«В этот наш приезд, осенью 1986-го, мы больше, чем когда-либо, сидели в варшавских библиотеках».

176.

В этот наш приезд, осенью 1986-го, мы больше, чем когда-либо, сидели в варшавских библиотеках. Семь лет мы не были в Польше, пять лет не доходили до нас журналы (в 1986-м стала доходить варшавская «Твурчость»). В московских же библиотеках доходившие до них журналы и почти все книги отправляли в спецхран. Хуже то, что книги из Польши наши библиотеки почти перестали заказывать. Образовалась «дыра», пятилетняя, но напоминающая двадцатилетнюю «дыру» 1918—1939: книг и журналов того времени в России почти нет. Новая, современная «дыра» была поменьше, но для нас была чувствительна.

Будучи в Варшаве, мы наткнулись в каком-то журнале или, скорее, еженедельнике, на перепечатанное давнее стихотворение Александра Вата «Ивы в Алма-Ате». Прочтя его, Наташа (она жила в Алма-Ате в те же годы, что Ват) сразу решила, что надо его перевести и вообще заняться Ватом, его стихотворение требовало комментариев, да и о самом Вате мы знали маловато. Когда-то, в 1963-м, мы купили в Варшаве его томик «Средиземноморские стихи», вышедший годом раньше, стихи заинтересовали нас, но больше Вата в Польше не издавали аж до 1990 года, как раз в 1963-м он стал невозвращенцем.

В 1990-м выйдет в Варшаве книга Вата «Мой век», автобиография, которую он наговорил на магнитофон в беседах с Чеславом Милошем. Это одна из книг века, к сожалению, еще не переведенная на русский, комментарий к истории нашего века. Но это и комментарий ко многим его стихам, в том числе к «Ивам в Алма-Ате».

И к тюремным стихам Вата.

Ват насчитал в своей жизни 12 тюрем. Первой была варшавская тюрьма в 1931-м, остальные были советские.

В начале 1920-х Ват был известным в Варшаве футуристом. «Урожденным футуристом» называет его в записной книжке и встречавшийся с ним в Варшаве Маяковский. В середине 1920-х Ват стихи писать перестал, перестал надолго, сблизился с польскими коммунистами, стал редактором легального журнала коммунистической ориентации «Месенчник литерацкий». В этом качестве и угодил в тюрьму. Сидел он вместе с Броневским. А в январе 1940-го они снова оказались вместе: в карцере львовской тюрьмы НКВД в Замарстынове. Тогда и родилась «Тюремная баллада» Вата («В карцере пятые стуки я трясся от холода ночью...»). Потом были московские тюрьмы, саратовская тюрьма, несколько месяцев просидел Ват и в Алма-Ате.

По возвращении в Польшу Ват позволял себе в годы догматизма писать и говорить слишком свободно, его проработали, после проработки у него был инсульт, приведший к постоянным невыносимым болям.

Эти боли стали для него новой «тюрьмой», из которой он освободился в 1967-м, приняв смертельную дозу болеутоляющего.

Стены боли — как тюрьма,

нет ни окон, ни дверей.

Только слышу: взад-вперед

ходит стражник за стенами.

 

Отмеряет дни слепые

звук его пустых шагов.

Ночь еще или рассвет?

А в моих стенах темно.

 

Что он ходит взад-вперед?

Как меня косой достанет,

если в каземате боли

нет ни окон, ни дверей.

 

Где-то листья лет роняет

жизни куст неопалимый.

Здесь лишь ходит взад-вперед

стражник — как слепой упырь.Перевод Н.А. См. «ИЛ» 1996 № 11; «Польские поэты ХХ века» т. 1, СПб 2000.[1]

Стихотворение стилизовано под известную у нас в России арестантскую песню «Солнце всходит и заходит...», это одно из очень немногих простых стихотворений Вата. Как правило, это поэт «темный», сюрреалист (и свои ранние вещи начала 1920-х сам он тоже считал не футуризмом, а предвосхищением сюрреализма, к этому же склоняются теперь и его исследователи).

В 1955-м тяжелобольному Вату разрешили выехать на лечение в Италию и Францию, и «вдруг» он написал там прекрасные стихи, составившие книгу 1957-го. «Алые цветы гибискуса на терновом кусте нашей истории», — отозвался о ней тогда же Ивашкевич. Затем была варшавская книга «Средиземноморские стихи». А книга позднейших его стихов — «Темный свет» — вышла на Западе в 1968-м посмертно, мы прочли ее в Варшаве много позже.

В 1992-м вышло в Варшаве «Полное собрание стихотворений» Александра Вата. Мы купили эту книгу в Варшаве в феврале 1994-го, тогда же Астафьева занялась переводами из Вата. Часть переводов ей удалось опубликовать в «Иностранке», остальные печатались в «Новой Польше», а все полностью — в антологии 2000 года.

177.

К 1986 году из ровесников Вата, людей, родившихся около 1900 года, почти никого уже не было в живых. Но с одним мы познакомились той осенью. Это был поэт Ян Выка.

Он родился в 1902-м в Залещиках на Днестре, в тогдашней Галиции. Какое-то время жил с родителями в Вене. Начинал учиться во Львовском университете, но окончил Ягеллонский в Кракове. Первое стихотворение опубликовал в периодике в 1926-м. С 1927-го член нелегальной польской компартии. Ян Спевак вспоминает, что в создании журнала, который в 1931-м начали было выпускать молодые левые львовские поэты, вместе с ним и Лецем, тогда студентами Львовского университета, участвовал и Ян Выка.

Центр биографии Яна Выки — гражданская война в Испании.

Многие из его лучших стихов — это воспоминания об Испании, о боях гражданской войны в Испании.

Пишущие об Испании расточают пять красок

охру

лазурь

пурпур

сребряную патину

чернь.

Я знаю лишь одну

землисто-желтую:

из нее шинель

окоп

сапог

мул

потертый ремень

плащ

вещмешок

предутренний свет

и вечерний сумрак

пальцы убитого

и могила...

Он уходил через Пиренеи одним из последних, был интернирован во Франции, какое-то время жил в Париже, в 1940-м перебрался в Англию, в 1945-м стал секретарем нового польского представительства в Лондоне, в том же году вернулся в Польшу. В 1956-м начал активно публиковаться и выступать. В 1959-м был исключен из партии: он переоценил радикальность перемен октября 1956 года в Польше, решил, что теперь может высказывать любые свои мнения, заявлял во всеуслышание, что только он — истинный коммунист, а вся партия — не коммунистическая.

Когда Валерий Столбов, переводчик с испанского, а одно время замглавного в «Художественной литературе», обратился ко мне с вопросом, нет ли какого-нибудь польского поэта, писавшего об Испании, я сказал, что есть такой, и что я охотно переведу его стихи. Подумав, я добавил, что он исключен из партии. (Собственно, есть две версии: то ли исключили, то ли он сам вышел). Столбов еще раз переспросил, был ли этот поэт на самом деле в Испании. Да, сказал я. Ну, так на все остальное я плевать хотел, сказал Столбов (разговор происходил на улице, мы случайно столкнулись возле ЦДЛ). И включил два стихотворения Выки (и заметку о нем, как обо всех других поэтах) в свою антологию стихов об Испании, выходившую к 50-летию 1936 года.

Антологию Столбова с двумя моими переводами я послал Выке. А осенью того же, 1986-го, приехав в Варшаву, мы познакомились с Выкой, были у него дома, беседовали. Он умер в 1992-м, дожив до 90 лет, но не дожив до признания, которое и посмертно к нему не приходит.

Поэтом он был ярким. Считал себя экспрессионистом, попытки экспрессионизма в польской поэзии первой трети ХХ века ему казались слабыми, он ориентировался на экспрессионизм немецкий.

Земляк Леца, Ян Выка оставался одним из его верных друзей до самого конца. Он навещал Леца в больнице в Варшаве, где Лец умирал весной 1966 года, еще и в последние недели. Они вспоминали родную Галицию, Днестр...