Конрад Валленрод. Историческая повесть | III

III

 

     Сперва целует он святой устав,

И крест, и меч берет из рук комтура,

Потом стоит, молитву прошептав.

Над ним забота реет тучей хмурой.

Взглянул — во взгляде торжество и гнев.

Но неожиданно — о редкий случай! —

Улыбка гостьей легкой и летучей

Его лица коснулась, пролетев.

Так вспыхивает туча поздней ночью,

Рассвет вещая и грозу пророча.

 

     Сердца надеждой, бодростью полны,

Всем любо это гневное обличье.

Не избежать язычникам войны,

Ждут рыцарей победа и добыча.

С вождем таким опасен бранный спор,

И страшен взгляд, и меч его остер.

Литвины, трепещите, вы бессильны,

Крест осенит пылающее Вильно.

 

     Но ждут напрасно. Месяц минул, год.

Забыты, что ли, бранные привычки?

Литва грозит. Безмолвен Валленрод.

Сам не воюет, пресекает стычки.

Лишь спит да спит, чтоб, пробудясь потом,

Всё в Ордене перевернуть вверх дном.

В поступке каждом видит святотатство,

Кричит: «Обеты не соблюдены!

В молитве отречемся от богатства!

Нам мир, нам добродетели нужны!»

Он запретил невинное веселье.

Чуть что, так сразу покаянье, пост,

А там на казнь потащат, на помост,

Изгонят или бросят в подземелье.

 

     Литвины, рыскавшие по лесам,

Наглеют, забывая страх вчерашний,

То здесь сожгут селение, то там,

Народ угонят и потопчут пашни.

Орут, подъехав к замку по ночам:

На мессу, мол, хотим, к магистру в башню!

Впервые дети, слыша жмудский рог,

Бледнели и бросались наутек.

 

     Сейчас бы в бой! Потом-то будет поздно.

Литва раздорами разобщена.

Из Крыма хан идет с ордою грозной,

Русину, ляху грезится война.

И Витольд, с трона сброшенный Ягеллой,

Приехал в Орден, он воитель смелый,

Он замки, он сокровища сулит.

Лишь помоги! А Орден что? Молчит!

 

     Все громче ропот. Вот совет собрали.

Но нет магистра. Стал Хальбан искать.

В часовне обнаружится едва ли.

Наверное, у башни он опять.

Известно братьям: втайне перед всеми

Он келью покидает в поздний час.

За ним уже следили и не раз:

Близ озера он бродит в это время.

 

     У башни став, преклонит в тишине

Колени и под белым одеяньем

Там мраморным мерцает изваяньем,

Пока рассвет не вспыхнет в вышине.

А иногда отшельница, бывало,

Роняла слово невзначай ему.

Он вскакивал и отвечал во тьму,

Поблескивало в этот миг забрало.

В волненье руки поднимал он ввысь.

Там, видно, речи важные велись.

 

 

Песнь из башни

 

     Слезы брызжут, воздыханья реют.

Счесть ли их! Я плачу столько лет!

Прутья на моем окне ржавеют —

Это ли не горькой скорби след?

Слезы, в камень проникая, тонут.

Слезы сердце человека тронут.

 

     В замке СвенторогаВиленский замок, где поддерживался некогда вечный огонь.[1], в алтаре

Есть огонь, лелеемый жрецами,

У Мендога, на его горе

Есть родник, питаемый снегами.

Слез моих найдется ли исток?

Все текут... От боли взор поблек.

 

     Мать с отцом меня любили нежно,

И в богатом замке я жила.

Верно, это ангел безмятежный

Надо мною простирал крыла.

И бежали в череде мгновений

Дни без горя, ночи без видений.

 

     Три сестры, мы вместе и росли.

Первой замуж мне идти пристало.

Предо мною красота земли

Счастьем и спокойствием блистала.

Юноша, зачем вошел ты в дом

И о крае рассказал ином?

 

     Ангелы там славят Бога хором,

В пышный храм толпа идет, молясь,

Города там не окинешь взором,

И послушен слову девы князь.

Там отважны, как у нас, мужчины

И нежны, как пастухи-литвины.

 

     И душа там, покидая плоть,

Наблюдает райские светила.

Поняла я, как велик Господь,

Рай, тебя услышав, я вкусила.

Ведай, что к Создателю мой взор

И к тебе прикован с этих пор.

 

     Крест твой на груди сиял мне счастьем.

Но, увы, в кресте таился гром.

Грянул он, и нет конца напастям,

Пустота, безмолвие кругом.

Но не жаль того, что было прежде.

Плачу я, хоть мыслю о надежде.

 

 

***

 

     «Надежде!» — отзываются леса,

«Надежде!» — эхо мечется в долине.

Очнулся Конрад, слыша голоса.

«Надежды, — говорит он, — нет отныне.

Я знаю, что вас было три сестры,

Что раньше прочих стала ты женою.

Счастливою была ты до поры...

Беда, цветы, вам с вашей красотою:

Вползает в сад ужасная змея

И там, где грудью проскользнет шершавой,

Желтеют розы, словно чешуя,

И увядая, поникают травы.

Умчись в былое духом, вспоминай

Дни наслажденья, дни отдохновенья.

О если бы... Молчишь? Пой, проклинай!

Пусть слезы, жгущие насквозь каменья,

Не сгинут зря. Вот я снимаю шлем.

Пускай на лоб мне упадут сегодня.

Пусть опалят — в страданье буду нем,

Познать хочу я муки преисподней!»

 

 

Голос из башни

      Прости мне, милый, о прости скорей...

Ты все не шел... Затеяла от скуки

Я петь о прошлом... Песня детских дней...

Не буду... Жаловаться ли на муки?

Лишь миг любви был предназначен нам.

За этот миг короткий я отдам

Все долголетье скучное людское,

Всю немощную благодать покоя.

Не раз тебе случалось помянуть

О тварях, что живут на дне трясины.

Порою вихрь их выкинет из тины,

И раз в году они разверзнут муть,

Покинут на мгновение глубины,

Чтоб, в небо глянув, в хляби утонуть.

Но я в болоте не ищу приюта.

На родине в счастливые минуты

Я тешилась и пела меж подруг,

Тоску, однако, ощущая вдруг.

Томимая желаньем непонятным,

В тревоге покидала тихий луг,

На холм взбегала к высям необъятным,

Мечтала: если б жаворонки мне

Из крыльев дали по перу всего лишь,

Я птицею ушла бы к вышине.

Гора! Гора! В низине ты позволишь

Сорвать мне незабудку? А потом

Взлететь за тучу? В небе я исчезну.

Орел меня услышал. И с орлом

Над тучей я пересекаю бездну.

Вас, жаворонки легкие, не жду,

Ведь большего я счастья не найду.

Великий Бог мне объявился в небе.

Великий муж — таков земной мой жребий.

 

Конрад

     «Великий» и «величье» вновь и вновь!

Из-за того и стонем мы в неволе.

Но к долгой муке сердце не готовь.

Довольно ожиданья, хватит боли.

Все совершилось. Так о чем жалеть?

Мы плачем. Пусть врагов объемлет ужас.

Скорбел я — убивать я буду впредь.

А ты... ты, перед ними обнаружась,

Покинула покой монастыря.

Там жить тебе велел я в благодати.

Подальше от меня, мольбы творя

И жизнь свою по малой капле тратя.

Что здесь? Разбой, предательство и ложь.

Здесь, в каменной могиле, в заточенье,

Под пыткой медленною ты умрешь,

Помножив одиночеством мученья...

Ты ждешь подачек, подойдя к окну...

А я смотрю и слушаю украдкой

И душу я свою стократ кляну,

Что чувства не угасли без остатка.

 

Голос из башни

     Раз тяжело, не приходи сюда.

Прости! С тобой прощаюсь навсегда.

Окно замкну, спущусь на дно подвала.

Ты не услышишь жалобы моей.

Я буду плакать, ты же слез не лей.

Прощай, возлюбленный, пора настала!

Забуду я тот день, когда упрек

Ты бросил мне, а выслушать не смог.

 

Конрад

     Нет, сжалься ты, ты сжалься надо мною!

Стой! Если я тебя не удержу,

Свой череп я о камни размозжу

И кровью Каина проступок смою.

 

Голос из башни

     Ах, нам бы пожалеть себя самих!

Как он огромен, мир необозримый!

Среди его пустынь, песков сухих

Мы только две росинки, о любимый.

Промчится ветерок — и мы умрем.

Не лучше ли погибнуть нам вдвоем?

Хоть песнь моя твои страданья множит,

Но сам представь — могла ли жить я там?

Могла ли с сестрами войти я в храм,

Пока меня земная страсть тревожит?

Ты в дальний край умчался на заре.

Пыталась со смирением великим

Быть послушницей я в монастыре,

Однако все казалось чуждым, диким.

Ты поминал, что после долгих лет

Опять в тевтонской явишься столице

И вот тогда воздашь врагам сторицей

И оградишь родной народ от бед.

Кто ожидает, тот торопит годы.

И я себе твердила: он в пути!

Уже вернулся! Время мне идти!

Под каменные замуруюсь своды,

Чтоб на него украдкою взглянуть.

С ним рядом даже смерть — удел счастливый.

Приют отшельнический где-нибудь

Найду вблизи дороги у обрыва.

Там стану жить. И рыцарь, проходя,

Мне назовет возлюбленного имя.

А может, я увижу шлем вождя,

Мелькнувший между шлемами чужими,

А может, герб. Пусть сменит он цвета,

Пусть знак иной мелькнет мне со щита,

Пусть даже он изменится обличьем,

Но это милый — сердцем я пойму.

Быть беспощадным долг велит ему

И убивать с победоносным кличем.

Пусть ненависть внушит он всем вокруг,

Благословит его в оконце друг.

Здесь, в башне, дом мой и моя гробница,

И не услышит путник за холмом,

Как я пою и плачу о былом.

Я знала, любишь ты уединиться,

Ждала, что ночью, здесь, на берегу,

Ты явишься, чтоб говорить с волнами.

Тогда сквозь ветер, реющий над нами,

Я песнею к тебе прийти смогу.

О как я благодарна Провиденью!

Ты песнь услышал, хоть и был вдали.

Ведь я просила: Боже, мне пошли

Хоть в снах его, хоть мимолетной тенью!

О счастье, вновь судьба сближает нас!

Вдвоем... вдвоем мы плачем...

 

Конрад

                                                             Ах, едва ли

Сегодня будет легче нам в печали!

Ты помнишь, плакал я в тот горький час

И вырывался из твоих объятий?..

Да, я для счастья умер, я к расплате

Уже готов, все муки я прошел.

Здесь цель моя, а ты пришла по следу,

Несешь душе смятенье и раскол,

Готова вырвать у меня победу!

С тех пор, как вновь ты на меня глядишь,

Не вижу больше ничего на свете,

Лишь берег замечаю, башню лишь,

В окошечке высоком прутья эти.

Вокруг меня неистовство войны,

Мечи стучат, и трубы воют глухо.

А я ловлю твой голос с вышины.

И он, как ангельская речь для слуха.

Дни для меня — начало вечеров,

Я памятью весь день их вызываю.

Я жажду, чтоб вечерний пал покров,

Я жизнь свою на вечера считаю.

Не радуется Орден тишине,

Себе на гибель, видно, хочет брани.

А мстительный Хальбан, явясь ко мне,

Твердит: не помнишь прежних обещаний?

Не видел, что ли, вырезанных сел?

А если слушать более не стану,

Жест, вздох, ухмылка — и уже нашел,

Как месть разжечь, как растревожить рану,

Намеренье исполнить до конца.

От битвы Орден не сдержать и чуду.

Вчера из Рима приняли гонца:

Войска ползут, как тучи, отовсюду,

Безумствуя в усердии святом,

Кричат: веди с мечом нас и с крестом,

Добудем Вильна каменные стены!

А я?.. О стыд! Но больше не таю:

Близки в судьбе народов перемены,

А я, теряя время, здесь стою,

Чтоб радостью натешиться мгновенной.

Пыл отреченья в юности велик!

Ради народа своего когда-то

Пожертвовал я всем, что было свято:

Любовью, счастьем... И теперь, старик...

Теперь иду я в поле, словом Божьим,

Отчаяньем я призван воевать.

Но с башней этой, с каменным подножьем

Мне не расстаться, речи не прервать!

 

     Смолкает он. Не молкнут в башне стоны.

Ползет часов тоскливых череда.

Луч пробежал по краю небосклона,

Тихонько зарумянилась вода.

Среди кустов, еще укрытых мраком,

Прошел с шуршаньем легкий холодок.

Вскричали птицы, день уж недалек.

Нет, стихли вновь, молчанье служит знаком,

Что преждевременно пробуждены.

Встал Конрад, задержался долгим взглядом

На узеньком оконце; где-то рядом

Защелкал соловей из тишины.

День! Запахнулся Конрад в плащ, забрало

Надвинул глубже, устремляясь в лес.

Взмахнул стальной перчаткой. Пробежала

Тень в зарослях. Исчез...

Так адский дух, помедлив на пороге,

От колокола убежал в тревоге.