«Сливяк родился и вырос во Львове».

196.

Один из поэтических томиков Ожуга называется «Остров Барбарус». Такого острова нет на свете, есть остров Барбадос. «Barbarus» по-латыни значит «дикий». Остров «дикости», «дикой» природы, «дикой» поэзии в океане цивилизации, затопившем всю планету, придумали себе краковские поэты, создавшие группу «Барбарус»: Ожуг, Харасимович, Тадеуш Новак и Тадеуш Сливяк. Группа, образовавшаяся в 1967-м, существовала недолго, никаких манифестов не публиковала, да и группой она была лишь относительно, каждый из этих поэтов остался отдельным, обособленным «островом».

Тадеуш Сливяк многие годы был среди краковских поэтов едва ли не самым активным человеком, всегда что-нибудь организовывал, чем-нибудь руководил. Выражаясь нынешним языком, он был менеджером молодой литературы и молодой культуры в Кракове. В 1956-м он создал и возглавлял журнал краковских поэтов и графиков «Czarno na białym» («Черным по белому»), после двух номеров журнал стал называться коротко и броско: «Зебра». В этом журнале, который был органом Союза студентов, дебютировали и Харасимович, и Посвятовская, и другие краковские поэты «поколения 56», с журналом сотрудничали прекрасные художники, назову хотя бы Даниэля Мруза, журнал публиковал также переводы из зарубежных поэтов, репродукции работ зарубежных графиков. Позже Сливяк был художественным руководителем краковского студенческого клуба «Под ящерами», именно при этом клубе родилась поэтическая группа «Тераз» («Сейчас») — ядро следующего поколения, «поколения 68».

Знакомы мы были с мая 1980-го, когда Сливяк, будучи в Москве, позвонил и зашел. Рассказывал о Посвятовской, подарил нам свое избранное, попросил наши последние книжки и наши неопубликованные стихи: он неплохо читал по-русски, собирался попереводить и напечатать, но в августе в Польше начались такие события, что все «доавгустовское» провалилось в прошлое.

Осенью 1986-го мы увиделись со Сливяком в Варшаве. Он и пригласил нас в Краков, и обеспечил наш приезд, гостиницу Союза писателей для нас. Но в Кракове в декабре мы беседовали наспех, он торопился, уезжал выступать, он все время ездил с чтением стихов по городам и городкам Польши. Опыт бывшего актера, много лет игравшего в театрах, помогал ему доносить свои стихи до слушателей.

Он окончил в 1953-м Высшую актерскую школу в Кракове, семь лет был профессиональным актером. Первую книгу стихов опубликовал тоже в 1953-м, это была поэма о Копернике. В свои избранные он включает стихи, начиная с третьей книги, которая называлась, по заглавному стихотворению — «Что ни день умирает какой-нибудь бог»:

...старые имена

теряют фальшивый блеск

что ни день

умирает

какой-нибудь

бог

Осенью 1956-го в Польше буквально на глазах рушился догматизм. Появлялась возможность высказать свое подлинное, сокровенное, больное. Сливяк и высказал свое подлинное ощущение мира как мира трагического и жестокого. Его четвертая книга названа «Остров галерников» (1962). Но только в 1965-м он нашел в себе силы написать и опубликовал свою центральную и самую страшную вещь — «Поэму о городской бойне».

Сливяк родился и вырос во Львове. Годы войны он провел в ограде львовской городской бойни. Его отец, шофер, до войны перегонявший из Чехословакии в Польшу машины фирмы «Шкода», устроился шофером на бойне, здесь семья и жила несколько лет. Впечатления бойни, «промышленного» (Сливяк в автобиографии акцентирует этот эпитет) убийства животных, и впечатления войны и оккупации, особенно уничтожение гитлеровцами львовских евреев, сложились в сумму, ставшую мироощущением Сливяка-поэта.

При этом Сливяк не стал мрачным человеком, тем более мизантропом, наоборот, был человеком сердечным, общительным, отзывчивым. Да и поэзия его не ограничивается стихами мрачными и трагическими. У него много светлых пейзажей любимых им лесистых Карпат и других светлых стихов. Он любил поэзию и поэтов, изобразительное искусство, театр.

И все же самые выразительные его стихи — те, что рисуют жестокость мира.

Мир в поэзии Сливяка то и дело оборачивается миром кровавым. Стихотворение «Иголка»: сквозь ушко иголки, найденной в сене, поэт видит и слышит мир, но на острие иголки натекает кровь:

В пальцах светится иголка найденная в сене

гляну сквозь ушко иголки — сокол стоит в небе

 

гляну в реку — в реке рыба стоит поперек

гляну в лес — стоят деревья в стуке топоров

 

сквозь ушко иголки слышу шумы всего света

— треск пожаров — гул набатов — опаданье пепла

 

поверну иголку в пальцах — на остром конце

каплей набегает кровь людскаяПеревод Н.А. Польские поэты. Т. II.[1]

Такой «иголкой», чувствительной ко всей крови, проливаемой в мире, и должна быть поэзия.

В мире крови не может быть «чистой» поэзии. Иголка — метафора некоего «инструмента» поэтического видения и изображения мира.