Предисловие к «Книгам народа польского и польского пилигримства» Адама Мицкевича (2)
IV.
В истории общества филоматов многое еще не ясно, но, по-видимому, следственное дело стояло на верном пути в своих указаниях на то, что внутренние стремления филоматов не совсем соответствовали простой и почти наивной внешней стороне их деятельности, которая скорее копировала жизнь немецких студенческих кружков с весенними прогулками, рефератами и собраниями под открытым небом. Их глубокая внутренняя жизнь и широкие патриотические стремления не подлежали сомнению, хотя они и не оставили никаких литературных произведений, прямо указывающих на направление их деятельности. Строгое хранение тайны, молчаливый договор, великая осторожность и даже намеренная темнота и условность языка в письмах Мицкевича этого времени могут только подтвердить такие предположения.
Новосильцев в своей записке на имя великого князя Константина Павловича не даром говорит: «Променисты, не принятые в союз филаретов, могли ничего не знать как о них, так еще более о филоматах, и в майских прогулках ничего другого не видать, кроме одной забавы; то же самое и филареты, поступившие в общество после открытия уже оного, могли также весьма мало, а может быть, и ничего не знать о филоматах и о цели, которую они имели в виду, учреждая то общество. Многие из них могли даже действительно думать, что оно не имело другого намерения, кроме усовершенствования членов оного в науках и водворения между ними взаимной помощи». «Филоматы как учредители общества, как начинщики всего дела и основатели целого плана не могли не иметь полного сведения о всем том, чтó входило во вредные их предприятия; равным образом нельзя согласить с здравым рассудком, чтобы и те, которые из числа променистов были выбраны Законом, из коих составилось начальное общество филаретов и которые при самом открытии того общества занимали места проводников (предводителей), советников, секретарей и тому подобных должностей, чтобы они, говорю, не были, по крайней мере, в большей части предуведомлены о настоящей цели того общества. Все тайные союзы вредны и опасны для государства по тому одному, что они тайные, будучи составлены более или менее по одному образцу, который взят с масонских лож. Я не могу ничего лучше поставить в сравнение с филоматами и первоначальными членами филаретов в отношении к целому обществу сих последних, как капитулы и мастерские масонские к обыкновенным ложам».
Свою догадку чиновники Новосильцева, составлявшие следственный отчет, подкрепляют некоторыми данными, правда, подобранными слепо и неумело: «К исполнению предприятий филоматов требовался начальник. Из описания Фомы Зана видно уже, что они не могли выбрать никого, кто был бы к тому способнее его. Посему променисты при первом своем собрании, в начале мая месяца 1820 года, подтвердили его своим начальником с титулом Архи. По вступлении его в таковое звание поделил он собрание на шесть союзов, которые назывались воеводствами, причем учредились также древние польские достоинства, как то: подчаший, подскарбий, великий ловчий и тому подобные, которые присвоены были некоторым из членов общества променистов». «Зан сочинил в 1815 году марш в стихах, в коих внушается юношам, чтобы спешили Наполеону на помощь». К следственному делу приложены стихи Зана, «в сих стихах возбуждает он поспешить к Наполеону на помощь и присовокупляет мечтания о восстановлении Польши».
В особую вину ставил Новосильцев филаретам нахождение у них в библиотеке экземпляров конституции 3-го мая.
V.
Сам Мицкевич в одном из писем 1819 года дает такую характеристику союза «новых аргонавтов», которая подтверждает, что не только научные достижения были золотым руном филоматов. «Несправедливо было бы сказать, что мы работали только на бумаге. Так тот, кто станет готовить к бою войско, не может сказать, что он добился цели, пока не испытает войска в бою. До сих пор у нас была лишь военная подготовка, мир не позволял нам показывать себя на поле сражения, и потому в тиши мы занимались обучением».
Новосильцев в глубокомысленно-канцелярском духе обрисовал все тайные умыслы филаретского союза, которому ставили в вину, что «стихотворцы между его сочленами, в безрассудной пылкости воображения обнаруживали явно в сочинениях своих дух патриотический… сие также подкрепляется, что не одна ученая цель занимала филаретов, но что сочлены сего союза воспоминанием о бывшей польской республике производили неуместные в незрелых умах юношей впечатления».
Как бы то ни было, но глубокое изучение родного края, неомраченное никакими сомнениями стремление к восстановлению родины, незамолкающее чувство несомненной и самобытной культуры — все это окрыляло и вдохновляло филоматов. И несомненно, что они работали рука об руку с масонами. Зан жил у библиотекаря университета К. Контрима, виленского масона, и был посвященным ложи «Совершенное соединение». Чечот и Лозинский соприкасались с организацией Лукасинского в то время, когда двенадцать лож работали на Литве.
Обаятельной и светлой личности Зана Новосильцев уделил немало внимания. Его влияние на молодежь было совершенно исключительно. Сосланный в 1824 году в Оренбург, он и там надолго оставил по себе чудную память. Имея чистое сердце, ясную голову и душу свободную от страстей, Зан всех очаровывал спокойной кротостью и умом, чуждым властолюбия и злобы. Его влияние и на Мицкевича было огромно, особенно в те годы, когда невыносимая для последнего боль утраты любимого человека породила в нем болезненное равнодушие; Зан нашел в себе силы указать Мицкевичу выход из обманчивости личных надежд и вернуть Мицкевича к самому себе. Характеристикой той идеальной одухотворенности, которая разгоралась в филаретском кружке, создавая атмосферу юношеских годов Мицкевича, может служить предание, связанное с именем променистов: лучезарными или лучистыми братьями они назывались потому, что, по их рассказам, необыкновенная лучистость и просветленность лица Фомы Зана озаряла филаретские беседы и давала сияние лицам всех братьев.
VI.
События надвигались быстро. Перед отъездом в Верону Александр дает рескрипт на имя В.П. Кочубея о закрытии всех тайных обществ, и, начав в 1815 году с провозвещения свобод, он в августе 1822 года повелевает нарядить комиссию по расследованию всех тайных организаций Польши и Литвы. Уже летом 1821 года наместники имели сведения о «патриотическом союзе», а 25 сентября 1822 года арестованный Лукасинский был брошен в тюрьму. Князь Адам Чарторыйский, не ладивший с Новосильцевым еще со времен Негласного Комитета, теперь больше чем когда-либо имел основание опасаться козней Новосильцева, понявшего, что время расплаты за польские вольности приспело. Чарторыйскому особенно было жаль свое детище — Виленский университет, вот почему, узнав о готовящемся расследовании, он спешно собирается в Литву и сам предупредительно назначает следственную комиссию, которая среди прочих допрашивает и Мицкевича, но, конечно, ничего не узнаёт. После этого Новосильцев прямой задачей ставит в расследовании о филаретах доискаться нитей, ведущих к главному, по его мнению, заговорщику, к князю-попечителю.
Следствие это, описанное Мицкевичем в третьей части «Дзядов», сопровождалось отдачей в солдаты, ссылками в Сибирь и бесцельной жестокостью. Сам Мицкевич был арестован 23 сентября 1823 года и заключен под стражу в упраздненный базилианский монастырь, превращенный на время следствия в тюрьму. Вместе с Мицкевичем были отведены в монастырь его друзья за исключением тех, на кого было обращено особое внимание следователей; к числу отдельно заключенных принадлежал Зан. С Мицкевичем были ксендз Львович, Александр Ходзько и Игнатий Домейко, описавший время тюремного заключения филоматов
Каждую ночь, подкупив сторожа, заключенные пробирались по монастырским галереям в келью, где ждал их Мицкевич. Беседы продолжались до рассвета, утренняя заря их прерывала, а днем заключенные шли к допросу.
«Полночь была для нас восходом солнца», писал Домейко: «за стенами тюрьмы была зима, снежные морозы, грозящая нам Сибирь; — в тюрьме в часы бесед царила весна, надежда на будущее, хотя, быть может, и очень далекое». Зан направил на себя внимание следователей и принял на себя всю ответственность. Мицкевича филареты выгородили вполне сознательно и очень умело: их общим усилиям удалось добиться мнения комиссии, согласно которому Мицкевич был признан просто «неблагонамеренным». Такой отзыв дала комиссия в донесении Новосильцеву в 1824 году. В этот год Мицкевич был освобожден по ходатайству и поручительству Лелевеля, в этот же год Зан и Чечот осуждены были на высылку в Оренбургскую губернию; в этот же год вышел в отставку князь А. Чарторыйский, а заступивший его место Новосильцев немедленно удалил лучших виленских профессоров и заглушил университетскую жизнь в Вильне.
1918
