Пан Тадеуш, или Последний наезд на Литве | Книга седьмая: «СОВЕТ»
Пан Тадеуш, или Последний наезд на Литве
Шляхетская история 1811—1812 годов в двенадцати книгах стихами
Книга седьмая
СОВЕТ
Содержание:
Спасительные советы Бартека по кличке «Пруссак». — Солдатское слово Матека-Крестителя. — Политическое слово Бухмана. — Янкель предлагает согласие, которое тут же рассекает Ножичек. — Достойная шляхетского оратора речь Гервазия. — Возражение старого Матека. — Внезапное прибытие военных подкреплений прерывает совет. — «Гей, на Соплицы, гей!»
Тут Бартек слово взял — тот, что водил витрины
Под осень в Кенигсберг. Он для такой причины
Имел и прозвище от земляков «Пруссак»,
В насмешку, видимо, ибо не мог никак
Он сжиться с Пруссией, хоть знал туда дорогу,
Хоть и в иных краях, бывало, жил помногу.
Читал газеты он запоем день и ночь,
Знал толк в политике и, верно, мог помочь.
Сказал он:
«Наш Матвей, отец и благодетель,
10 Француз к нам близится. Ну что ж, Господь свидетель,
С кем хочешь справится воинственный француз.
Так карту всякую побьет козырный туз.
Наполеон, он туз, он Цезарь, ихний гений.
Такой Костюшко был когда-то в дни сражений.
Году не в тысяча ли восемьсот шестом
За Варту перешли французы? Дым и гром!
Наполеон разбил врага одним ударом.
Был за границею в ту пору я с товаром.
Из Гданьска завернул под Познань, чтобы старым
20 Сородичам своим там нанести визит
С Грабовским Юзефом. (Он мне не возразит).
Мы там охотились — зверюшки да пирушки.
Он стал полковником, тогда жил в деревушке
Близ Обезежа. М-да… Был мир во всей стране.
Не как сейчас в Литве. Вдруг вести о войне,
Гонец от Тодвена примчался, лошадь в пене.
Грабовский взял письмо. „Иена! Бой в Иене!
Пруссаки в пух и прах разбиты, город пал!”
Тут спрыгнул я с седла и на колени стал,
30 Молитву бормочу. — Мы сразу в Познань едем.
Мы, мол, с визитами, по случаю, к соседям.
Нас немцы потчуют поклоном: то ландрат,
То, видишь ли, гофрат, хоть, может, сам не рад,
И побледневшие при этом кажут хари.
Так пруссаков ошпарь — и побелеют твари.
Мы — руки потирать, подкручивать усы:
„Ну как в Иене, а?” — И задрожали псы.
Еще бы: поняли, что мы не ротозеи,
И закудахтали: „О харе готт, о вее!”
40 Скорей за семьями, хватают жен и чад.
Уже на улицах, как муравьи, кишат.
Со скрипом катятся их вагены и фуры,
По тракту движутся знакомые фигуры —
Мужчины с трубками на ворохах добра.
Все бережливая тащила немчура —
Перины, чайнички… Ну, мы совет собрали,
Решили: на коней да пособить в печали.
С ландратов сбили спесь, с гофратов всю красу,
Мы офицериков тягали за косу.
50 Домбровский к Познани приблизился с приказом:
Наполеон велел восстать! Восстали разом.
В неделю вымели пруссаков помелом,
Уже ни одного не сыщешь днем с огнем.
Что, ежели в Литве я шибко забуяню
И нашим москалям теперь устрою баню?
Что скажешь, а, Матвей? Уж коли Бонапарт
С Москвою схватится, так он войдет в азарт.
Такая силища, великий предводитель!
Ну говори, Матвей!»
Ждут. Но молчит воитель.
60 Ждут! Скажет, может быть, им вещие слова.
Но нет, понурился, склонилась голова,
Рукою дернул лишь вдоль тела раза два —
Клинок нащупывал. (Но со времен раздела
Не носит сабли он. Однако же задела
Его о москалях, по-видимому, речь.
Невольно пробовал он свой клинок извлечь,
За этот странный жест и прозванный «Забоком»).
Вот поднял голову, сверкнул угрюмым оком.
Ждут! Было ль трепетней молчанье где-нибудь?
70 Без звука голову вновь уронил на грудь.
Вот цедит он слова, как видно, он их ценит
И мненья своего вовеки не изменит.
«Друзья, спокойнее! Кто эту весть принес?
Ну где французы, где?.. Тут не один вопрос.
Война объявлена? Какой идут дорогой?
И кто командует? И мало их иль много?
Верхами? Пешие? Кто узнавал? Ответь!»
Переглянулись все. И впрямь, чего кипеть?
«Я бы советовал, — сказал Пруссак, — без спеху
80 Дождаться Робака, а там начать потеху.
Послать лазутчиков к границе. Это ль труд?
Раздать оружие соседям там и тут.
Но осторожненько, чтоб москали не знали,
Чтоб не пронюхали о замысле в начале».
«Ха! Ждать! Сидеть! И преть!» — вскричал другой Матвей,
В Добжине прозванный по палице своей
Еще «Кропителем». Все оттого, что с пылом
В бою орудовал он ею, как кропилом.
Зажав ладонями, с усмешкой, рукоять,
90 Налег на палицу он подбородком: «Ждать?
Болтать, потом бежать? Я в Пруссию не езжу,
Мой ум — шляхетский ум. Я им Кропилом врежу.
Крулевец, Пруссия… Разбей их всех гроза…
Сражаться вздумал — бей! Ждешь смерти — кличь ксендза!
Ну что нам Бонапарт? Бить, драться!.. Что нам Робак?
Мы, что ли, школяры? Ваш Робак больно робок.
Жиг, жиг! Чего болтать? Жиг, жиг! Прогнать — вот цель.
А вы — лазутчиков… Эх, свора пустомель!
Собаки, что ли, мы разнюхивать? Эх, рохли!
100 Ксендзу — псалом, а мне, чтобы враги подохли.
Кропить, жиг, жиг, и все!» — и палицей потряс.
«Кропить, кропить, кропить!» — вскричала шляхта враз.
И Бартек к ней примкнул. (Иль «Бритвочка» по кличке.
Он саблей тонкою сражался по привычке).
Еще от Матека поддержка всем пришла.
(Того, что «Лейкою» был зван — из-за жерла
Ружья огромного, куда он сыпал пули).
Пруссак вновь выскочил, но рот ему заткнули.
«Ты трус, Пруссак, болтун. Крестителю виват!
110 А ты напяливай монашеский наряд!»
Тут поднял голову старик Матвей и снова,
Взглянув на смолкнувших, заговорил сурово:
«Мы здесь над Робаком чиним насмешки зря.
Он не из тихого пришел монастыря.
И что за птица он, я понял по полету,
Хоть раз лишь встретились. Не ощутил охоту
Он толковать со мной, как видно по всему,
Боялся, исповедь я у него возьму.
А впрочем, мне-то что… Раз носит нам он вести,
120 Он вновь сюда придет, вот и обсудим вместе.
Монах!.. Не видывал еще таких я бестий!
А ежели у вас надежных нет вестей,
То собираетесь вы для каких затей?»
«Мы? Для войны». — «Какой?» — «Чтоб биться с москалями!
Гей, гей, на москаля!» — Все потонуло в гаме.
Утихомирилась, однако, шляхта вся.
Пруссак, отчаянно и звонко голося,
Вниманья требовал вновь жестами и криком.
«Я буду драться, я… — в смятении великом
130 Ударил в грудь себя. — Не палицей мы бьем.
Пруссаков четверых я покрестил багром,
Когда те в Преголи меня топили спьяну».
Кропитель гаркнул: «Друг! Тут спорить я не стану!
Кропить! Кропить! Кропить!» — «Но! — закричал Пруссак, —
Кого кропить? За что? И с кем идти и как?
Вслепую действовать — век не видать удачи,
Да и народ с собой не поведешь иначе.
Поверьте, братья, мне! Порядок нужен, лад,
Чтоб с толком действовать, не брякать наугад.
140 Конфедерацию давайте-ка завяжем,
Чтоб выбрать маршала. Вождем он будет, стражем
Порядка общего. В Великой Польше нам
Помог такой союз, был втайне создан там,
Оружье шляхтичам мы слали, мужикам.
Домбровский дал приказ — кончай с немецким игом.
По коням! — пронеслось. И мы восстали мигом».
«Мне дайте слова, мне!» — тут Бухман стал кричать.
Был управителем он в Клецке. Вид и стать —
Все, как у немчика. Прослыл он здесь, однако,
150 Хоть не за шляхтича, но все же за поляка.
Да что в шляхетстве-то?.. Он при магнате жил
И уважение при этом заслужил,
Как добрый патриот, как человек науки,
Который вычитал из книг заморских штуки
О том, как следует хозяйствовать у нас.
Мог о политике он спорить битый час
И в речи, как в письме, владел изящным слогом.
Замолкли, ждали все, что скажет он о многом.
Он крикнул раз еще: «Мне дайте слова, мне!»
160 Учтиво кашлянув, промолвил в тишине:
«Предшествовавшие нам нынче дискутанты
Явили тщание, уменье и таланты,
На высший уровень дискуссию подняв.
Мне остается лишь составить как бы сплав
Из мыслей брошенных, из разных наблюдений
И слить в единое поток различных мнений.
Есть главная струя и есть еще струя,
На них основана теория моя.
Сперва восстание. Причина. Цель. Законы.
170 Второе — это власть. Меч революционный.
Хоть первый наш вопрос ответственней всего,
Но я переверну, однако, существо
Проблемы нынешней, деля ее на части,
И цель восстания я выведу из власти.
На много сотен лет вернуться надо вспять,
Чтоб человечества историю понять.
Сначала по лесам все люди расселились,
Потом для выгоды они объединились.
Но каждый вольности толику потерял
180 Для блага общего. И это не финал,
А первый лишь закон, как первый пласт под нами,
Поскольку прочие ушли в него корнями.
Бог? Не от Бога власть, и не о Боге спор.
То нам Общественный поведал Договор.
Власть предводителю дана от человека.
И вот на торжище истории от века…»
«Ого! Уж торжище! Не ярмарка ль верней?
Какая? Киев? Минск?.. — спросил старик Матвей. —
Речь Посполитая Бабинская! Не кстати ль
190 Узнать, кто дал царя, бес или же Создатель?
И сбросить как его? Вот в чем вся суть, приятель!»
Кропитель заорал: «Эх, на царя б напасть!
Сидит на троне он, а я Кропилом — хрясь!
Не воротиться бы ему тогда ни в Минск, ни в Киев,
Да и не тешиться, утробу нашу выев.
Его ни дьявол бы не воскресил, ни поп.
Пан Бухман, что слова? Трах, трах! Жиг, жиг! Хлоп, хлоп!»
«Да, — пискнул Бритвочка и заходил с подскоком,
Снуя меж Матеком-Кропилом и Забоком,
200 Подобно ткацкому летая челноку, —
Ты выйдешь с палицей, ты — с саблей на боку.
Столкуйтесь меж собой, что толку препираться?
Я под командою у Розги буду, братцы».
«Команда, — говорит Креститель, — для смотров.
В бригаде ковенской не тратили мы слов.
Команда там была: „Пужай, да не пужайся!
Почаще взмахивай — жиг, жиг — бойчей сражайся!”»
«Все верно! — Бритвочка, визжа, заголосил, —
Устав запомнили? Не надо и чернил!
210 Конфедерация?.. Чего ходить далёко?
Забок — вот маршал наш, жезл — Розга у Забока».
Креститель закричал: «Начальнику, виват!»
«Виват, Крестителю!» — Добжинские кричат.
Но ропщут дальние, но мнется вся средина,
Как видно, мнение в собранье не едино.
«Начните диспуты!» — был Бухмана совет.
Но кто-то выкрикнул: «Не позволяем, нет!»
Поддержан этот крик, и глотки, словно трубы,
И примыкает к ним могучий бас Сколубы:
220 «Вы что, Добжинские? Какой одначе нрав!
Мы, значит, лишние, выходит, мы без прав?
Рубайло нас созвал, известный всем Гервазий,
Но он нас пригласил не для таких оказий.
Предупреждал: нас ждут важнейшие дела.
Но о Добжинских ли при этом речь была?
Шла речь о шляхте всей. И Робак нам при встрече
На что-то намекал, да жаль, не кончил речи,
Туману напустил… А мы в конце концов...
Зря, что ль, гоняли мы туда-сюда гонцов?
230 И вот мы съехались, и человек здесь двести.
Застянки разные. Решать давайте вместе.
Мы все за равенство. Есть в маршале нужда?
Пусть каждый крестик свой поставит как всегда.
Голосовать и все!»
И подхватил Мицкевич
Крик этот с братьями, а также Тераевич
И Стыпулковские: «Равны мы все иль нет?»
А Бухман прокричал: «Согласье вам во вред!»
Креститель прорычал: «Без вас решим все сами!
Забок наш — маршал наш, ему и жезл, и знамя!»
Другая партия вопит: «Голосовать!»
240 В ответ Добжинские: «Забоку власть отдать!» —
Взревели с радостным поклоном: «Приглашаем!»
Зато в другом конце гремят: «Не дозволяем!»
И жесты разные у этих и у тех.
Однако Матека не радовал успех,
И он, понурившись, глядел куда-то мимо.
Креститель головой вертел неутомимо,
Как вертят тыквою, прилаженной к шесту.
Стоял он с палицей, прижатой к животу,
250 И подбородок был подцеплен рукоятью.
Кричал: «Кропить! Кропить!», разогревая братью.
Метался Бритвочка по хате взад-вперед,
И Лейка действовал: то к этим подойдет,
То к тем подкатится. Нетороплив был Лейка,
Он, вроде, всех мирил. Тот верещал: «Побрей-ка!»
А этот восклицал по временам: «Полей!»
А Флюгер все молчал, но стал еще мрачней.
Не четверть ли часа прошло средь этих прений?
Вдруг блеск, сноп огненный… Не менее сажени
260 Он вырос в высоту, а шириной был в пядь.
Что ослепительнее может просверкать?
То был нюрнбергский меч, в Грюнвальдской битве взятый.
Тот меч фон Юнгингу принадлежал когда-то,
Но у великого магистра был добыт
Добжинских пращуром, о чем молва гласит.
Он всем давно знаком, меч обоюдоострый.
«Рубайло, друг наш, ты?» — в толпе родится пестрой
Единый общий вздох, и закричали в лад:
«Виват Полукозлу и Ножичку виват!»
270 Гервазий между тем не драл с порога глотки,
Сверкая Ножичком, пробился до середки,
Но перед Матеком склонил однако меч.
«Честь Розге доблестной, — сказал и начал речь. —
Привет, Добжинские! Не мне учить вас, братья.
Лишь поясню, зачем хотел вас здесь собрать я,
Для цели для какой. Но чтоб учить — ни-ни.
Известно: настают решительные дни.
Нам Робак объяснял за чаркою сивухи…
Вы сами знаете, до вас дошли уж слухи».
280 «Да, знаем!» — гаркнули. Гервазий быстрый взор
Метнул на крикнувших. «Что ж, кто умен, тот скор,
Не правда ль?» — «Правда, да!» — И продолжал оратор:
«Идет к нам с армией сегодня император.
Здесь с войском царь стоит, и схватятся, ярясь.
Король бьет короля, воюет с князем князь.
А нам сидеть да ждать? Большой крушит большого,
А малый — малого. Ведь так, даю вам слово,
Ведется исстари. Ищите ж, где ваш враг.
Трах — и его в труху! Ну так или не так?
290 Речь Посполитая вас просит о защите».
«Как шпарит! Молодец!» — вскричали все. — «Кропите!» —
Кропитель проревел. — «Побрейте, просьб не ждите!» —
Так пискнул Бритвочка, а Лейка прогудел:
«Миритесь! Хватит слов. Не слов нам нужно — дел.
Кропитель и Забок, кого вождем назначим?»
Взорвало Бухмана: «Путь это к неудачам!
Нужна дискуссия! Суждений мы не прячем!
Пусть мирятся глупцы. Гервазий дело спас.
Принес новейшее решение сейчас».
300 «Да, — Ключник подхватил, — я мыслю по-старинке.
У всех понятие свое о поединке:
Дерутся короли на королевский лад.
В Варшаве, в Кракове есть сейм и есть сенат.
Конфедерацию составят — вот их дело.
А здесь?.. На саже ль нам писать обломком мела?
Здесь нет пергамента и нет бумаги белой.
В столицах все найдешь. Вельможа-писарь есть
И в Польше, и в Литве. Им и перо, и честь.
А мне? Мне Ножичком бы покромсать…» — «Кропилом
310 Кропить…» — Крестителя был голос. — «Вжарить шилом!» —
Не Бартек-Шило ли там сабелькой потряс?
«Ведь Робак, — продолжал Гервазий, — в прошлый раз
Сказал: сор вымести вам надлежит вначале,
Чтоб императора вы с честью повстречали.
Раз вы всё поняли, так что же за печали?
Кто этот сор, ну кто? Кто лучшего из всех
Поляков застрелил? Кто на душу взял грех —
Именье захватил и хочет взять остатки?
Кто?» — «Кто? Соплица! Он! Убрать, и все в порядке!» —
320 Так Лейка выпалил. — «Он притеснитель наш!» —
Так пискнул Бритвочка. — «Кропить!» — Вошли все в раж.
«Предателя, — сказал и Бухман, — вешать надо».
«Гей на Соплицу, гей! По делу и награда!»
И лишь Пруссак рискнул в защиту взять Судью:
«Эх, братья-шляхтичи, я вас не узнаю! —
И руки вскинул вверх. — Святители! О Боже!..
Пан Ключник, ты в себе ль? Рехнулся ты, похоже.
О чем мы спорим тут? Причиною был брат.
Ну а Судью за что? Ведь он не виноват.
330 По-христиански ль так? Тут надо посерьезней.
Судья — друг шляхтичам. Не Графа ль это козни?
Вы зачинаете с Соплицею вражду.
Но разве действовал он к вашему вреду?
Он штрафы плачивал за вас. Нашли злодея!
Что с Графом судится?.. Так то ж два богатея.
Мы бедные, а там помещичья затея.
Что притеснитель он? Что мужиков стращал?
Он в землю кланяться не раз им запрещал.
«Не смей», — говаривал. Сажал он их к обеду.
340 Сам видел, за столом он с ними вел беседу.
И подати за них платил. А в Клецке как?
Пан Бухман, там хлебнешь немецких только благ.
Судья — предатель. Чушь! Знаком я с ним со школы.
Был славный юноша, разумный и веселый.
Ему все польское, исконное сродни.
Московским модам — враг. Гони, твердит, гони!
Вернусь из Пруссии… Как смыть мне грязь чужбины?
Я в Соплицово мчусь, и есть на то причины:
Дышу Отчизною, там польский дух, старинный.
350 Хоть я, Добжинские, и брат вам, но Судью
В обиду я не дам, Судью я отстою.
В Великой Польше, эх… был дух иной в ту пору,
Я там о пустяках не слышал разговору…»
«Пустяк! Предателя повесить на крюке! —
Тут Ключник завопил. — Речь не о пустяке!»
Кипит собрание. Над морем разъяренным
Явился Янкель вдруг. С улыбкой и с поклоном
На лавку взгромоздясь, качнулся наверху.
И лисью шапку снял — колпак свой на меху —
360 Расправил бороду подобием метелки,
Рукою бережно разгладил край ермолки,
Ладонь вспотевшую засунул за кушак:
«Паны Добжинские, — сказал, — зачем же так?
Ни брат, ни сват, ни кум Соплица мне, еврею,
Но добрый господин, напомнить это смею.
А вы, Добжинские, что Бартек, что Матвей,
Соседи дивные, и лучших нет людей.
Скажу так: ежели насилье учините,
То может ведь Судья прибегнуть и к защите.
370 Затеешь бой — убьешь. За это же тюрьма.
Асессор рядышком, солдат в деревне тьма.
Исправник близенько, он свистнет, тут же сразу
Прибудут егеря по первому приказу.
Что ж это будет, а? Француза ждете вы,
Да долог путь ему сегодня до Литвы.
Пусть я не воин, нет. Но я гостил в Белице,
Евреев видел там, живущих на границе.
Хоть над Лососною стоит француз, войне
Не раньше все же быть, чем нынче по весне.
380 Ну что Соплица вам? Он не сбежит до лета,
Как из шинка корчмарь. Я поручусь за это.
Ну а усадьба что? Не будка на торгу.
Ее не вывезешь. Поклясться вам могу.
И вы в имении Судью всегда найдете,
Так расходитесь же, шум нынче не в почете.
Ша! Было — не было… Что вспоминать о том?
Прошу всех вечером пожаловать в мой дом.
Мне Сара родила сегодня Янкеленка,
Я всех попотчую из нового бочонка.
390 Две скрипки явятся, волынка, котрабас.
И я для Матека июльский мед припас.
Мазурок новых я привез. Конец всем спорам!
Мазурку, ейн, цвей, дрей, споют сынишки хором».
Любили Янкеля. Не оттого ли речь
Могла собравшихся утешить и увлечь?
Крик общей радости… Но Ключник пуще зверя
Взревел: «Жид, уходи! Суешь ты палец в двери!
Я защемлю. Пошел!» — И меч нацелил в грудь.
Тот спрыгнул и исчез. — «А ты, Пруссак, забудь
400 Про три своих баржи, добытых у Соплицы.
Не двадцать барок ли отец твой брал пшеницы —
Зерно Горешково по Неману сплавлял?
Не так ли нажит был когда-то капитал?
Вы сами знаете, вы, люди из Добжина,
В чем благоденствия основа и причина.
Все помнят старики, слыхала молодежь.
Отцом был Стольник вам, добрее не найдешь.
Кто управителем имения был в Пинске?
А кто конторщиком? Добжинский был? Добжинский!
410 Кто в замке маршалом служил? Кому добро
Доверить Стольник мог — посуду, серебро?
Он в тяжбах помогал, у короля в Варшаве
Искал вам должностей. Вы возразить не вправе.
Он к Пиаристам слал детишек, на харчи
Давал им денежек, мол, только их учи.
И взрослым пособлял, вам без него ни шагу.
Всем был опорою. Иль, может быть, ко благу,
Теперь земля его Судьею отнята?
А чем полезен тот? Что сделал?»
— «Ни черта! —
420 Так Лейка закричал. — Был прежде голодранцем,
Стал паном. Фу-фу-фу… Что говорить с поганцем?
На свадьбу к дочери я пригласил Судью.
Чуть выпил и сидит, мол, много я не пью,
Вам, дескать, шляхтичам хлестать бы все сивуху.
Ишь, цаца, марципан, хватил какого духу!
Поили мы силком, кричал он „караул!”
Из Лейки я б ему так в глотку и хлестнул!»
«Подлец, — запенился Кропитель, — образина!
С ним рассчитаюсь я однако же за сына.
430 Прозвали Пробкою, но парень-то не глуп,
А поглупел затем, что был Судье не люб.
Я сыну говорил: „Подальше от усадьбы —
Побью!” А этому лишь Зосю повидать бы,
Он в Соплицово — шмыг и через коноплю.
Его поймаю я и за уши треплю.
А он, как маленький: „Отец, не отступлю!
Убей меня, убей! — И слезы льет, гундося. —
Ведь я ее люблю, опять пойду я к Зосе,
Взглянуть, хоть издали”. — Мне стало парня жаль.
440 Я говорю Судье: „Такая, мол, печаль.
Поженим их”. — А он: „Нет, молода для брака.
Пускай подумает”. А сам ее, собака,
Просватал, кажется. На свадьбу я приду,
Кропилом покроплю…»
— «Не к нашему ль стыду, —
Взорвало Ключника, — Судья в чести и в силе,
А люди лучшие давно лежат в могиле?
Горешков нет уже, стирается и след.
Есть благодарность ли в Добжине? Есть ли? Нет!
С царем готовились подраться вы, ребятки,
450 Зато с Соплицею вы убоялись схватки.
Тюрьмой напуганы. Да разве ж тут разбой?
Нет, честный лишь наезд, за правду это бой.
Процесс Граф выиграл, есть куча приговоров.
Должны мы взять свое. Встарь не было б и споров.
Мы только выполним решение суда.
Ваш род, Добжинские, так поступал всегда.
За правду бой, наезд, без прений, без комиссий.
Не Войниловича ль вы разгромили в Мыссе?
Он, русский генерал, вел за собою полк,
460 А пособлял ему предатель этот, Волк
Из Логомовичей. Болтался б он в конюшне,
Когда б не мужички. Добрей и простодушней
Не сыщешь племени. Он был для них — злодей,
Мучитель и тиран, для москаля ж — лакей.
(Когда-нибудь еще найду я эту харю,
И, как на вертеле, на Ножичке поджарю).
В наездах бились мы, Добжинские, не раз,
Добыча и почет, и слава — всё для вас.
Да уж теперь не то. У вас нет интересу.
470 Процесс Граф выиграл. Что проку от процессу?
Он, бедный сирота, сегодня вам не мил —
Наследник Стольника, который вас кормил.
У Графа нет друзей. Остался лишь Гервазий
Да этот Ножичек».
— «Ты что? Ни в коем разе! —
Кропитель закричал. — Еще Кропило есть.
Гервазий, я с тобой. Жиг, жиг, спасаем честь!
Твой меч их посечет, Кропило их размечет.
Вдвоем так уж вдвоем. Сыграем в чет и в нечет.
Жиг, жиг! Чах! Тарарах! На что нам болтовня?»
480 Примкнул к ним Бритвочка: «Возьмите и меня!
Вы мылом мылите, а я им брею шею!»
И Лейка поддержал: «И я, и я сумею!
Не нужно маршала! Что крестики, шары?
Вот у меня шары, да для другой игры. —
Достал пуль пригоршню и говорит, позвякав: —
„Соплиц перестрелять. Весь род их одинаков”».
«Мы с вами!» — пробасил из общей кутерьмы
Сколуба. Общий крик раздался: «С вами мы!
Виват, Полукозел, виват, Горешке слава!
490 Мы с графом! На Соплиц!» — безумствует орава.
Так Ключник их увлек, подбив на произвол.
Но каждый для себя при этом мысль отвел,
Что возмущением кипит скорей для виду,
Что лишь в порубках суть, в потравах, что обиду
Взлелеял тайную. Когда сосед богат,
Все, скрытой завистью терзаясь, явно мстят.
Рванулись к Ключнику. У, сколько воплей, шума!
Махают саблями…
Тут Матек встал угрюмо
И, руки уперев презрительно в бока,
500 Шаг сделал, шаг еще, но он молчит пока,
Лишь головой качнул. Сейчас не гром ли грянет?
Нет, слово каждое он медленно чеканит:
«Кто кашу заварил? Чье это дело, чье?
А вам расхлебывать, болваны, дурачье!
Пока о родине шла речь, о нашей воле,
Вы только ссорились, вы только чушь пороли.
Где нет согласия, порядку там не жди.
Час битый спорили, кого избрать в вожди.
Но стоит с жалобой явиться к вам на сходку,
510 Вы сразу миритесь, чтоб резать чью-то глотку.
Ступайте прочь! Чтоб черт утробу вам разнес!
Пуп лопнул! Чтоб кишки полезли через нос!»
Все рты разинули, молчат, оцепенели..
Вдруг вопли: «Граф! Виват!» — И что же, в самом деле,
Ведя воинственных жокеев череду,
Граф появляется на скакуне в саду.
Одет он в черное, и только пелерина
Волной коричневой вздымается картинно,
Хотя и кажется попоною она,
Но, как в Италии, застежкой скреплена.
520 Перо над шляпою парит, сияет сбруя,
Коня он сдерживает, шпагой салютуя.
«Виват, наш Граф, виват! С ним жить и умирать!»
Все сразу начали из хаты напирать,
Чтоб выскочить, примкнуть и тоже поорать.
Толпа Гервазия выносит, пламенея.
А Матек дверь меж тем захлопнул поплотнее,
Последних вытолкав и крикнув вслед: «Глупцы!»
Все к Графу кинулись, и старцы, и юнцы.
530 Гервазий вниз, к корчме повел их по тропинке.
Он взял три пояса шляхетских, по старинке
На них из погреба стал бочки поднимать —
И водку, и медок, а также с пивом кадь.
Затычки выбиты с победоносным криком.
Бьют струи серебром, играют сердоликом,
Сверкают золотом, тройной разбрызгав жар,
В сто кубков падают, звенят о сотню чар.
Здоровье Графа пьют одни, благоговея,
«Соплицу бей!» — кричат другие, багровея.
540 А Янкель улизнул и убежал Пруссак,
Он уговаривал и эдак их и так.
«Предатель!» — крикнули. Он тягу дал. — «Держите!»
Мицкевич наблюдал течение событий,
Молчал, но поняли: и он готов на спор.
За сабли. Он — в кусты. Наткнулся на забор
И вскрикнул, раненный то ль в руку, то ли в ногу.
Спешат Чечот и Зан соседу на подмогу.
Разняли бьющихся. Что этот спор принес?
Две раны резаных, один разбитый нос.
550 Садятся на коней.
Граф и Гервазий — оба
Оружье раздают, и тон у них особый.
По главной улице отряд пошел в галоп.
«Гей на Соплицы, гей!» — они орут взахлеб.
21 Грабовский Юзеф (1791—1881) — офицер наполеоновской армии. В 1831 г. принимал в своем имении Мицкевича, когда тот находился в Великой Польше.
26 Товен Тадеуш — участник наполеоновских войн. Познакомился с Мицкевичем в 1832 г. в Дрездене и подружился.
27—28 «Иена! Бой в Иене! / Пруссаки в пух и прах разбиты, город пал!» — В битве под Иеной в 1806 г. Наполеон наголову разбил прусские войска, открыв себе тем самым дорогу на Берлин.
32—33 Ландрат — заседатель земского суда. Гофрат — надворный советник 7-го класса.
39 «О харе готт, о вее!» — Искаженное немецкое: «О Herr Gott, o wehe!..» (О Господи, о горе!).
134 То нам Общественный поведал Договор. — В своем трактате «Об общественном договоре Ж.-Ж. Руссо говорит о праве народа свергать тиранические режимы. См.: IV, 544—545.
189 Речь Посполитая Бабинская! — так называлось известное во второй половине XVI в. общество, основанное шляхтичем Пшонкой в Бабине под Люблином. Оно ставило своей целью осмеяние как социальных пороков, так и недостатков отдельных личностей. В этом обществе была установлена своеобразная иерархия, и на высокие должности назначались люди менее всего подходящие. Матек хочет сказать, что теория всевластия народа ведет к выдвижению в первые ряды людей без достаточных способностей, но обладающих энергией и красноречием.
205 В бригаде ковенской не тратили мы слов. — Эта бригада отличилась в Литве в восстании 1794 года.
262—263 То был нюрнбергский меч, в Грюнвальдской битве взятый / Тот меч фон Юнгингу принадлежал когда-то… — В Грюнвальдской битве в 1410 г. польско-литовские войска под предводительством Ягеллы (см: IV, 20) разбили войска Ордена крестоносцев (Тевтонского ордена) во главе с великим магистром Ордена Ульрихом фон Юнгингом, который погиб в этой битве, являвшейся важнейшей вехой в истории Польши.
373 Лососна — приток Немана, по которому проходила граница между Россией и Варшавским герцогством.
414—415 Он к Пиаристам слал детишек, на харчи / давал им денежек, мол, только поучи. — Монахи католического ордена Пиаристов (Пиаров) держали школы для детей, где давали им образование, но не обеспечивали питанием.
547 Спешат Чечот и Зан соседу на подмогу. — Шутливая дань симпатии друзьям. Чечот Ян (1796—1847), поэт, знаток белорусского фольклора, был другом Мицкевича. Зан Томаш (1796—1855) также дружил с поэтом. Все трое разом испытали тяготы предварительного заключения в связи с делом филоматов-филаретов и были после суда направлены в ссылку и тюрьму во внутренние губернии России. Семейства с этими фамилиями жили в окрестностях Новогрудка.
