Трен XIX

Как долго горе мне позволить не хотело

В ночи сомкнуть глаза и успокоить тело!

Едва ли не за час, пред тем, как рассвело,

Сон черное свое склонил ко мне крыло.

Мать тенью легкою ко мне тогда скользнула,

И на руках у ней была моя Уршула

Такой, какой ко мне веселой шла она,

Бывало, поутру, едва восстав от сна.

Рубашка белая на ней и кудри вьются,

Румянец на лице, глаза светло смеются.

Я жду и, наконец, так говорит мне мать:

«Ян, спишь ты? иль тебя тоска гнетет опять?»

Я тяжело вздохнул, и тут мне показалось,

Что я проснулся. Мать вновь надо мной склонялась

И говорила мне: «Ты плачешь, жизнь кляня,

Твой неустанный плач сюда привел меня

Из очень дальных стран. О, сын мой, слезы эти

Проникли даже к тем, кого уж нет на свете.

Я на руке к тебе дочурку принесла,

Чтоб на нее ты мог взглянуть и чтоб прошла

Та боль сердечная, что уменьшает силы

И медленно тебя доводит до могилы.

Так в пламени фитиль становится золой

И пеплом, что на миг сгорает в тьме ночной.

Иль мните вы, что смерть нас разлучила с вами?

Иль солнце уж теперь не греет нас лучами?

Нет! Наша жизнь светла и тем она светлей,

Что дух важней, чем плоть, и властвует над ней.

Земля идет к земле, а дух, нам с неба данный,

Вернется в небеса к отчизне долгожданной.

Не огорчайся, сын! Признай, что я права.

Дочь милая твоя — Уршулочка — жива,

И в облике таком она сейчас пред нами,

Чтоб мог ее узреть ты смертными очами.

Она средь ангелов на небесах сейчас

Сияет, как заря, и молится за вас,

Своих родителей, как и при вас бывало,

Хотя дитя тогда и слов еще не знало.

А если ты скорбишь, что не пришлось узнать

Ей радостей земли, не стоит так рыдать.

Что наслаждения! Убогие, пустые,

Здесь на земле у вас они всегда такие,

Что больше в них тоски и горестей в борьбе.

Ты это хорошо узнал и по себе.

Иль радостью с ней жить ты так уж насладился,

Что горем нынешним и пренебречь решился?

Об этом ты молчишь. Я вижу — ты смущен.

Терпи же до конца! Таков судьбы закон.

Не огорчайся тем, что ранняя могила

Тебя с дочуркою любимой разлучила.

Ведь не от радостей, а от печальных дней,

От слез, трудов она сокралась в мир теней!

Им в мире нет конца. Все то, что жизнь сулила,

Что человечеству всегда казалось мило,

Испорчено для нас большою долей зла

И страхом перед тем, что жизнь к концу пришла.

О чем же плачешь ты? Что жизнь она не знала?

Что жениха себе с приданым не сыскала?

Не ведала угроз и зависти людей?

Не испытала боль с рождением детей

И, словно мать ее, о детях не сказала

Так, как случается и как всегда бывало:

"Рожать иль хоронить?". Вот радости земли,

Приправы, что вам жизнь украсить не смогли!

Лишь в небе вечное дано нам наслажденье,

Освобождение от горя и волненья.

Здесь нет уже забот, нет тяжкого труда,

Несчастий не найдешь и не грозит беда,

Болезни кончены, нет старости постылой,

И смерть уж над людьми здесь не имеет силы.

Жизнь длится без конца, и в радости своей

Постигли мы добро, проникли в суть вещей.

Не меркнет солнца свет, и день, лаская очи,

Уж не сменяется покровом черной ночи.

Во всем величии мы видим здесь Творца.

Вам, смертным, не узреть вовек Его лица.

О, сын мой, измени печальных дум теченье,

Помысли о своем грядущем наслажденье!

Ты знаешь, что любовь, что мир способны дать.

Но лучше к высшему все силы обращать.

Дочь милую твою судьба не обделила,

И в жизни девочка прекрасно поступила,

Как тот, кто, в океан пустившись по волнам,

Опасность вовремя успел заметить сам

И к берегу пристал. Не так, как все другие,

Кто в бурях испытал превратности морские:

Мерз до костей в воде и голодал в тоске

И к берегу едва добрался на доске.

Ведь смерти б дочь твоя ничем не отвратила,

Хотя бы и жила так долго, как Сивилла.

Заранее она оставила ваш свет

И оттого пришлось узнать ей меньше бед.

Когда родителей переживают дети,

Им много горького дано узнать на свете.

Дочь замуж выходи — не жить уж ей в дому,

Именью ж суждено уйти Бог весть к кому.

Иную силою возьмут — добро бы в польской

Земле — а то в орде наплачется монгольской,

Где у язычников она ярмо несет

И до последних дней всечасно слезы льет.

Но девочке твоей не потерять свободы —

Она на небеса взята в младые годы,

Не зная, как ваш мир и душен, и лукав.

Она ушла, души грехом не запятнав.

Вся жизнь ее была хорошей и безгрешной —

Так не терзай себя тоскою безутешной.

Ошибок, горестей не забывай своих,

Знай — твердость нам нужна среди забот земных

И осмотрительность. Они всего дороже,

Когда уж нет утех, а жизнь, что год, то строже.

Родившись, так живет все время человек,

Что терпит от судьбы удары целый век.

Спасенья нет ему! Все наши начинанья

Мы подчиняем ей, хоть нет на то желанья.

Но беды общие — не знаю почему —

Труднее, чем другим, терпенью твоему.

Дочь смертною была, как ты, и век короткий,

Ей данный, завершить могла кончиной кроткой.

Не может человек владеть судьбой своей,

И трудно нам решить, что было бы мудрей.

От Божьей воли мы зависим все, и надо,

Чтоб в ней одной для нас готовилась отрада.

Напрасно слезы лить. Душа покинет свет, —

И возвращенья ей к земной юдоли нет.

А человек так слеп, что року прекословит

И этим сам себе лишь горести готовит.

Позабывает он, что и судьба порой

Способствует тому, чего он ждет душой.

Вот в чем Фортуны власть, мой сын. Коль что пропало,

Тебе жалеть о том и плакать не пристало.

Благодари за то, что удалось сберечь:

Рок и последнее мог от тебя отсечь.

Покорен будь, как все, извечному закону

И сердца не вверяй унынию и стону.

Все уцелевшее считай своим добром, —

Ведь сохраненное мы прибылью зовем.

Но вот и всё ушло. Как оценить утраты —

Твой бесконечный труд и те года, когда ты

И день и ночь в тиши над книгами сидел,

Презрев соблазн мирских и радостей, и дел.

Пора уже собрать плоды своих свершений

И душу уберечь от скорби и сомнений.

В подобных горестях ты утешал других, —

Ужель не одолеть тебе невзгод своих?

Лечись, мудрец, и сам! Наш врач надежный — время.

Но если в жизни ты не следуешь за всеми,

Лекарства для тебя, конечно, звук пустой.

Не время выручит, а только разум твой.

Что время! Часто то, что душу отягчало,

Оно сменяет тем, в чем счастья есть начало

И прежняя печаль. Разумный человек

Предвидеть должен всё за свой недолгий век.

Былого не зови, глядя вперед с вниманьем

И душу приготовь ко всяким испытаньям.

Гнет человеческих волнений и тревог

Терпи, как человек. Воздаст за это Бог». —

И тут исчезла мать. Проснулся я, не зная

Во сне иль наяву звучала речь такая.

Редакция благодарит Татьяну Всеволодовну Рождественскую и Милену Всеволодовну Рождественскую за любезное разрешение на публикацию перевода этого произведения.