Польская литература онлайн №1 / Лингвистическая антиутопия
Институт, изображенный на страницах дебютного романа Бартоша Попадяка, — метафора гротескного видения мира науки, да и вообще мира как такового. Независимо от того, что угадывается в емкой аллегории автора-политика или общественные отношения в целом,— мы видим исполненный иронической отстраненности, брутальный и мрачный текст, направленный против тоталитарного гнета.
Антиутопия — прозаический жанр, наиболее полно развившийся в литературе ХХ века. В то время как Платон в своем «Государстве», Томас Мор в «Утопии» или Томмазо Кампанелла в «Городе Солнца» излагали философские идеи совершенного государства, ища наиболее эффективные модели развития цивилизации, авторы двадцатого столетия добавили к слову «утопия» приставку «анти-», реагируя тем самым на стремительное развитие технологий, изменения в обществе и, прежде всего, экспансию тоталитаризма. Таким образом мировая литература обрела «Скотный двор» и «1984» Джорджа Оруэлла, «О дивный новый мир» Олдоса Хаксли и «451 градус по Фаренгейту» Рэя Брэдбери. В польской литературе самыми яркими примерами антиутопий, действие которых разворачивается в футуристической реальности, могут служить романы и рассказы Станислава Лема, такие как «Футурологический конгресс», «Возвращение со звезд» или «Рукопись, найденная в ванне».
Во всех упомянутых произведениях мы можем увидеть общие точки и повторяющиеся мотивы: неверие в возможность создания идеального общества и предупреждение об опасных последствиях подобных экспериментов; мрачные ожидания, связанные с развитием технологий, призванных служить инструментами социального угнетения; вырождение языка и использование его для установления тоталитарного режима. Эти элементы присущи и роману «Колокола по Институту».
Новый антиутопист
Бартош Попадяк — молодой, родившийся в 1993 году поэт, прозаик, художник, переводчик с украинского и русского языков, выпускник Ягеллонского университета, где он изучал украинскую филологию. Публиковал свои стихи, прозаические произведения и переводы в таких журналах, как «Одра», «Контент», «Рита Баум» и «Визии». В 2015 году стал одним из лауреатов организованного издательством «Бюро литерацке» конкурса «Улов», в котором награждаются авторы, не выпустившие еще ни одной книги. «Колокола по Институту» — первая книга Попадяка, однако не первый его прозаический опыт. Уже в рассказе «В провинции», опубликованном в журнале «Визии», видна характерная особенность его авторского стиля — описания, в которых лаконичность сочетается с развернутой метафорикой и сосредоточенностью на вскрытии основополагающих экзистенциальных проблем.
В «Колоколах...» размышление о человеческом существовании складывается в сложную, гротескную, пронизанную горьким юмором, мрачную и пугающую картину. Это высоко оценили и члены жюри первого Всепольского литературного конкурса «Новый текстовый документ», организованного Институтом литературы.
Как отмечено в решении жюри, диплом за роман, первая фраза которого: «Сегодня объявлено, что Институт умирает...» — может показаться черным юмором, иронической улыбкой судьбы. Однако совпадение названия организации, присуждающей диплом, с названием романа совершенно случайно. Роман Попадяка — отнюдь не мейнстримная злободневная литература. Описанный им Институт и его история отображают реальный мир, расставляя кафкианские, оруэлловские и лемовские акценты. Футуристическую антиутопию, созданную Попадяком, можно рассматривать как выступление против тоталитаризма, горькую рефлексию на тему государства и права, — а с другой стороны, как размышление о языке, о его месте в реальности и возможной роли в созидании этой реальности.
Сам Бартош Попадяк, получая премию конкурса «Новый текстовый документ», заявил, что, прежде всего, это роман, направленный против любых форм притеснения. Причем, по словам автора, он понял это уже после написания книги. Как рассказывает Попадяк, «Колокола...» изначально задумывались как рассказ, но со временем сюжетные линии разрослись. Так был создан этот нереальный странный мир — мир насилия, жестокости и угнетения. Мир опытов над языком Y, а на самом деле абстрактная и горькая пародия на мир науки. А может быть, на мир политики? Или права? Или на общество в целом?
Хаос и угнетение
В «Колоколах по Институту» мы попадаем в некое неопределенное время — понятно, что это очень далекое будущее. В этом будущем где-то посреди загадочной бескрайней степи есть Институт — место исследований столь же загадочного языка Y, которые ведутся уже несколько десятилетий. Язык Y имеет не только чисто лингвистическое и коммуникативное измерение — этому как раз, похоже, отводится второстепенная роль. Гораздо более важным является сакральное или даже мистическое измерение, которым язык Y наделяют преподаватели и студенты. Последних в Институте называют подопечными — между ними и преподавателями существует огромная иерархическая разница. Почетные преподаватели Института имеют практически королевский статус, это далекие и недоступные фигуры, живущие в ритме многочисленных ритуалов, порой выглядящих причудливо и нереалистично. Таким образом, социальная структура Института настолько же иерархична, насколько и гротескна. На страницах романа автор посвящает нас в традиции и ритуалы, с помощью которых происходит управление учебным заведением. Иногда эти ритуалы помпезны и абсурдны, как культ легендарного Поэта, самого известного носителя языка Y. Иногда они шокируют своей жестокостью и применением насилия — например, убийство некоторых подопечных однокашниками. Как выясняется, здесь это вполне нормальное событие.
Нетрудно понять, что именно хаос структурирует жизнь Института и фабулу «Колоколов...». Находиться в лабиринте сюрреалистических ритуалов и зачастую непонятного поведения героев непросто. Язык романа временами упрощен, временами искрится сложными метафорами — как правило, в описаниях мест, людей и событий. Все это создает атмосферу странностей, ужаса и клаустрофобии — главных отличительных черт такого места, как Институт. Хаос играет ключевую роль в романе с первых же cтрок. В самом начале читатель узнает, что пространство повествования приближается к своему завершению, поскольку власти Анклава — тоталитарного государства, в котором разворачивается история и о котором мы практически ничего не знаем, будучи погруженными в отрезанный от остального мира мрачный и полный ужасов мирок Института, — приняли резолюцию о запрете использования языка Y.
Картина, созданная Бартошем Попадяком, невероятно мрачна и тягостна для восприятия. Мы чувствуем атмосферу, подобную той, что царила в «Замке» или «Процессе» Франца Кафки. При погружении в сюжет зачастую сложно отыскать ключ, который помог бы нам связать сюрреалистические события. В то же время мрачность, дикость и абсурдность описанных событий и персонажей вызывают тревогу. Как и в «Процессе», оторванная от реальности картина приводит к выводам, касающимся создания тоталитарного мира и предоставляет инструменты для его создания. У Кафки это был закон, у Попадяка — язык, который тоже имеет почти священное значение, к нему относятся с благоговейным трепетом. Другой инструмент, организация общественной жизни, в реальности «Колоколов...» ведет к установлению мира угнетения.
Вечное возвращение
Язык как инструмент построения тоталитаризма — лишь одна из граней романа. Еще одна грань — размышления о сущности языка и возможностях литературы, связанных с писанием действительности. Саркастически описанные исследования языка Y, идущие от сути явлений к пучинам небытия, ставят «Колокола по Институту» в один ряд с творчеством Хосе Луиса Борхеса или с «Именем розы» Умберто Эко, то есть с литературой постмодернизма, отрицающей возможность создания настоящего, нового и оригинального произведения и заключающей, что литература по природе своей может быть лишь осколком более ранних текстов. Любые попытки создать новое произведение тщетны, а литературное творчество несет отпечаток ницшеанского вечного возвращения. Похожее послание с точки зрения языка и его потенциала считывается и в романе Попадяка. Так же, как Вильгельм Баскервильский и Адсон Мелькский у Эко, Митрович (один из подопечных, лавный герой романа Попадяка) обнаруживает, насколько пуст и хрупок окружающий его мир и вера во всемогущество языка Y.
Литературный проект Бартоша Попадяка черпает из многих традиций, что, впрочем, не лишает его самостоятельного, оригинального характера. Выводы, к которым приходит автор, приглашающий читателей в созданный им мир хаоса и мрачной силы языка, не новы. Многие из них знакомы нам по произведениям классиков современной литературы. Однако сумрачные черты мира, в котором встречаются Кафка, Лем, Эко и другие литературные призраки, побуждают читателя ознакомиться с дебютной работой Попадяка. Стоит ли проникать в Институт? Можно ли получить от этого интеллектуальную и эстетическую пользу? На эти вопросы, если отнести их к внутреннему миру романа, мы получили бы чрезвычайно пессимистический ответ. А если отнести их к миру внешнему? Обращение к известным источникам и сходство с великими произведениями еще не свидетельствуют о величии текста, который им подражает. Значит ли это, что Попадяк, следуя путями Эко и Борхеса, попал в ловушку иронии и создал лишь постмодернистский комментарий к старым идеям? Такая постановка вопроса была бы несправедливой по отношению к воображению автора. Хотя «Колокола по Институту» и не стали прорывом, назвать их вторичной литературой никак нельзя. Здесь есть своя форма, динамика и атмосфера. Для дебютной работы это весьма интригующая и многообещающая конструкция. Можем ли мы считать ее удовлетворительной для читателя? На этот вопрос каждый ответит самостоятельно.
