства, но это также символ универсальный, символ страдания, горечи и замыкания человека в себе... Это не только драма еврейского, польского, украинского народа, это драма эпохи».
Продолжением книги «Духи детства» стали повести «Репатрианты» (издана в 1988-м) и «Горящая бабочка» (издана в 1989-м). В «Репатриантах» описывается Исход западноукраинских поляков из той земли, где их предки жили веками, где их дома сожжены, где перед самым отъездом они поставили кресты на свежих могилах. Исход — не в землю обетованную, а в неизвестность. Место действия книги — вагон поезда. В этом вагоне сбились, теснясь поближе друг к другу, уцелевшие поляки из полууничтоженной деревни. Поезд тянется медленно, с длительными остановками, подыхают животные, едущие вместе с людьми, умирают люди. Автор воссоздает разговоры, внутренние монологи, мысли, воспоминания едущих. Их неуверенность, растерянность, страх перед новой жизнью, в чужих местах, вдали от своей земли, своей деревни.
Книга, написанная в 1983-м (тогде же, когда и «Духи детства»), вышла в 1988-м, но уже через год была переиздана. Одновременно с ее переизданием вышла и третья часть трилогии — «Горящая бабочка» — о жизни переселенцев с Западной Украины на Западных Землях послевоенной Польши, на землях (а иногда и в домах) выселенных оттуда немцев. Действие этой повести охватывает 1945—1956 годы, особенно подробно описаны первые годы после войны.
Трилогия Сроковского имела успех, но успех совершенно несоизмеримый с силой этих книг, с их важностью. Национальная рознь и национальная резня, беженство, переселенчество — как видно теперь, на рубеже ХХ и ХХI века, — едва ли не главный клубок бедствий эпохи (эпохи? или конца света? «Молитесь же, чтобы не случилось бегство ваше зимою», — сказано было когда-то).
Повесть «Горящая бабочка», третью часть трилогии, Сроковский начинал писать еще в начале 1970-х, но, попытавшись напечатать в периодике написанные фрагменты, убедился, что время для этой книги еще не пришло. Вернулся к книге в 1986-м и через год закончил.
Новый, 1987-й год мы встречали у Станислава и Марии Сроковских. На последних страницах повести Сроковского «Горящая бабочка» появляется таинственное голубовато-оранжевое пламечко — горящая бабочка — в воздухе над головами переселенцев, и один из них предполагает, что это какая-то надежда, а другой говорит, что надежда очень, очень нужна.
За надежду на лучшее мы и выпили со Сроковскими по бокалу вина, посидели с ними до половины ночи и, проспав несколько часов, поехали на вокзал. К вечеру мы были уже в Варшаве.
Со Сроковскими мы увидимся через четырнадцать лет. Двенадцать лет спустя Станислав вспоминал в письме: «...Часто вспоминаем вас и тот наш удивительный, необыкновенный вечер, прощание со старым годом. <...> Сам факт пребывания с вами был для нас душевным праздником, радостью помолчать и глушить в себе слова, радостью тихой беседы и любовью как бы внезапно родившегося, общего для нас мгновения. Это важно и это останется...».
